Артем Мичурин - Еда и патроны

Сутра из разговоров за стенкой я узнал что обоз, с которым Ткач планировал двинуть к Владимиру, уходит в восемь.

Обычно торговый обоз — это десять-пятнадцать подвод, запряжённых далеко не скакунами. Движется такая процессия со скоростью чуть шустрее прогулочного шага. При желании можно и пешочком увязаться, но топать пятьдесят километров без передышки до первого привала я желания не испытывал, поэтому оставшиеся полтора часа посвятил приобретению индивидуального транспортного средства.

— Эй, хозяин, — я постучал в ворота крепкого, явно зажиточного дома, со двора которого за забором слышалось лошадиное фырканье. — Открывай, дело есть.

— Не шуми, — по деревянным ступеням застучали подошвы, в створке ворот открылось смотровое окошко. — Кто таков? Что за дело?

На меня глядел хмурый мужик с мясистым носом, красным от покрывающей его сети сосудов, хитрыми глазёнками, и торчащей вперёд, будто путеочиститель паровоза, бородой.

— Покупатель, — представился я. — Лошадь у тебя купить хочу. Продашь?

— С какой такой радости? У меня скотина не лишняя.

Я достал два золотых и сверкнул ими у рачительного хозяина перед рылом.

— Эк… — крякнул тот. — Проходи.

Блеск золота — страшная сила. В большинстве случаев он с лёгкостью заменяет любые слова, пропуска и ключи. Искрящийся отлив жёлтого кругляшка действует почти магически. Этот катализатор алчности увеличивает последнюю до таких размеров, что распираемая ею особь забывает обо всём на свете. Долг, честь, совесть, даже самосохранение — меркнут перед блеском презренного металла.

На дворе, подняв морды от кормушек стояли три животины — два чёрных владимирских тяжеловоза и один обычный, в смысле — похожий на земную лошадь, а не на адского жеребца, прямо из-под Сатаны.

— Славный мальчик, — угадал хозяин моего фаворита. — Двугодок, но объезжен как следует. Проблем не создаст.

— Как звать?

— Восток.

Хорош. Гнедой, с рыжеватым отливом. Отлично сложен — сухие, чётко очерченные суставы; широкий лоб; крепкая длинная шея; мощная грудь; ровная прямая спина; здоровые зубы и копыта; широко расставленные, не обвислые уши, чутко реагирующие на любой звук; чистые глаза.

Я вообще-то не большой любитель лошадей, даже наоборот — как-никак полтонны живого и весьма своенравного веса с зубами и копытами. А инстинкт самосохранения всегда мне подсказывал, что тварей, крупнее себя любимого, следует опасаться. Но Восток мне и впрямь приглянулся.

— Сколько просишь?

— Четыре золотых, — не стал скромничать хозяин.

— Куда тебе столько? — спросил я, продолжив осмотр будущего питомца. — Голодных ртов много что ли?

— Ещё бы. Хозяйство ухода требует, а задарма никто батрачить не вызывался.

— Домашним платишь? — попытался я изобразить недоумение.

— Э-э, — махнул хозяин рукой. — Где они, домашние-то? Жена уж три года как померла, дети в Муром подались. Дом большой, а что с него толку? Один кукую.

— Это хорошо.

— Чего ж тут хорошего?

— Сбрую в цену свою присовокупишь? — кивнул я на уздечку с поводьями, висящие у хозяина за спиной.

— Лады, — он повернулся, чтобы снять их с крюка, и тут же осел, получив клинок под левую лопатку.

По-правде говоря, скакун благородных кровей мне был не особо-то и нужен, я вполне мог обойтись старой едва переставляющей ноги клячей, заплатив монет сорок серебром, а то и меньше. Но зачем платить, когда можно взять даром?

Смерть хозяина и вид крови Восток перенёс без истерик, в отличии от своих тяжеловозных собратьев — хорошо, есть надежда, что и выстрелов не сильно испугается. Покажет себя молодцом — оставлю. А взбрыкнёт — во Владимире сбагрю за полцены, деньги лишними не бывают.

Кроме уздечки с поводьями на стене, в плетёном коробе возле стойл обнаружилось отличное седло, подпруга, стремена, краги, путлища, два мешка для кормёжки, бурдюк и седельная сумка. Пока навьючивал всё это дело на жеребца, сказал в его адрес немало добрых слов. Скотина попалась удивительно спокойная. Наверное, только-только после случки. Мешки я тут же наполнил овсом и запихал в сумку. Незачем безвинное животное голодом морить. Краги пришлись в пору, да и с плащом смотрелись на удивление гармонично, словно всю жизнь так ходил, вернее ездил. Повстречай я сам себя, ни за что бы не подумал, будто конь ворованный. Но то я — человек большой души и чистых помыслов, а вот местные, особенно те, что знались с хозяином, вполне могли заподозрить неладное, видя, как Восток идёт по главной улице в поводу за незнакомым субъектом, пусть даже и весьма соответствующей наружности. Поэтому, избегая лишнего внимания, я вывел конягу в прогон и задами отбуксировал к выезду из села на Владимирский тракт, остановился в рощице неподалёку и стал ждать.

— Восток значит? — не имею привычки разговаривать с животными, но когда нечего делать и никто не видит, почему бы и… — Коллекционер. Будем знакомы. Можно просто Кол.

Восток учтиво перевёл на меня взгляд и мотнул головой.

— По бывшему хозяину не грустишь, как вижу? Оно и правильно. Я лучше. Ухода на прежнем уровне, конечно, не дождёшься, да и горячих кобылок чаще раза в месяц обещать не могу, но одно гарантирую — скучать тебе больше не придётся. Всё, дружище, забудь про стойло, про загон, про выездки вдоль околицы. Теперь ты — боевой конь.

