Пепел Предтеч - Евгений Хорошко
Подлокотники кресла смялись под моими ладонями, словно мягкий металл, а в следующую секунду меня толкнуло с места вперёд — в горячий и густой воздух, который замедлил мне ход. Я видел, как веки воспитателя неправдоподобно медленно идут вниз, пока мое тело — не движется, а словно скользит сквозь воздух — к нему навстречу.
Он не успел встать с кресла, когда мой кулак устремился к нему без размаха, сминая и вдавливая мощные скулы — и сразу перехватывая другой рукой его кресло, чтобы швырнуть, как мне показалось, его сквозь пространство. Двое других мужчин успели лишь вскинуть руки, когда кресло полетело в их сторону. Я почувствовал воздействие, словно воздух препятствовал креслу в его полете — впустую. Чужая воля не могла пересилить Шута.
Мужчины покатились по полу, подлетели как кегли, в грохоте разлетающихся обломков. Мониторы множества экранов разбились вдребезги, и сквозь ещё летящее облако стекла — я скользнул, разорвав ткань пространства. Секунда — и я был уже возле них. Я сам не осознал, когда моя рука опустилась на чужой затылок, отправляя в глубокий сон что первого, что второго.
Взгляд мой обратился на дверь, над которой пробежались мигающие огни. Красный свет заполнил все помещение, и я сделал сквозь воздух шаг. Первый, второй, третий. Я ускорился, и воздух перед моими глазами стал горячим и густым пламенем. Я наклонил голову, и прошел сквозь дверь, будто она была сделана из желе. Пол мягко пружинил под моими ногами, а я бежал — бежал и бежал, пока, таким же образом, не проник сквозь вторую закрытую дверь, и не вырвался на волю — наружу!
Пролетел, подчиняясь инерции, через пандус, и приземлился на серебряный пол. Вокруг меня сияли красным пламенем огни, и фонари со всех углов повернулись в сторону ко мне. Их свет бил в глаза. Вокруг были камеры, огни и турели.
И внезапно моя рука поднялась в воздух, и сомкнулась в кулак. В её плену, словно птица в клетке, оказалась маленькая молния, которая с каждым мгновением, с каждым мигом пульсации, становилась маленьким солнцем. Она засияла, словно огни святого Эльма на моих пальцах, и вспыхнула солнечной вспышкой.
Я с трудом проморгался, сквозь светлячки на сетчатке глаз.
Свет погас, и весь город под сводами погрузился в кромешную тьму, словно все приборы, работающие на электричестве, вырубило электромагнитной вспышкой. То тут, то там раздавались крики неожиданности и испуга, ведь сейчас улицы не освещал ни малейший луч света.
Тьма приблизилась и накатила на веки. Она стала осязаемой и протяжной. Она забивалась мне в рот и ноздри. И сквозь неё я скользил, словно я был часть её тела. Незримый, неосязаемый и неслышный — я шел, и даже шелест моих шагов не нарушал тишину. Я летел и парил, словно мое тело было теперь бесплотным, как призрак.
И в какой-то момент, я замер в укромном и незаметном месте, где уже не слышалось вдали голосов. Здесь, я расслабленно опустился на землю, и мои стопы впервые коснулись пола. Никто не видел, как мои руки, мои ладони стали подниматься — и обхватили мое лицо, словно маску, которая сползала с кожи.
— Нас могут отследить по сетчатке глаз и отпечаткам пальцев, Антон, — прошелестел неслышимо Шут. — Я помогу нам.
Вспышка боли пронзила кончики пальцев, и поднялась до самых предплечий. Ладони горели, словно раскалённые иголки играли под кожей, рисуя орнамент. Моё лицо скривилось в страшной гримасе боли, и вдруг, я услышал хруст собственных скул. Черты моего лица, губы — они все смещались и двигались в ритме, который видеть мог только Шут. И вдруг, всё кончилось столь же быстро, как началось.
Отчаянно вдыхая и выдыхая воздух, я вгляделся в темень впереди меня, и закашлялся. Я понял, что моя поимка откладывается на неведомый срок, потому что я снова — не я. По крайней мере, сетчатка глаз и форма лица теперь у меня была чуть другая. Возможно, это задержит на какое-то время воспитателей, которые захотят отомстить мне за то, что я сделал.
Мне было нужно залечь на дно. Но как? Как это, черт подери, сделать в мире, который куда более сложен, чем до этого мне представлялось!?
— Спасибо, Шут, — выдохнул я. — Спасибо.
— Спасибо намажь себе на бутерброд. Хочешь залечь на дно — проведай свою девицу. Проверь — взяли её воспитатели уже, или нет. Без неё у меня столь же много зацепок, как у тебя.
— Сто четырнадцать, пять, сорок восемь, — вспомнил я. — Когда они потеряют меня, то пойдут к ней. Тогда стоит спешить.
Глава 6. Кто - больший псих?
По мере того, как я шёл по «ночному» темному городу, чем глубже я спускался — тем яснее мне становилось, что за сверкающим фасадом таились разруха, мусор и грязь — иногда горы их. Дальше город уходил глубоко в тоннели, и я шел по улочкам и аллеям, как по коридорам канализации. «Кап-кап-кап» — капали капли с потолков, и стекали струйками мерзкой жижи, что текла прямо посередине прохода.
Где-то вдали перемигивался мерцающий свет огней, по которым я понял, что город уже оправился после шутейской ЭМИ-волны. Обрывки проводов, по которым струился по потолкам и стенам коридора свет, свисали над головой, пока я шел вперед, зажимая перед собой нос.
Я не понимал, почему город пошел в тоннели, а не стал застраиваться вверх и вдаль ровной поверхности, что под высокими сводами. Возможно, потому что ярусом выше тоже кипела жизнь, и потолок мог оказаться не столь прочным, как мне казалось? Множество высоких пилонов, которые толкали над собой небо, не позволяли соврать — зачем-то же их строили? Это были опоры?
В любом случае, Вентилятор на пути к «улице сто четырнадцать» опускался прямиком в канализационную трубу, по чьей гофрированной поверхности я сейчас неспешно ступал. Пульсация пси-зрения стала сопровождать меня отныне всё время, и я видел в почти полной тьме, не включая фонарь. Пси-зрение, как лучи света глубинного удильщика, подсвечивало передо мной предметы не хуже, чем я мог сделать это своими глазами.
Единственное, что я не видел
