Александр Бирюков - Человек-саламандра
Она не обратила внимания на прилив бодрости. Но ее охватила жажда энергичных действий. Не важно каких.
Оказавшись у лестницы вниз, Лена, не раздумывая, спустилась, отодвинула дверь и оказалась на задней стороне дома, на первом этаже, а именно – в кухне.
Не сразу до нее дошло, что здесь телефона она не найдет. Однако защекотавшие нос ароматы немедленно пробудили зверский голод.
– Где тут у нас холодильник? – проговорила она, оглядываясь вокруг себя.
Посреди кухни стояла огромная плита. От нее веяло теплом. Вся плита состояла из переплетения красивых золотистых трубок, каменных столбов, поддерживающих массивную столешницу из толстого листа чугуна, с отверстиями. Из некоторых вырывались зеленоватые язычки пламени.
Над плитой нависал вытяжной ящик с зубчатым краем, украшенный орнаментом и медальонами с фигурами, напоминающий элемент великанского средневекового доспеха.
Вот только холодильника нигде не было. В дальнем углу громоздился массивный и очень красивый, даже слишком красивый камин с каменными скульптурами на каминной полке, изображавшими погоню одних монстриков за другими.
Лена дала себе слово рассмотреть скульптуры получше, но потом. После того как соорудит себе бутерброд.
Она отправила в рот остатки леденцов, чтобы скрасить поиски съестного. Разгрызла их с хрустом и принялась открывать крышки, заглядывать в чугунки, казаны и чаны (ни одной нормальной кастрюли!). Успеха она достигла не там. На массивной доске, укрытый расшитой салфеткой, размером с простыню, Лена обнаружила кусок копченого мяса.
Взяла огромный нож и отрезала пластинку. Теперь нужен был хлеб.
Лена с новой силой принялась за поиски. Теперь она искала хлеб, по ходу дела откусывая от куска мяса, зажатого в руке.
Копченый окорок был пряным, острым и буквально таял во рту.
Хлеб Лена не нашла. И ничего похожего на хлеб.
Это так огорчило девушку, что глаза ее наполнились слезами. В качестве утешительного приза она отрезала себе еще кусок окорока.
Острое мясо вызывало жажду.
Лена подумала, вспоминая, где в процессе поисков хлеба натыкалась на кувшинчик с компотом. Ага! Вот он!
Это был восхитительной работы керамический пузатенький кувшинчик с пробкой и прозрачной вставкой по бокам, сквозь которую была видна розоватая жидкость.
Выбрав кружку, Лена наполнила ее напитком, ожидая, что это будет нечто вроде утреннего морса.
Она никак не могла догадываться, что «компот» был крепким, еще не разведенным для подачи к столу вином.
Жадными глотками осушив пол кружки, Лена отдышалась и допила до конца.
– Квасок! – решила она по поводу напитка. – Только перестоявший, явно с градусом.
Напиток был восхитительным, с очень насыщенным ягодным вкусом, отдаленно отдавал какими-то лекарственными травами и хвоей. И хотя ничего общего с квасом у него не было, но он пощипывал язык и нёбо.
Лена вспомнила, как в деревне ее угостили кружкой крепкой сладкой браги. Здесь были отдаленно похожие ощущения, за вычетом газа в напитке. Его не было.
На землях рода Лендлордов, к которому принадлежал Остин Ортодокс Грейт-Шедоу Зестер Марк Зула, издавна произрастали знаменитые сады, в которых выращивались калина, терновник, черноплодная рябина, черника, яблоки.
Из всего этого да еще даров леса делались напитки самых знаменитых в Мире марок.
Только в доме Остина Ортодокса, последнего представителя рода, к столу подавались напитки, стоившие четверть годовой платы за аренду земельного надела[5].
Осушив кружку. Лена, и не подозревая, что поглотила разом не менее сотни золотых аникорнов, почувствовала прилив тепла и слабость в ногах.
Она опустилась в широкое резное кресло с низкой спинкой из массивных брусков дерева, словно сидеть на нем должен был очень тяжелый человек.
– Уф! – сказала она.
Она почувствовала, что жизнь стремительно налаживается, и, чтобы закрепить это достижение, налила себе еще кружечку «кваска», дотянулась до массивного куска окорока, уже с усилием отпилила от него здоровенный шмат и начала пить десятилетнее вино вприкуску с пряным мясом.
Ее молодой организм, еще не решивший окончательно, перейти ли ему на взрослый обмен веществ и пульс помедленнее и покончить наконец всю эту нервотрепку с переходным возрастом, или еще порезвиться, побыв в стадии подростка, – совершенно не был приучен к употреблению спиртных напитков, да еще таких, в состав которых входит кроме калины, терна и яблок – боярышник и красавка, сосновая шишка и дубовая кора, валериана и зверобой.
