Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Просто Фил вынужден был воспринять это именно так.
А в Грет заговорила ее собственная истинная слабость.
Декан Инман бы этого никогда не понял, впрочем, это его ничуть и не обеспокоило бы; он бы воспринял слова Грет как ее уважение к нему, и еще это означало бы, с его точки зрения, что Грет уважает не только деда, но и себя. А Рита? Мэг никак не могла вспомнить, что именно Рита сказала, когда Грет заявила, что все они нереальны. Наверное, что-то неодобрительное, недовольно невнятное. Отдаляющее. Отстраняющее. Рита все дальше уходила от них. Точно чайки на пляже — стоит к ним приблизиться, и они тут же перелетают на другое место, подальше, на своих прекрасных изогнутых крыльях и бдительно следят за происходящим своими равнодушными глазами. Легкие, обладающие полыми костями, рожденные для полета… Мэг оглянулась. Грет и Сьюзен шли позади всех и о чем-то беседовали; девушки сильно отстали, потому что Мэг и Фил шли довольно быстро. Языки прибоя все пытались лизнуть песок повыше, боковые течения чертили поперечные линии, а потом волны с тихим шипением отступали снова. На горизонте висела синеватая дымка, но солнце припекало довольно сильно. «Ха!» — воскликнул Фил и подобрал белый «песочный доллар» — отлично высохшего и ставшего совершенно плоским морского ежа. Он всегда находил всякие не имеющие цены сокровища — «песочные доллары», японские стеклянные поплавки для сетей; эти поплавки он во множестве находил на пляже каждую зиму, хотя японцы давно уже перешли на пластиковые поплавки и никому другому никогда стеклянных поплавков здесь не попадалось. Некоторые из найденных Филом поплавков обросли моллюсками-блюдечками. Бородатые от водорослей, в зеленых одеждах, они годами плавали в океанском просторе, в этой пенной галактике — маленькие небьющиеся пузырьки, зеленые прозрачные капельки, созданные на земле, — то отплывая совсем далеко от берега, то вновь близко подплывая к нему.
— А интересно, сколько от самого Мопассана в «Истории старой женщины»? — спросила Мэг. — Я хочу сказать, насколько самостоятельно он делал свои выводы о том, что такое женщина? — И Фил, сунув в карман выданную морем «зарплату», стал отвечать ей так же обстоятельно, как, бывало, отвечал на ее вопросы отец, и она внимательно их слушала — Фила и море.
* * *
Мать Сью умерла от рака матки. Сью в прошлом году еще до окончания семестра уехала домой, чтобы побыть с ней. Мать умирала тяжело; ей понадобилось для этого целых четыре месяца. И теперь Сью необходимо было выговориться. А Грет пришлось слушать. Честь, обязанность, посвящение. Время от времени, теряя терпение, Грет поднимала голову и смотрела вдаль, на серый морской горизонт или на Бретон-Хэд, холмы которой высились все ближе и ближе, или вперед, на мать и отца, которые шли по самой кромке воды, точно неторопливые птицы-перевозчики, или оглядывалась назад, на отчетливые отпечатки, которые оставляли на влажном коричневом песке ее кроссовки на рифленой подошве. А потом снова поворачивалась к Сью, сдерживая себя. Сью нужно было все это кому-то рассказать, и ей, Грет, нужно было эту девушку выслушать, постараться запомнить названия всех этих хирургических инструментов, всех этих пут, пыточных инструментов и зубчатых колес и постараться понять, как, ухаживая за больным, сам становишься частью пытки, применяемой к нему, как бы соединяясь с нею; и постараться уловить ту истину, которую столь мучительно пытаются до тебя донести.
— Мой отец ненавидел, когда матери касались руки медбратьев, — сказала Сью. — Он был уверен, что уход за больными — это женская работа, и всегда старался сделать так, чтобы возле матери дежурили только медсестры.
Она рассказывала о страшных вещах — о катетерах, о метастазах, о бесконечных переливаниях крови; каждое слово звучало как мифическая «вагина с зубами». Женская работа!
— Онколог говорил, что станет немного полегче, когда ей станут колоть морфий и сознание у нее немного помутится. Но стало только хуже. Все время только хуже и хуже… А последняя неделя — это, наверное, самое ужасное, что мне когда-либо еще придется пережить. — Она знала, что говорит. И эта трагическая спокойная уверенность просто потрясала. Эта девушка оказалась способна сказать, что больше уже никогда и ничего не испугается в жизни. Но, похоже, выиграв такую возможность, она вынуждена была слишком многое потерять.
Вновь отведя глаза от Сьюзен, Грет скользнула взглядом мимо матери и отца, который резко остановился у подножия Бретон-Хэд, и стала смотреть вдаль на океанские волны. Кто-то еще в старших классах школы говорил ей, что если прыгнуть с такой высоты, как Бретон-Хэд, то удар о воду будет примерно такой же, как если бы ты ударился о камень.
— Извини. Я совершенно не собиралась рассказывать тебе все это, — сказала вдруг Сьюзен. — Я просто никак не могу выйти из этого состояния. Но ничего, я постараюсь, я должна! Я выберусь!
— Конечно! — поддержала ее Грет.
— Твоя бабушка такая… Она очень красивый человек! И вся твоя семья… все вы кажетесь такими настоящими! И я действительно очень благодарна за то, что вы позволили мне побыть здесь, с вами.
Она остановилась, и Грет тоже была вынуждена остановиться.
— Помнишь, ты говорила за ланчем о том, что твой дед был знаменитым?
Грет кивнула.
— Когда я предложила профессору Нейбу поехать и побеседовать с семьей декана Инмана… ну, просто, может быть, собрать кое-какие дополнительные сведения, которые еще не стали достоянием общественности, некоторые неизвестные, внутрисемейные мнения о том, как сочетались педагогические теории и воззрения профессора Инмана и его реальная жизнь в семье, — и знаешь,
