Алексей Гравицкий - В зоне тумана
— Зачем? — не понял Хлюпик.
Ладно, обойдемся без объяснений. Не особо церемонясь, я поднял руку с пистолетом и выстрелил недобитому искателю приключений в голову. Руку дернуло отдачей. Голова бродяги дрогнула, стоны оборвались, как не было.
Хлюпик выпучился на меня так, словно к сцене с онанизмом добавились пара голых девиц с раздвинутыми ногами и мальчик, подставляющий задницу. Я протянул пистолет обратно.
— Держи.
Он принял оружие чуть ли не с налетом брезгливости. Ничего, переживет. Я его предупреждал, что здесь дрянное место, в котором шляются паршивые люди и работают законы джунглей. Пусть смотрит. Когда все это закончится, надеюсь, он сам отсюда сбежит, выкинув из головы дурь на тему Монолита.
Пальцы забегали по последним кармашкам.
— Это нехорошо, — тихо сказал Хлюпик.
— Нормально, — не глядя бросил я.
Он смолчал. Но я видел краем глаза, как несогласно он качает головой. И в глазах его была… нет, не брезгливость, как показалось мне вначале. Что-то другое. Как будто ему за меня было стыдно или даже обидно.
Чертыхнувшись про себя, я оставил мародерство незаконченным, поднялся и пошел наверх.
Хлюпик шел сзади, лестница гулко гудела от его скромных легких шагов. Моралист хренов. И я тоже хорош, плюнуть на его укоризненные гляделки не мог, что ли?
18
Темный коридор, прямой, как стрела, уходил в черную неизвестность. Луч фонарика выхватывал только кусок пространства. Посреди коридора валялся последний труп. Что там, дальше, в этой темноте, меня волновало мало. Судя по карте, тупик. Я прошел метров пятьдесят. Справа в стене появился небольшой утопленный закуток. Внутри закутка от стены чуть отступала металлическая лесенка.
Сверившись с картой, шагнул в закуток. Запрокинул голову, посмотрел наверх. И хотя там ни черта не было видно, я точно знал, что наверху колодезная крышка, а за ней — зона. Опасная, дикая, непредсказуемая, но все лучше, чем катакомбы.
Хрустя разбросанным по полу мусором, подошел Хлюпик. Потрепанный, уставший.
— Ну, вот и все, — кивнул я на лестницу. — Осталось только наверх подняться.
— А что там, наверху?
— Научно-исследовательский институт.
— Чего, работающий?
Я фыркнул. Ага, работающий. Прибежищем для всякого сброда.
— А чего за институт?
— НИИ Агропром. — Я бросил на пол рюкзак, прислонил к стене автомат и плюхнулся рядом, возле лестницы.
— А чего мы не идем?
Вот прорвало. Интересно, он сам заткнется, или его попросить нужно?
— Передохнем и пойдем. Кто знает, что там, наверху. Хлюпик сел напротив, прямо посреди коридора.
Ноги его вытянулись вперед и чуть не касались моих. Он смолчал. Хотя на физиономии у него был здоровенными буквами написан вопрос: «А что там, наверху?»
— Там, наверху, могут быть военные, — ответил я на незаданный вопрос. — Может быть, какое-то отребье. А может, просто собаки с кабанами носятся. Еще вопросы?
Он потупился, помялся, словно собираясь с силами, потом кинул на меня беглый взгляд и поинтересовался полушепотом, словно боялся, что кто-то услышит:
— А где здесь… ну, это… дела делают?
Нет, все-таки он неподражаем. Я ждал любого вопроса, но от этого чуть не поперхнулся.
— Для вас везде.
Он непонимающе заморгал.
— Ну, чего ты смотришь, — не выдержал я. — Тебе в канализации отдельный туалет поставить? Может, еще биде и душевую кабинку? Гадь, где хочешь.
Хлюпик засопел, поднялся на ноги и потопал обратно по коридору.
— Ты куда? — окликнул я.
— Туда, — буркнул он. — Я где угодно не могу. Шаги растворились в темноте. Там, вдалеке, что-то завозилось. Дурдом на колесах. Нет, я за него сейчас не сильно переживал. Живых там не осталось, аномалий тоже. Но охота была так далеко переться, чтоб нужду справить. Не может он. Клоун.
Тело ныло от долгой ходьбы. Спина устала от рюкзака. Да еще и нога до кучи давала о себе знать все сильнее. Ныла, тянула, дергала уже не только при ходьбе. И это совсем не радовало, так как означало, что действие обезболивающего потихоньку подходит к концу. Сперва начнет ныть и дергать, и ты просто хромаешь, а потом будет болеть все больше и больше, пока не разболится до такой степени, что ходить невозможно станет. Пора потихоньку топать.
Я поднялся на ноги и с хрустом потянулся. Ну, чего там этот деятель, сделал свое дело?
— Эй, Хлюпик, ты там как?
Погруженный во тьму коридор безмолвствовал. Я вынул фонарик и посветил вперед. Увидеть ничего не успел.
Голова стала чугунной, уши словно забило ватой. Оглох, некстати пронеслось в голове. В ушах запищало протяжно на какой-то высокой, возможно, даже неуловимой ноте. И тут же виски пронзило болью. Голову прострелило, словно насквозь проткнули спицей. Перед глазами стало темно. Сквозь темноту проступил силуэт. Я попытался сконцентрироваться на нем, но очертания его вибрировали.
Тело не слушалось, будто было уже не моим. Грохнулся на пол, мелькнув хаотичными световыми изломами, фонарик. Я тряхнул головой. Кажется, немного отпустило. Но только немного.
Я поднял глаза и уставился в темноту коридора. Где-то там угадывалась корявая нечеловеческая угловатая тень. Теперь окончательно стало понятно, что происходит. И хотя лично мы не сталкивались прежде, я уже понял, что мне хана. И Хлюпика скорее всего уже нет. Вернее, есть, но уже не Хлюпик, а жертва контролера.
Никогда не видел контролеров вживую. И, кажется, уже не увижу. Вот, значит, как это бывает… Мысли были разрозненными, как осколки китайской вазы, которую грохнули об пол. Надо бы дотянуться до автомата…
Я напрягся. Снова засвистело, закладывая уши. В глазах стало темно. Виски пронзило болью. На этот раз значительно сильнее, как будто вместо одной спицы вставили сразу штуки четыре.
Я пошатнулся. Против контролера с его телепатическими возможностями приема нет. То есть, его, конечно, можно завалить, но не тогда, когда автомат у стенки в трех метрах от тебя, а ты ни рукой, ни ногой шевельнуть не можешь.
В голове заплясали мысли… Идти… Куда? Нет, не наверх… в глубину… а там… Нет, это не мои мысли, мне надо… Куда мне надо… мне и идти-то некуда… Мне надо вниз… там есть путь, которым никто не ходил, он приведет меня… Куда?
Не мое! Я напрягся, собрался с силами, постарался выдавить из себя чужое сознание. Я стою в коридоре, рядом лестница наверх. Я Угрюмый. Я жду…
Он, уже не таясь, подошел ближе. Я даже разглядел уродливую рожу, на которую не то плеснули кислотой, не то сперва стянули кожу, а потом брызнули какой-то химией. Снова стало темно, в темноте возникло зеркало. Я подошел ближе и вместо отражения увидел уродливое рыло контролера.
Контролера…
Из темноты снова выдвинулись очертания коридора. Видимо, я еще сопротивлялся, но…
Контролер вздрогнул, его жутковатая харя расцвела алой розой. Писк оборвался, перед глазами взрывом пронесся веер неописуемых картинок, словно за секунду передо мной, наложив одну на другую, прокрутили штук пять часовых пленок с разными фильмами. Среди этого хаоса было что-то сродни откровению, я даже порадовался ему, но ничего не запомнил.
Снова проявились стенки коридора. Контролер медленно падал лицом вниз, хотя липа у него теперь не было. Сзади него в трех шагах стоял Хлюпик с пистолетом в вытянутой руке.
Контролер упал. В голове загудело, к глотке подкатил комок тошноты. Вокруг снова стало темно, и я поплыл в этой темноте в бесконечном медленном падении в неизвестную сторону.
Какой прекрасный бред! — пришла счастливая мысль, прежде чем я отключился, навсегда отдавая свое сознание мерзкой твари.
Часть вторая
ДОЛЖОК
1
«Рабочая совесть — лучший контролер!»
Этот звонкий лозунг был написан могучими красными буквами на белом, мутном, похожем на плафон лампы пластике. Огромный пластиковый транспарант болтался под потолком над цехом, свешивался на металлических стержнях. По всей видимости, плафоном он и был, но лампочка внутри него перегорела, вероятно, еще в советские времена. Теперь лозунг не зажигался, светясь в недосягаемости, как светлое будущее советского народа, а болтался мутным пятном, вызывая ехидные усмешки практикантов.
Мы вообще тогда много издевались. И над производственной практикой, которая казалась совковым пережитком, и над захламленным цехом, который не чистили, кажется, с тех самых советских времен. И над людьми, которые здесь работали, вместо того чтобы крутить свой бизнес. Свой бизнес! Как тогда думалось, его нет только у неудачников и туповатых представителей простого народа. Себя мы ни к тем, ни к другим не причисляли. И у нас то будущее должно было быть не мутное и не светлое, а сверкающее с долларово-зеленым отливом.
