Чернолесье - Александр Зимовец
Я тупо уставился на барана. Баран, в свою очередь, тупо уставился на меня. Когда ему это надоело, он снова наклонил голову и принялся щипать помятую пыльную траву.
— И что мне с ним делать? — спросил я.
— А что захотите. Хотите — продайте в Брукмере на мясо, хотите при себе оставьте, дело, значить, хозяйское, — суетливо проговорил староста. — А тут мы вам два вьюка крупы кистевой набили. Вы, я гляжу, до каши большой охотник, так сварите себе, пока до Брукмера доберетесь.
От перспективы питаться кашей всю дорогу до города у меня в горле образовался липкий ком, который я с трудом проглотил.
— Вы б, ваше инородие, это, значить, остались бы, может, еще ненадолго? — неуверенно проговорил староста. — А ну как они снова колобродить начнут?
— Я бы рад, да мне в Брукмер надо, — ответил я. — А вам, если что, вот Винс поможет. Вон он эту тварь зарубил — не хуже меня!
Староста раздраженно сплюнул на землю.
— Да Винс… дождешься от него… — начал он, взглянув на сына с укором. — Ну, скажи уж его инородию, что собирался.
— Я, ваше инородие… — начал парень, глядя в пол. — Я хотел попросить, может, вы меня захотите с собой взять, навроде как слугу? Я и готовить умею, и дров нарублю, и за чем скажете — сбегаю. Барана, вон, опять же, буду холить, а? Вам, поди, непривычно, со скотиной-то обращаться?
Я призадумался. С одной стороны, слуга мне был совершенно не нужен — как-то не привык я держать слуг. С другой, за бараном и в самом деле нужно кому-то ухаживать, да и вообще путешествовать одному как-то неуютно. Кроме того, я хорошо видел, как сильно Винс хочет вырваться из своего медвежьего угла, а расстраивать человека, только что спасшего мне жизнь, ужасно не хотелось.
— Ладно, — ответил я, по возможности приняв барственный тон. — Пойдем со мной в Брукмер, а там — видно будет.
Староста тяжело вздохнул.
— Смотри мне, жалованье там все не вздумай транжирить! — произнес он, грозя сыну пухлым волосатым кулаком. — Не будешь присылать — сам до Брукмера дойду и выпорю. Мне ведь здесь без тебя, обормота, батрака брать в дом придется. Вот сейчас надо овес с дальнего поля убрать, а кто это делать будет, Мученик Игнатий, что ли?
— Только это… — начал я, немного смутившись, когда деревня уже скрылась за поворотом дороги. — Денег у меня сейчас нет. Совсем. И до того, как я доберусь до Брукмера и встречусь с тем господином, с которым мы расстались в деревне, денег у меня не будет.
— Да это не беда, — махнул рукой Винс. — Я вам готов и просто за еду служить. Пока что. А там о жаловании условимся. Вы, я думаю, не обидите. Коли вы деревню, почитай, за просто так от этих страховидл избавили, значит, человек вы добрый.
***
К концу второго дня пути нас догнал на тракте караван: десяток повозок, запряженных меланхоличными длиннорогими быками, тащили тяжело нагруженные телеги, от которых исходил неприятный кислый запах. Их сопровождали несколько воинов в кожаных доспехах с мечами на поясе, возницы же держали под рукой топоры.
Когда первая телега поравнялась с нами, меня окликнул высокий и тощий, как жердь, пожилой мужчина с морщинистым лицом в стеганной синей куртке, массивных ботинках с высокими чулками и причудливом головном уборе, похожем на тюрбан. Говорил он на том же наречии, что и Винс с односельчанами, но с каким-то мягким картавящим акцентом.
— Эй, вы что за люди? — спросил он, настороженно оглядев мою странную одежду, а также барана, на спину которого я как раз сел, устав идти.
— Его инородие — егерь здешний, — поспешил ответить Винс, державший барана в поводу. — А я камардинер ихний.
— Ну, то-то, егерь, — проворчал себе под нос старик. — Много вас тут таких по большой дороге ходит. Егерь-егерь, а потом свистнул, и такие же егеря из кустов выпрыгнули, и давай глотки резать. Коли ты егерь, так давай подорожную.
— Вы, господин, разве королевский капитан, чтобы подорожную спрашивать? — вежливо поинтересовался Винс. — Вы-то сами, например, кто будете? И почему везете товар чернолесским трактом? Не оттого ли, что здесь таможни нет?
— Чего?! — сморщенное лицо караванщика пошло пятнами. — Ты как с людьми разговариваешь, деревня?! Вы бы, господин, поучили своего камердинера, пока этого кто другой не сделал!
Последняя фраза была обращена уже ко мне, и оставаться в роли безмолвного свидетеля их пикировки было невозможно.
— Благодарю за совет, — ответил я, не без труда спустившись со спины барана. — Но учить моего слугу манерам — это, конечно, сугубо мое дело. Однако, в самом деле, с кем я имею честь говорить? Меня, например, зовут Руман из Чернолесья, и я к вашим услугам.
— Из Чернолесья, значит? — караващик снова смерил меня подозрительным взглядом. — Когда б оттуда что хорошее выходило. Коли вы, господин, егерь, так, может, чем докажете?
Я вытянул вперед руку и сжал кулак, вызвав лезвие, эффектно засветившееся в наступающих сумерках. Караванщик отступил на шаг назад и заслонился от меня ладонью со сложенными тремя пальцами — похоже, отгонял нечистого.
— Меня зовут Матеус Бажан, — неохотно произнес он, видимо, решив, что опасности мы с Винсом не представляем. — и везу я кожи из Кирхайма в Брукмер. Коли вы и правда егерь, так, может, с нами пойдете? На тракте нынче небезопасно. А у вас, все-таки, ружье.
— Сочту за честь, — ответил я. На пустой дороге в надвигающихся сумерках было, в самом деле, неуютно.
***
Лагерь разбили при дороге на большой вытянутой поляне. Быки, выпряженные из повозок, паслись чуть поодаль под присмотром одного из возниц, то и дело издавая печальное мычание. Туда же Винс отвел и нашего барана, и тот щипал траву чуть поодаль — быки посматривали на чужака с опаской. Примерно так же смотрели на нас с Винсом возницы и охранники, расположившиеся посреди поляны вокруг большого костра и ужинавшие вяленым мясом. Мы с Винсом сварили большой котелок каши и попросили спутников присоединяться, но большинство не захотело. Лишь немногие, опасливо глядя на товарищей, окунали свои ложки в кипящую гущу. Один протянул мне взамен шмат мяса, оказавшегося жестким, как подошва, и очень соленым.
Я все время старался рассмотреть в поведении наших спутников что-то похожее на скрипты, но, кажется, так ничего и не обнаружил. Все они вели себя, как люди: никаких повторяющихся движений и фраз, никаких реплик невпопад или еще какого-то странного поведения. Были это обычные люди: грубые, недалекие и давненько
