Острогин Макс - Мертвецы не танцуют
Эта тоже собирала, девочка эта. Кубик порхал в ее руках, под пальцами возникали буквы, одноцветные грани, куб собирался и раскладывался вновь, быстро, я даже не успевал проследить. Причем на сам кубик девчонка не смотрела.
– Это ее успокаивает, – объяснил Командор. – Люди… ну, как она, они очень хорошо головоломки решают… Хотя не об этом. Лиза…
Командор обратился к девочке.
– Лиза, посмотри на него.
Лиза посмотрела. Не отрываясь от кубика.
– Ага, – сказала она.
Зубы у нее были тоже белоснежные, наследственное.
– Не ходи, – сказала Лиза.
– Что не ходи? – не понял я.
– Не ходи, – повторила Лиза. – Не ходи в неходь.
И снова за кубик взялась.
– Почему не ходить? – пытался выяснить я.
– Потому что, – ответила Лиза. – Черная вода, мост вижу, кто ступит на него, назад не воротится, неходь, все это знают…
Пусть говорит, буду слушать.
– Кроме тебя.
Лиза прижала кубик подбородком и стала загибать пальцы, сначала на левой руке, потом на правой, потом снова на левой, и так по кругу. Командор легко похлопал меня по плечу – для терпения, видимо.
– Кромешная тьма, кромешные дни, зга…
Лиза перестала перебирать пальцы.
– Черви. Длинные.
Я терпеливо слушал.
Но Лиза замолчала, и с кубиком что-то произошло.
Я не понял, как это. Разноцветный был. А стал черный. Может, предсказательница смутила. Она, наверное, как мутант, мозги мутить умеет.
– Спасибо, конечно…
– Смотри сам… – Лиза зевнула, легла и повернулась к стене.
– Все вроде, – сказал Командор. – Теперь она спать будет.
Мы вышли из хижины.
– Ну что? – осведомился Курок – Что сказала? То есть предсказала? Сойдет герой в сиянье золотом, и будет свет, да сгинет тьма? И всякая прочая незамутненность?
– Примерно. Про мост какой-то еще…
– Еще одна Старица Ефросинья, еще одна пророчествует, никто не хочет брюкву сеять, все только пророчествуют…
– Пора, двигаем. До вечера надо пройти еще пару километров.
– Что она сказала? – спросил Курок у Командора.
Командор открыл рот, но я его опередил.
– Да будет свет, да сгинет тьма, все правильно, – сказал я – В сиянье золотом. Ну и так далее.
Командор кивнул.
– Мы пойдем, – сказал я ему. – Нам надо спешить.
Сумасшедшая. Мутантка. Неходь. Для нас что ходь, что неходь.
– Вы и теперь уходите? – спросил Командор с удивлением.
– Ага. Нам лучше прямо?
– Да. Но дальше путь обрывается. Там есть лестница, спуститесь по ней. Потом прямо. Держитесь дороги – и выйдете почти к зоопарку. Слева…
Командор постучал себя по левой руке, и она издала неожиданный пластмассовый звук.
– Слева увидите… – он пощупал, пальцами прогорклый воздух. – Если увидите, разумеется… Будет большой дом, высокий и остроконечный. Держите на него. Вот…
Он протянул толстый лист бумаги, почти картона, самодельную карту.
– Спасибо, – сказал я.
Командор улыбнулся. Но совсем не весело.
Я подтянул рюкзак и направился в сторону Запада.
– Тебе тоже спасибо, – сказал Командор вдогонку.
– На здоровье, – ответил за меня Курок. – Мы еще вернемся, папашик…
Продвигались по эстакаде. Между мусором, грядками, испуганными лачугами, полусъеденными автомобильными покрышками.
Командор смотрел, а крысиный рыбак махал рукой.
Остановились ближе к вечеру. Слева была дорога, справа дома. Я себя устало чувствовал, путь держал Курок. Справлялся, астроном. Хотя тут и слепой справился бы – знай шагай вдоль улицы, а как увидишь следующую эстакаду, значит, и все, пришли, надо поворачивать к югу.
Продвигались плотно, ну, как можно плотно у нас продвигаться. Старались скрытно, хотя скрываться особо было не от кого, я не видел ни следов, не слышал криков, вообще никакой активности, Запад, в отличие от Востока, был мертв. Во всяком случае, выглядел мертво. Несколько раз встречались провалы, но и то какие-то старинные, поросшие мхом и брусникой, похожие на вогнутые болота.
И ноль движухи. И от этой пустоты беспредельной как-то не по себе даже делалось, закопаться хотелось, прыгнуть в люк.
Даже Курок молчал. Запад, чего тут болтать?
Когда солнце стало пощипывать крыши, остановились. Курок изучал карту. Поворачивал, разглядывал на просвет, сверял с местностью, сверил, затем сказал:
– Почти пришли. Вон вход в метро, вон мост, а нам туда. Только поздно уже, солнце садится, ночлег надо искать. Мне вон тот дом нравится. А?
Курок указал пальцем.
Я поглядел. Дом как дом. Как все остальные, можно и там. Я теперь не закапываюсь. Смысла нет – всегда несложно найти надежное место, главное, чтобы замок цел был и дверь не поломана.
– Окна на восток смотрят. Удобно очень, проснемся пораньше…
– Ты говорил, что бомберов нет. А я их видел.
Курок растерялся.
– Я их собственными глазами видел.
– Ты бандитов видел. Рейдеров. Как сегодняшних, таких же.
– Они с Запада пришли.
– Да, с Запада… Давай потом поболтаем? Темнеет уже, а мне тут… не очень нравится.
Я направился к дому, в подъезд вошел первым, посмотрел, понюхал. Чисто. Отчего неприятно как-то. На Востоке шагу безопасного не сделать, в каждом подъезде то мрец, то шишига какая, а здесь чистота.
Побрызгал скунсом. Погуще, чтобы не лезлось.
– Лучше повыше, – предложил Курок. – Чем выше, тем спокойнее, чем ближе к земле, тем хуже, сам знаешь.
Повыше так повыше, я сам не прочь быть повыше. Поднимались, заглядывали, где двери открыты в квартиры.
На третьем уровне нашелся аквариум, большой, высохший, а в нем сушеная кикимора, или крокодил мелкий, сейчас уже непонятно.
На пятом уровне пианино. Или рояль, не знаю. Курок нажимал на клавиши, и оно звучало, длинные печальные ноты стукались о потолок и падали обратно, Курок врал, что мама у него играла, а он, еще горшечник, слушал.
На одиннадцатом попугай в клетке, как все другие попугаи в клетках, он был мертв. Дохл. Курок стал выдергивать из него каким-то чудом сохранившиеся перья.
– Они еще есть, – Курок воткнул перо в космы. – Я видел, летают.
На двадцать третьем, кажется, это был двадцать третий, мы нашли велосипеды. Вся квартира заполнена велосипедами, битком. Долго стояли и смотрели. Курок сказал, что иногда в городе встречаются места, которые нельзя объяснить. Вот как эти квартиры, забитые велосипедами. Зачем они здесь, кто их собирал, непонятно, вот он телескоп нашел в такой же телескопной квартире, там от пола до потолка одни телескопы хранились.
– А ты слышал про дирижабщиков? – спросил вдруг Курок.
– Жаб которые обдирают? Я про них не только слышал, я их вживую видел. И очень часто.
– Да нет, про других дирижабщиков. Они на дирижаблях живут. Во время Воды они решили, что это все, сели на дирижабли и полетели. С тех пор и летают. Высоко, не достать. И знать не хотят, что здесь происходит. Раз в год только опускаются, на острове каком-то. Чтобы дирижабли свои починить. А потом опять в небо…
Мы поднимались, Курок пыхтел, помогал по перилам руками, но при этом вовсю рассказывал про дирижабщиков, не выдерживал долго без трепа. Про то, какая у этих воздухоплавателей хорошая жизнь в небе.
– Потому что в небе все по-другому, не так, как на земле. В небо погань не распространилась…
– А строка? – спросил я.
– Строка невысоко летает, потому что она тяжелая. И потом, ты хоть раз строку видел? Я нет. Вымерла вся строка, заржавела. И вообще, не перебивай, я тебя не перебиваю.
На самом деле. Летучей погани нет. Совсем. Ну, строка, но ее можно не считать, она действительно высоко не поднимается. Да и медленная, если только во сне на тебя не налезет, убежать успеешь. В этом есть подтверждение правды, воздух выдерживает только чистых, в отличие от земли, земля что, по ней любая сволочь пробежаться может, а воздух еще неприступен.
– Питаются дирижабщики рыбой, ловят ее в горных озерах. И в морях…
– Это еще неизвестно, есть ли моря, – сказал я. – Может, высохли.
– Моря есть.
– С чего это ты так уверен?
– С того, что дожди соленые идут – это раз, с того, что медузы с неба падают – это два. А медузы только в море обитают, соль их стихия. А на какой этаж мы идем?
– На тридцатый, – ответил я.
– Может, на тридцать первый лучше?
Некоторые, ну, тот же Петр, никогда на тридцатом этаже не остановятся. Считают, что нельзя на четных этажах жить, только на нечетных. И по улицам, только по нечетной стороне ходят. И патронов в магазин только нечетное количество заряжают, одним словом, оберегаются, как могут. Я во все это не очень верю. Мне что тридцатый, что тридцать первый.
– Тридцать первый.
– Пришли тогда, – сказал Курок.
Видимо, это был не простой дом, для избранных – на площадке располагалась всего лишь одна квартира с большой красной дверью, все. Приблизились.
– Ого… – кивнул Курок.
– Кто-то ломился, – я потрогал пальцем дверь. – Давние следы… Такую дверь домкратом не выдавить. И замки…
