Олег Верещагин - Там, где мы служили
— Спой «Парус»! — крикнули из толпы.
— «Парус», Андрэ!
— Анджей, давай «Парус»!
— Эндрю, спой «Парус»!
Кричали со всех сторон. Андрей, шагнув вперед, поднял руку. Другие инструменты — а ребята-музыканты все это время что-то наигрывали — умолкли. Андрей шире расставил ноги, повесил гитару поперек груди, как автомат на марше. Лицо русского стало замкнутым, словно он ушел куда-то от сцены, от ребят вокруг… Стало очень тихо, и шум из других мест не слышался, точнее, не воспринимался. Андрей вновь поднял руку — теперь над гитарными струнами — медленным, странным жестом. Джек замер в почти суеверном ощущении чего-то… чего?!
Грохнули струны, а Джеку почудилось, что дробно и однообразно ударил барабан: «Там-дам, га-дам, та-дам, та-дам!» Голос Андрея полоснул, как размашистый удар клинка:
А у дельфина вспорото брюхо винтом!Выстрела в спину не ожидает никто!На батарее нету снарядов уже!Надо быстрее на вираже!
Но парус!Порвали парус!Каюсь! Каюсь. Каюсь…[64]
…Андрей резко нагнул голову и шагнул назад, бросая гитару на бедро. Тишина осталась — не нарушилась, замерла, словно воздух застыл… «Каюсь! Каюсь. Каюсь…» — переводя дыхание, повторил Джек слова, казалось, все еще отдающиеся вокруг…
И вдруг Андрей, вскинув голову, улыбнулся, качнул товарищам по группе гитарным грифом — и со «сцены» в «зал» полилось задорное, веселое:
Пианино не потащишь на плечах,Скрипка сырости и тряски не снесет,Не поднять орган по Нилу на плотах,Чтоб играть среди тропических болот.А меня ты в вещевой впихнешь мешок,Словно ложку, плошку, кофе и бекон, —И когда усталый полк собьется с ног,Отстающих подбодрит мой мерный звон.
Этим «пилли-вилли-винки-иннки-плей!»(Все, что в голову взбредает, лишь бы в лад!)Я напомню напоить к ночи коней,А потом свалю где попадя солдат…
— Что за песня? — удивленно спросил Джек у своего соседа, рыжего парнишки с эмблемой одной из стрелковых рот. Тот вытаращил глаза:
— Ты чего?! Это же Киплинг — наш Киплинг! Ты что, не англичанин, что ли?! — и тут же отвернулся — слушать.
— Киплинг? — пробормотал Джек. Он читал «Книгу Джунглей», конечно, и на уроках литературы кое-какие стихи. Но этого там не было. Эх, черт, жаль, это же здорово! Жаль, жаль, что он слов не знает, вон многие поют, положив руки друг другу на плечи…
Перед боем, ночью, в час, когда пораБога звать или писать письмо домой,«Стрампти-тампти» повторяет до утра:«Ты держись, дружок, рискуй, пока живой!»
Я Мечты Опора, Я Чудес Пророк,Я за Все, Чему на Свете не Бывать;Если ж Чудо совершится, дай мне срокПодстроиться — и в путь ступай опять.
По пустыням «Тумпа-тумпа-тумпа-тумп!» —У костра в кизячном смраде мой ночлег.Как воинственный тамтам, я твержу,грожу врагам: «Здесь идет победный Белый Человек!»
— Р-ра-а-а!!! — заревели вокруг, подбрасывая вверх самое разное — от гранат до курток. Эта песня в самом деле была для них, да более того, это была их песня! Со сцены начали стрелять вверх трассерами, и рев перешел в восторженный вой, разразившийся, в свою очередь, криками «ура!» на десятке языков.
Разноголосье кипело вовсю. Никто никого почти не понимал — и не от незнания языков, а просто от радостной обалделости. И в то же время каждый отлично понимал каждого. О чем мог кричать твой товарищ с таким же очумелым и радостным лицом, как у тебя самого? Да о том же, о чем и ты, — и все понятно!
В одном месте целая компания отплясывала акробатический рок-н-ролл. Девчонки и парни в военной форме, раскрасневшиеся, смеющиеся, вертелись, кружились, прыгали под одобрительный крик и свист друзей. Джек пожалел, что не умеет так плясать: он только теперь обратил внимание на то, что среди девчонок полно симпатичных, и военная форма лишь оттеняет их красоту.
