Алексей Ивакин - Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны
– Я выступать не привык. Говорить оно, вишь, дело не нашенское, мы больше руками. Но вот товарищи поручили. Так я это… Мы там беспартейные все. Так что решили тоже заявления написать. Вы, товарищи офицеры, не сумлевайтеся. Мы, хотя особо грамоте не обучены, но не подведем, ежели чо.
Потом еще немного помялся и неловко кивнул:
– Да, не сумлевайтеся. Не подведем.
– А мы и не сомневаемся, товарищ старшина, – сказал замполит. – Однако необходимо поручительство коммуниста или кандидата в партию…
– Я поручусь, – встал капитан Помогайло. – Мои люди. Кому ж как не мне ручаться?
Харченко и Крупенников переглянулись. Артиллерист как-то совершенно выпал из их поля зрения в последние дни. Упущение. Собственно говоря, капитана надо бы ввести в командующий состав батальона, но с другой стороны…
– Какова причина вступления в партию? – спросил Финкельштейн.
– Дак, что мы, рыжие, что ли? – внезапно обиделся шофер. – Тута, мы так поняли, коммунистов, окромя вас, больше и нету. Стал быть, надо вместе держаться. Вот так! – и старшина показал здоровенный крепко сжатый волосатый кулак. Потом вдруг испугался своего жеста и торопливо спрятал руки за спину.
– Кхм… – кашлянул Харченко.
А ведь эта мысль ни разу и в голову никому не приходила. Они тут и в самом деле единственные большевики на всю Эйкумену. И, следовательно…
– Предлагаю еще один пункт в повестку, – встал особист, одергивая гимнастерку. – Избрание секретаря коммунистической партии большевиков Эйкуменской республики.
Зал зашумел.
Мысль показалась крамольной, особенно из уст смершевца. Никого другого, кроме Сталина, и помыслить было невозможно во главе коммунистов. Каким образом недобитый троцкист Хрущев стал во главе партии, всем, изучившим за этот день будущую историю СССР, было непонятно. Нет, как этот лысый кукурузник пролез на вершины власти, понятно, конечно, – интриган тот еще. Непонятно, почему его не шлепнули на том же ХХ съезде, когда он нес ахинею с высокой трибуны? Именно поэтому предложение Харченко отвергли. Признаться, он удивился, но сел, не сказав ни слова. Дабы пресечь дальнейшие разногласия, единогласно постановили оставить парторганизацию батальона как ячейку именно той, старой ВКП(б).
Желание водителей и ездовых решили удовлетворить. Вместе так вместе.
– По третьему вопросу выступит командир нашего батальона майор Крупенников Виталий Александрович, – почти торжественно произнес Яша и сел. Собственно говоря, в первой части доклада майор ничего нового о «международном положении» и не сказал. Ящеры, война, потомки. Новое прозвучало ближе к концу:
– Судя по имеющимся на настоящий момент разведданным, разрозненным и практическим ничем не подтвержденным, противник не обладает военно-космическим флотом. Как, впрочем, и мы. Все использованные им пространственные корабли выполняли роль десантных судов, так что космические схватки нам, вероятно, не грозят. Воевать будем на поверхности планет. В то же время есть сведения о наличии на их борту мощного оружия орбитального удара, способного поражать крупные площадные объекты, например, города. Но это, насколько можно судить, единичные случаи. В основном ящеры стараются захватывать жилые и промышленные объекты неповрежденными или с минимальными разрушениями. Население захваченных планет большей частью уничтожается сразу, частью – после помещения во временные концентрационные лагеря. Большего мы, увы, не знаем. Это ясно?
– Чего ж тут не понять, тащ майор? – выкрикнули из зала. – Обычные нацисты – хозяев в расход, а добром сами пользуются. Мы такое сплошь и рядом видели. Верно замполит говорил, фашисты, они и в Космосе фашисты!
– Продолжаю. Вернее, резюмирую: с разведкой у нас полная и абсолютная задница. Без точных данных о противнике, его вооружении и способах ведения боевых действий мы ничего сделать не сможем. Разведданные нам не просто нужны, а нужны, как воздух и пища. Или даже больше. А поскольку времени у нас немного, придется провести, так сказать, разведку боем, послав на несколько захваченных планет мобильные разведгруппы. Средства доставки у нас есть, это малые спасательные корабли и рейдеры дальнего космопоиска, координаты порабощенных миров тоже известны. К завтрашнему вечеру местные инженеры обещали дать ответ, возможно ли будет хоть как-то вооружить эти корабли. Формирование групп и тренировки начнем завтра с утра, необходимое снаряжение и оружие уже затребовано и отправлено к нам, инструкции по пользованию и ТТХ изучите самостоятельно в электронном виде, – Крупенников перевел дыхание.
