Пепел Предтеч - Евгений Хорошко
«И что за ним — космос? Безжизненная поверхность Земли, или, чем черт не шутит, даже другой планеты? Астероида? Что тогда насчет гравитации?» — думал я.
Тонкие двери в пирамиду бесшумно скользнули в сторону, запуская нас в глубину здания. Мои ноги затопали по ровному черному полу, пока я шел по коридору шириною в человеческий рост. Вдоль коридора рядами шли двери в каморки или крохотные кабинеты, с трудом способные вместить несколько человек. Я с пытливым любопытством заглядывал сквозь прозрачные стеклянные двери, но не видел почти никого. Видимо, ночь на дворе, и рабочий день завершён?
Мы пришли в помещение, похожее на привычный для меня офис. Откинувшись в удобных креслах, друг с другом рядом сидели двое мужчин-воспитателей, которые при нашем появлении подняли взгляды, мельком мазнули по мне глазами, и уткнулись обратно в свои планшеты. Перед ними на длинном белом столе стояли экраны, но в них они не смотрели. Зато уже я заметил там картину ворот, входа в эту пирамиду, и много чего ещё — словно в комнате с камерами дежурного. Здесь было даже что-то вроде георадара — уж слишком изображение напоминало мне карту тоннелей.
Конвоир молча указал мне на кресло, предлагая присесть. Сам же он сел прямо напротив, и глубоко посмотрел мне в глаза.
— Даже не думай думать, — предупредил меня Шут. — Ни одной оформленной, сильной мысли! Ты меня понял?
— Антон Захаров, 2672-го года рождения? — для проформы, уточнил воспитатель, присмотревшись ко мне в глаза. Я вздрогнул, услышав его фразу. Имя совпало с моим, и правда, хотя фамилия оказалась другой. Но больше всего меня сбил с толку год...
«2672-й год рождения» — со страхом и ужасом подумалось мне. Здесь прошло шестьсот лет! За такой срок случиться могло немыслимо много. И даже память о Земле могла оказаться стерта, случись людям покинуть её, и потерять связь с ней навсегда. Стоило благодарить Господа Бога, что я слышу понятную речь и привычные для меня имена.
Воспитатель пытливо смотрел мне в глаза, но я только пожал плечами, даже не зная, что мне ответить. Впрочем, в моем ответе он не нуждался. Откинувшись в кресле, он сунул мне в руки планшет, на экране которого сиял некий текст...
— Читай постановление на свой счёт, Антон, — заметил мне воспитатель, и терпеливо принялся ждать.
Я неловко повертел в руках плоский экран, который под моими пальцами пригибался и терял форму. Но все же, эта штука вполне укладывалась в привычные для меня рамки, так что я вскоре нашелся, и начал читать. И на первых же предложениях я споткнулся.
Кажется, какие-то привычные для меня буквы изменили свой внешний вид, а другие пропали. Вместо них было сочетание других, — которые тоже не всегда были для меня знакомы. Пара непонятных мне терминов местного канцелярского языка — и я поплыл, потеряв малейшие нити смысла.
Воспитатель вздохнул, заметив недоумение у меня на лице.
— Что же, хорошо, Антон. Объясню тебе проще. Все равно ты вряд ли способен уяснить сложный текст... — заметил он, а затем я вдруг услышал в голове звонкий смех. Шут издевался надо мной, но в то же время я понимал — это его проделки. Воспитатель, похоже, пытался всё это время что-то незаметно для меня прочесть — и прочитал то, что скормил ему Шут. Тот же наверняка валял дурака.
«Меня, скорее всего, посчитали каким-нибудь имбецилом!» — подумал я, даже не зная, плохо это теперь, или хорошо.
— Несколько дней назад, тебе исполнилось двадцать лет, — терпеливо заметил мне воспитатель, и дождался моего неуверенного кивка. Кажется, его не смущала моя немногословность. — Известно, что у тебя есть редкое пси-расстройство, заложенное на генетическом уровне. Предполагалось, что оно может неким образом стимулировать память и позволить сознанию скользить вдоль временной генетической линии. Видеть глазами предков, если можно так выразиться...
Тревожная дрожь продрала меня от затылка до пят, как я это услышал. Я понял вдруг, во вспышке озарения, откуда я взялся здесь — в этом мире.
Я есть, всего лишь, память о предке! О таком же человеке, по имени Антон, но только о таком, который жил шестьсот назад. Память о предке, который заменил на своем месте потомка, и взял бразды в свои руки.
«Выходит, я правда умер тогда — в двадцать восьмом? И у меня был потомок?» — задумался я, и закрыл невольно глаза. Теперь уже не понять. Есть только я не вспомню что-нибудь ещё.
— К сожалению, особенных преимуществ не проявилось, а вот побочные эффекты были налицо, — произнес воспитатель. — Дарований в значимых для популяции областях ты не показал. Пси-проявлений ты не осилил, даже среди самых простых. В твоих генах проявил себя откровенно неблагоприятный признак, Антон. Всё вместе, это ещё больше снизило срок дожития для тебя.
— С-срок дожития? — пробормотал я, обуреваемый плохими предчувствиями, что должно это значить.
— Мы не сообщаем кому-либо, какой класс ему присвоен, пока не приходит время, — печально сказал воспитатель, глядя в глаза. Кажется, он и впрямь сожалел, что приходится мне это сообщать. — Но твой класс — «Е», Антон. Срок твоего дожития — двадцать лет. Твоё время пришло. Пора тебе в Извлекатель.
Я вздрогнул, все осознав и поняв смертельную опасность, которая нависла сейчас надо мной. Я попытался, было, встать с места, но вдруг понял, что я... не могу. Мир померк перед моими глазами. Подлокотники кресла под моими руками повисли, как в пустоте. Как в глубоком тумане, куда погрузился мой разум.
— Успокойся, Антон. Все хорошо — ты жертвуешь собой, во имя продолжения рода людей, — чужой голос успокаивающим покрывалом окутал мне сознание, и я впервые почувствовал, как мой разум становится океаном, в который погружены невидимые, невесомые пальцы. Они мягко шелестели внутри, но я воспротивился им, и море взбурлило. На горизонте начался шторм, и небо содрогнулось от раскатов нарастающей с каждой секундою бури.
Из глубины души у меня потянулось что-то неодолимое. Грозно ревущее бурей, будто дракон из Бездны — морской пучины.
— В Извлекатель — нас!? — зарычал внутри меня Шут. — Черта с два мы идем в Извлекатель! Мы отжили свой