Чтобы не огорчиться совсем, Джек двинулся дальше, высматривая ребят из отделения, но вместо этого на глаза ему попалась целая компания, окружившая рослого белокурого парня, который танцевал старый брейк. Джек залюбовался странно-пластичными движениями неизвестного танцора. Кто-то бросил ему автомат, он ловко поймал оружие и начал танцевать с ним, причем так, что оружие оставалось совершенно неподвижным в воздухе. Это было красиво и захватывающе, но интересными были и разговоры проходивших мимо людей…
— …Три километра бежим по кругу, и углы не срезать!..
— …Открывает дверь — а там обрыв.
— Очень удивился?
— В том-то и все дело, что ни капли! Плюнул вниз и закрыл дверь…
— …Ходил и кидал дымовушки в окна. Делать было нечего…
История про дымовушки заинтересовала Джека, и он уже хотел спросить, где это было и с кем, но его намерение неожиданно прервала песня — ее громко пели десятка три голосов:
Спишь одиноко в холодной темнице,Но дверь отворится в темную келью,Сердце огня, сердце гордой волчицыРазбужено песней царя менестрелей.
Сколько веков унижалась в плену,Час наступил отплатить за позор,Я иду колесо жизни вспять повернуть,И напишем тогда мы судьбы приговор.
Разрушенье и боль, вечный голод и страх,Возведем в пустоте царство веры и стали,Ты идешь, и сверкают пожары в глазах —Ну а толпы свиней свою правду прожрали…
Левее того места, где стоял Джек, солдаты начали восторженно и приветственно кричать, расступаясь перед группой всадников, словно бы плывущих через людское море. Люди на высоких, сильных конях были вооружены — по-разному, но очень солидно — и одинаково обмундированы: в коротких пятнистых куртках, перетянутых армейскими ремнями, армейских же штанах-«ящерицах» и кавалерийских сапогах. Были там и молодые, и мужчины среднего возраста, и уже совсем пожилые, и просто мальчишки. Все пели и посматривали по сторонам.
— Кто это?! — удивленно спросил Джек у стоявшего рядом артиллериста. Тот изумленно покосился на Джека, потом улыбнулся:
— Новенький? Это партизаны Крэйна!
2
Партизаны неспешно проехали мимо Джека. Он с любопытством разглядывал этих людей, о которых уже немало слышал — об их отваге, жестокости, упорстве и умении сражаться, об их боях на три фронта и о том, наконец, что левый фланг дивизии прикрывают именно партизаны. Вообще-то со словом «партизан» у него ассоциировалось что-то из укрытых снежными тучами времен полного беззакония, а эти люди не очень соотносились с таким образом.
Между тем один из партизан — не очень высокий, тонкий в талии, с длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам, — заметил, что Джек с интересом и слишком пристально рассматривает отряд, засмеялся и свесился с седла:
— Я тебе что, так нравлюсь?
Джек ошалело и испуганно мигнул… но тут же понял, что с ним говорит — девчонка! Да, девчонка примерно его лет, и уже вполне… ну, короче, под курткой явно много интересного. А синие глаза просто брызгали весельем. Проезжавшие мимо партизаны посмеивались и отпускали шуточки.
А Джек ответил:
— Теперь — да.
— Теперь?! — девушка засмеялась. — Ну и ответец!
— Я просто сначала тебя не разглядел…
— Ого! Это уже оскорбление! — Похоже, она и впрямь немного обиделась и, выпрямившись в седле, развела ноги в высоких, под колено, узконосых сапогах с отворотами, чтобы пришпорить коня.
— Погоди! Если я приглашу тебя потанцевать, — Джек улыбнулся, девчонка ему нравилась, — я искуплю вину?
— А ты считаешь, что это великое счастье — танцевать с тобой?! — фыркнула девушка, но ноги опустила и подбоченилась. — Хотя… — она улыбнулась углом рта, — мальчик ты симпатичный, и я… Слушай, то, что подо мной, называется «конь», это такое древнее реликтовое животное. Ну, как поезд, только живой. Я его сейчас отгоню на станцию и, если ты поторчишь тут еще минут десять, вернусь. А там посмотрим, прощу ли я тебя.
— Десять минут постою, — согласился Джек. Про себя он твердо решил, что подождет четверть часа, не больше. Он знал, что есть на свете категория девушек, у которых высшим шиком считается не прийти на встречу, а потом рассказывать подружкам, как «этот дурачок три часа торчал под часами со своим идиотским букетом!». И, если честно, уже почти настроился на это — девчонка выглядела бедовой, — но совершенно неожиданно она вынырнула из толпы рядом и улыбнулась, наклонив голову к плечу.
— Вот и я. Но времени у меня не очень — Уинд будет волноваться.