– Ну и последнее: с завтрашнего же дня мы начинаем военное обучение местных добровольцев по максимально сокращенной программе. «Основы стратегического планирования», «Действия батальона в условиях активной обороны», «Действия батальона в условиях наступления», «Снабжение и логистика в условиях боевых действий», «Основы социалистической законности в воинских частях». Так, товарищ Белогубов?
– Что, простите? – поднял голову от своих бумаг прокурор.
– Да ничего, Валерий Иванович. Вы пока пишите, а вопросы мы обсудим на заседании преподавательского состава. Вопрос тут вот в чем, товарищи коммунисты: необходимо ли нам проводить занятия по историческому и диалектическому материализму?
Офицеры опять зашумели. Политпросвещение – штука, конечно, хорошая. Но вот нужно ли это именно в сложившейся ситуации? И применительно к нынешним реалиям? Действительно, вопрос. Поскольку времени и так мало, и стоит ли тратить его еще и на это? С другой стороны, добровольцам из местных необходимо, хотя бы в общих чертах, объяснить разницу между справедливой и захватнической войнами. Да и вообще, вопросы политической пропаганды маловажными не бывают. Боец должен идти в бой, понимая, за что и по какой причине он это делает. Ибо сознательность – это основа основ. Если боец не понимает, за что воюет, он может и штык в землю воткнуть, и в плен сбежать.
– А они что, не понимают, что им грозит? Что это не просто война, а война на полное уничтожение всей человеческой расы? – выкрикнул кто-то из лейтенантов.
– Не знаю, товарищи. В том-то и дело, что не знаю. Поэтому и вынес решение вопроса на партийное собрание, а не на совещание штаба, – честно признался Крупенников.
Этот вопрос решили обсудить в ротных и взводных ячейках, а потом снова собраться и решить его окончательно.
– И, к слову, о ячейках, – продолжил комбат. – Снова к вам обращаюсь не как к офицерам, не как к бойцам переменного состава, а именно как к коммунистам. Многие из вас равны мне по званию. Некоторые даже выше. Я уже не говорю о командирах взводов. Например, в 3-м взводе 4-й роты вообще сложилась неожиданная ситуация – тремя подполковниками, одним полковником, четырьмя майорами и семью капитанами командует младший лейтенант. И мне бы хотелось выяснить вопрос воинской дисциплины именно на уровне коммунистическом, а не на уставном. Мне бы хотелось, чтобы дисциплина осталась на том уровне, на каком была. Но еще больше мне хочется услышать ваше мнение.
И опять комбат удивился.
Обсуждения не получилось.
Прервав шум в зале, встал неожиданно прокурор-полковник Белогубов:
– Товарищи! Я человек пожилой, успел еще на Гражданской повоевать. И я тут не один такой.
Еще трое таких же седовласых, с Боевыми Красными Знаменами и медалями «ХХ лет РККА», согласно кивнули.
– Так вот… Бывало, мы сталкивались с деникинскими офицерскими батальонами. Крепко они дрались, ничего не скажу, немцы им и в подметки не годятся. Вцеплялись в нас, как овчарки. Впрочем, мы им не уступали.
Военпрокурор привык говорить четкими, рублеными фразами. Пригладив седой ежик на голове, он продолжил:
– Удивило меня тогда вот что. В атаку они шли все. Все! И штабс-капитаны, и даже полковники. Ну и прочие корнеты. А чем мы хуже? Да ничем. За нами, между прочим, передовая идеология и огромный военный опыт. Лично я ничего страшного в том, что буду подчиняться товарищу майору, как командиру батальона, не вижу. Невзирая на то, что у меня звезд больше. И товарищу ротному подчинюсь. А взводному – тем более. Так что, думаю, вопросов в этом нет, товарищ майор, – повернулся он к командиру батальона. – Приказы будем выполнять.
Если и были несогласные с позицией прокурора, то они себя ничем не проявили, как ни старался углядеть нечто подобное Харченко.
Проголосовали снова единогласно.
Как Крупенников и думал, последний вопрос – о послевоенной судьбе СССР – обсуждали очень долго. В зале уже начали курить, и кондиционеры не справлялись с сизым папиросным, а то и откровенно махорочным дымом. Дебаты с первых же минут шли на повышенных тонах. Кто-то во всем винил того же Хрущева, кто-то считал, что Союз развалился исключительно из-за предательства «перестроечников» и участия западных разведок.
Спор внезапно разрешил тот самый старшина. Он снова вышел к президиуму и, волнуясь, заговорил:
