Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 6
Коконе смотрит на мое правое ухо и печально спрашивает:
«Ты сделал пирсинг?»
Я-на-экране уже с серебряными волосами. Он отвечает:
«Да, потому что я ненавижу пирсинг».
Сохраняя печальное лицо, она спрашивает:
«Это мольба о помощи, да?»
У кого-то начинает звонить будильник.
– Полночь, – вполголоса произносит Харуаки.
И тут же беспросветно черная дыра, бездна, бросается на меня и вонзается мне в грудь. Кинозал вокруг нас начинает затягивать в дыру; он уменьшается, искажается, превращается в сферу.
Меня окутывает абсолютная пустота, но кое-что я ощущаю.
Чувство потери.
И тут же я понимаю, что только что лишился «Тени греха и возмездия».
Кинотеатр полностью потерял форму, превратился в красный шар; а бездна растет и растет, окутывая все больше меня.
Однако внутри ее не чернота, но свет.
Свет.
И в этом море света кто-то кладет руку мне на плечо.
◊◊◊ Кадзуки Хосино – 12 сентября, суббота, 0.00 ◊◊◊
Мы стоим перед кинотеатром на третьем этаже торгового центра. Из «Кинотеатра гибели желаний» нас перенесло туда, откуда мы в него попали.
Я слышу поблизости звук сирен; я вызвал «скорую» заранее. Она вот-вот будет здесь. Та точка, куда я сказал Коконе ударить себя ножом, не настолько фатальна, как я расписал Дайе; уж во всяком случае, за десять минут она бы не умерла. Кроме того, Мария обладает достаточными познаниями в медицине, чтобы правильно оказать первую помощь. Так что при минимальном везении Коконе выживет. Если она полностью восстановится, можно будет считать, что мой план удался на 100%. Но даже в этом случае…
…Прости, Коконе. Мне правда очень жаль.
Не в силах смотреть на нее, я оглядываюсь по сторонам.
Сейчас, когда торговый центр пуст, он производит жутковатое впечатление. Я помню – когда-то мы вчетвером сюда приходили. Хотя меня вынудили тогда одеться в платье, для меня это все равно хорошее воспоминание. Но сейчас мои воспоминания об этом месте заляпаны кровью, и это уже навсегда.
Моя повседневная жизнь разваливается на мелкие кусочки.
Я перевожу взгляд. Рядом со мной п я т ь человек. Харуаки, сжимающий кулаки; Коконе, лежащая на полу; Мария, ухаживающая за ней; и –
Дайя, выпучив глаза, смотрит на человека, только что положившего руку ему на плечо.
– Да, Дайя, – говорю я ему. – Ты облажался с самого начала; ты изначально проиграл.
Я смотрю на человека, который нам помог, и продолжаю:
– «Владельцем» «Кинотеатра гибели желаний» была Миюки Карино.
Миюки Карино.
Одетая в форму женской старшей школы, она печально смотрит на Дайю.
Все началось, когда я узнал, что Карино-сан заполучила «шкатулку». «Владельцы» могут чувствовать чужие «шкатулки», и я тоже приобрел сходную чувствительность благодаря постоянному соседству с ними.
Ее «шкатулка» была всецело посвящена Дайе. Когда я это понял, я решил воспользоваться ей и отказался от идеи самому стать «владельцем».
– Если бы ты как следует проанализировал самого себя, ты наверняка заметил бы Карино-сан. И понял бы, что она и есть «владелец». Но ты этого не сделал.
Дайя молча смотрит на меня.
– Ты старательно вычеркивал ее из своей памяти.
Карино-сан молча отходит на несколько шагов. Хоть она и приготовила «шкатулку» для Дайи, ей сейчас нечего ему сказать.
– Ее «желание» было – чтобы ты принадлежал ей одной. Но «шкатулки» воплощают в жизнь и отрицательные чувства, которые прячутся под «желаниями»: хоть ты и очень дорог ей, одновременно она ненавидит тебя за то, что ты не дал ее душе мира. А главное – она понимает, что не может заставить тебя принадлежать только ей.
Вот почему «Кинотеатр гибели желаний» терзал Дайю воспоминаниями прошлого и пытался отобрать у него его заветное «желание»… и это длилось целый день.
– Не я, не Коконе. Только Карино-сан могла создать такую искаженную «шкатулку». Ты бы понял это, если бы как следует подумал о самом себе, – но посмотри, что получилось в результате.
Дайя убедил себя, что Коконе – «владелец», и остановился на этом.
Потому что, лишь ослепив себя, он мог идти навстречу своему «желанию».