Организм не мог понять, что с ним такое делают, но, радостно реагируя на дикое сочетание стимулирующих и транквилизаторов, раскручивал маховики и толкал поршни, как новенький двигатель, заправленный ацетоном с закисью азота вместо банального и вялого, как жвачка, бензина. И при этом тело всё более отдалялось от разума, падавшего на дно эйфории, как булыжник в пучину морскую.
Необходимо напомнить, что всё это воздействие происходило вкупе с залповым выбросом веществ, содержащихся в леденцах: глюкозой, сахарозой, фруктозой, витаминами в богатом спектре, никотином, белладонной и много чем еще, за что так ценят эти «кенди-табс» мужчины Мира.
В час пополудни паромотор Альтторра Кантора покинул предместья огромного города.
Mock-Way-City остался позади. Утопающие в дымке далекие башни, кущи парков, особняки, вздымающие свои покатые крыши над вершинами окружающих деревьев. Развернутые веера мостовых ферм. Всё откатилось назад.
Тяжелый грузовой паротягач, волнообразно, как гусеница, перебирая многочисленными наклонными шатунами ведущих колес, тянул длиннейший состав по высоко вознесенному над долиной одного из притоков Сэн-ривер мосту. Мост отдаленно напоминал смыкающиеся дугами листья папоротника, на эфемерных издали ажурных опорах, водруженных на массивные основания.
Чем дальше отъезжали от него, тем более и более прозрачным делался мост. И вот уже состав, с паротягачом во главе, казался летящим над долиной подобно термоплану. И Лендеру в этом виделось нечто символическое. Но что символизировал летающий поезд, он так и не решил. Ассоциация ускользала. Оставалось только странное, томительное, щемящее в груди чувство.
«Мотив дальней дороги!» – определил для памяти сочинитель. Решил, что в будущем, когда повторит эти три слова, то отголосок ощущения вернется. И можно будет пережить его вновь. Пусть беднее, не так ярко, но можно.
Так читатель, беднее, слабее, но всё же переживает эмоцию, которую вкладывает сочинитель в рассказ, правильно располагая слова. Лендер был убежден, что время рассказчиков, умевших только и сделать, что пересказать реальные или вымышленные события, ушло. Ушло и время тех, кто скудными средствами, путем многословного пересказа, пытался отобразить переживаемое героями этой истории.
Теперь в деле сочинительства наступил новый этап. Стало возможно и необходимо не рассказывать об эмоциях персонажей, а заставить читателя переживать нужные эмоции.
Он был уверен, что этого можно достичь, только правильно располагая слова. Нужно было открыть какую-то формулу, какой-то чудесный принцип, благодаря которому, только верным образом расставив слова в повествовании, можно вызвать гарантированную эмоциональную реакцию у читателя.
Эффект развивающегося чувства.
Что-то сродни музыке.
А в дальнейшем, с большой долей вероятности, даже вызывать у читателя непрерывный поток эмоций. Снабжать рассказ о событиях соответствующей эмоциональной партитурой.
Ну что, право, за примитив – сообщать читателю о своем герое: «он испугался».
Старо!
Пора пугать.
И пугать по-настоящему.
Читатель должен не сопереживать, в силу собственной, сугубо индивидуальной эмоциональной развитости, герою повествования, а переживать не менее сильные эмоции, чем те, что довелось изведать персонажам.
Достойная и славная задача!
Но и не простая.
Вот как, например, передать весь ужас стремительного путешествия на могучем паромоторе? Всю трепетную палитру переживаний, в которых и восторг имеет место, и страх за свою жизнь, и острое ощущение нестабильности, уязвимости.
Как отобразить этот калейдоскоп эмоций? Не констатируя, как прежние авторы, а создавая условия для подлинного, пусть и куда более бедного переживания.
Кантор с сочувствием посмотрел на своего спутника. Ну, да ничего, он освоится. Молодой человек действительно трудолюбив и упорен. А эти качества, примененные в правильном направлении, могут творить чудеса.
Кантор не признавался себе в том, что молодой сочинитель напоминает ему его самого.
Что-то в этом человеке было такого, что Кантор прежде чувствовал в себе. Вернувшись из заокеанских владений Мира, Кантор сразу же поступил на службу в полицию. И будучи опытным боевым офицером фронтира, поначалу занял место помощника антаера. То есть уселся за конторку, подобную той, за которой сидел его помощник Клосс.