Восток внимательно глядел на меня своим карим глазом и время от времени фыркал, выражая толи сомнение, толи одобрение.

— Знаешь, что такое боевой конь? Да откуда ж тебе знать? Ты книжек не читал. Боевой конь — это продолжение всадника, дружище. Вот, представь только, перед тобою строй пехоты с пиками. Целый частокол трёхметровых дрынов, острых как шило. А промеж них аркебузиры — это мужики такие с нехилыми ружьищами. И надо на полном ходу в этот строй втемяшиться. Так велит всадник — твой хозяин. Он хочет, чтобы ты грудью вломился в пехоту, смёл их к чертям, растоптал, забыв про пики, про грохот аркебуз и рвущие шкуру пули. Смог бы? Что глазами хлопаешь? Да не бойся, — я потрепал Востока по морде. — Это давно было, шесть веков назад. И коняги тогдашние — нечета тебе — под тонну весом, два метра в холке, навроде тяжеловозов владимирских, в броне снизу доверху, живые тараны. А ещё конные стрельцы — эти уже попозже. Не знаю, правда, или нет, но читал, будто кони у них были до того натасканы, что проведёшь им стволом по ушам, и тут же замирают, как вкопанные. Может, и тебя выдрессировать удастся? Как считаешь? Тихо!

По Владимирскому тракту в направлении от Чаадаево потянулась вереница подвод.

Я вскинул АК и прильнул к накладке окуляра. Точно, наши голубчики. Расселись тройками на второй и предпоследней телеге. Всего же подвод в обозе я насчитал девять. Еле тащатся. На дорогу уйдёт не меньше суток с ночёвкой. Конечно, можно было бы обогнать их, и встретить уже на въезде во Владимир или Судогду, потягивая пивко в трактире. Но кто знает, что взбредёт Ткачу в голову? Соскочат по пути, ищи-свищи потом. Да и в дороге всякое может случиться. Если двигаться на разумном отдалении, хотя бы раз в полчаса убеждаясь в наличии подопечных, то неприятностей удастся избежать. Даже если заметят хвост и попробуют сдёрнуть, в лесу им не скрыться, а уж ночью и подавно. Однако маячить перед глазами тоже не стоит, особенно учитывая присутствие Сиплого в группе. Он славный малый, даже убить его ни разу не хотелось, а это о многом говорит. Но тогда мы с ним были по одну сторону, сейчас — по разные, пусть он об этом пока и не догадывается. А увязавшийся следом охотник за головами, будь он хоть братом родным, кого угодно заставит нервничать и, как следствие, делать глупости, которые никому не нужны.

До того раза лошади на спину я залазил с год назад. Ездить верхом без привычки — радости мало. Задница болит даже в хорошем седле. А уж коли на штанах есть задние карманы, то их швы превращаются в надфиль для жопы. Краги спасают от натирания икр о лошадиные бока, но не от ударов. Постоянная качка вынуждает напрягать спину, совсем не так, как при ходьбе… В общем, когда через двенадцать часов я сполз с ненавистной конской спины на благословенную землю близ села со звучным именем Тюрмеровка, организм стонал и просил пулю в качестве акта милосердия.

Обоз остановился на ночь в форте. Я — понятное дело — внутрь соваться не стал и, обогнув Тюрмеровку, сделал привал в лесочке, недалеко от северных ворот, из которых обоз должен был продолжить свой путь утром.

Вообще, на Муромской стороне Оки форты встречаются не особо часто. Это вокруг Арзамаса кроме них ничего не найти. А здесь непуганые идиоты водятся ещё в изрядном количестве. Маленькие деревушки вблизи городов и крупных посёлков, надеются на помощь соседей. Те, что подальше, рассчитывают на собственную дружину и господа бога. А отдельные сообщества клинических недоумков всё ещё верят в силу разума и доброго слова. Но это до поры. Стоит недобитым пацифистам пережить один рейдерский набег, как вокруг мирной деревеньки начинают расти стены, рвы и вышки. Резкое сокращение численности идиотов в результате набега, приводит к высвобождению готового строительного материала в виде опустевших изб. Народ оперативно скучковывается ближе к центру, а окраинные срубы разбираются для возведения фортификаций. Год-другой упорной работы, и вокруг уцелевших домов появляется стена. Какая-никакая, а видимость безопасности. Потерпевшие из других разорённых деревень зачастую предпочитают не въёбывать как ломовые лошади, возводя собственную стену — бывает, и огораживать-то уже нечего — а перебираются на новое место. Разумеется, наученные горьким опытом, они пойдут не в «хранимый господом оплот человечности», а в форт. И чем выше будут его стены, чем крепче ворота, чем больше виселиц и крестов со смердящими рейдерскими трупами стоит вдоль дороги, ведущей к нему, тем обильнее поток страждущих. Постепенно место за стеной иссякает. Тогда переселенцы начинают обживать прилегающие территории. Всё больше и больше, пока их не наберётся столько, что они в состоянии будут оградить себя от внешних посягательств, не уповая на открывшиеся в случае опасности ворота за спиной. Так вырастает второе кольцо. И далее по накатанной. Некоторые форты могут похвастать и четырьмя линиями укреплений. Фактически это уже небольшие города с населением в пять-шесть тысяч. Расти они перестают только тогда, когда людской ресурс близлежащих деревень оказывается исчерпан. Естественный процесс укрупнения. Новый этап урбанизации, можно сказать.