– Поскольку я знал, кто на самом деле «владелец», я понял, что все твои громкие слова о твоей вере и решимости – полная фигня; они казались осмысленными только потому, что ты перестал понимать самого себя. Знаешь, ты так бросаешься навстречу собственной гибели – мне всегда казалось…
Мой голос вдруг начинает дрожать.
Чувства, до сих пор наглухо запечатанные внутри меня, теперь, когда я смотрю на Дайю, начинают выплескиваться.
Я гляжу на измазанную в крови Коконе.
Что я наделал?
Ранив Коконе и обманув Харуаки, я не вернусь уже к своей повседневной жизни. Эти шрамы никогда не пройдут. Моя дружба с Харуаки осталась в прошлом.
Во что я превратился?
Но у меня не было выбора – после того как я заполучил «Пустую шкатулку».
– Мне всегда казалось…
Я не могу сдержать слез.
– Что ты молишь о помощи.
В итоге у меня не осталось выбора – мне пришлось загнать в безвыходное положение друга, который молил о помощи.
– Хватит, – шепчет Дайя, глядя в пол. – Плевать.
Произнеся эти слова, он шатаясь идет к Коконе.
– К о к о н е, – говорит он, глядя на нее сверху вниз; она дышит часто и прерывисто.
Дайя притрагивается к одной из серег в правом ухе – к самой первой, которую он вставил.
И вырывает ее.
Кровь начинает капать с уха, но он словно не ощущает боли. С ласковым выражением лица он берет Коконе за руку.
– Коконе, – повторяет он. – Я* люблю тебя.
Его лицо сейчас похоже на то, какое я видел только на экране.
Когда опустился занавес
◊◊◊ Кадзуки Хосино – 24 сентября, четверг, 12.25 ◊◊◊
Проходит еще один день, в течение которого я ни с кем в школе не разговаривал.
Сейчас большая перемена. Я потягиваюсь и гляжу в окно. Погода отличная, в класс заглядывает мягкое солнышко, а вот на завтра обещают дождь и ветер.
Внезапно правую кисть пронизывает боль. Рана уже затянулась, но время от времени дает о себе знать.
На кисти остается глубокий, прямой шрам.
Всякий раз, когда я гляжу на него, я думаю:
…Я сделал то, что никогда не исчезнет.
Оглядываю полупустой класс и вздыхаю.
Коконе по-прежнему в больнице. Ее жизни ничего не угрожает, но рану, которую я ей нанес, никак нельзя назвать поверхностной. На животе останется шрам, добавившись к многочисленным отметинам на спине.
Моги-сан тоже еще в больнице. Внешне она не изменилась, но ее отношение ко мне стало более отстраненным.
Юри-сан часто прогуливает школу, видимо, не переварив еще в полной мере события «Кинотеатра». Вот и сегодня ее нет. Когда мы с ней беседуем, она пытается казаться веселой, но мне до боли очевидно, что это лишь маска.
Ироха-сан меня избегает. Юри-сан сказала, чтобы я об этом не беспокоился и что все устаканится, но, думаю, это ложь в утешение.
Харуаки с того дня вообще ни разу со мной не заговорил.
Я выхожу из класса.
Мне вдруг совершено расхотелось оставаться на вторую половину занятий. Если и дальше буду сидеть в этом полупустом классе, только головную боль себе заполучу.
Идя к шкафчикам для обуви, краем уха слышу в разговоре двух проходящих мимо девчонок выражение «люди-собаки».
«Люди-собаки».
В итоге никакого серьезного влияния ни на что они не оказали. Когда все жертвы пришли в себя, загадка потеряла интерес, и СМИ скоро перестали о ней говорить. Ток-шоу, которые постоянно грызли эту тему, тоже переключились на новый скандал: какие-то там внебрачные похождения с участием звезды из популярной группы и ее продюсера.
С учетом масштаба происшествия вряд ли про «людей-собак» забудут совсем скоро, но о них перестают говорить; это уже не тема дня.
Судя по тому, что сейчас происходит, вряд ли люди как-то серьезно задумались над своими нравственными ценностями. В Интернете это дело тоже мало обсуждают. Сейчас обитателей сети больше волнует история какого-то автора аниме, который оскорбил фаната. Информация об этом разлетелась мгновенно; сразу столько дерьма оказалось на вентиляторе. Кого-то там даже арестовали за угрозу убийства. Не могу отрицать: меня малость раздражает, что то, чего пытался достичь Дайя, оказалось на одном уровне с такой тривиальщиной.
Ну, впрочем, не думаю, что усилия Дайи были совсем уж тщетными. Уверен, некоторые из людей задумались над проблемами, которые он вынес на первый план. Но чтобы сохранить интерес масс, конечно, ему надо было бы продолжать. Все темы имеют срок давности, если можно так выразиться.
