Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Окно было распахнуто настежь, и Мэг слышала море и голос матери, доносящийся с веранды; мать отвечала на вопросы о ее муже, выдающемся педагоге, человеке с чистым телом и всегда в чистой одежде. Как он писал свои книги? Когда порвал с теориями Джона Дьюи?[237]
Когда увлекся работой в ЮНИСЕФ?
Ну а теперь, маленькая служаночка успеха со щечками-яблочками, спроси-ка меня о моем муже, выдающемся представителе тех, кто живет случайной работой, думала Мэг. Спроси меня, как он ушел из колледжа прямо посреди семестра, когда поругался с подрядчиком, подрабатывая в ночную смену и занимаясь сухой кладкой стен. Фил-Неудачник, так он называл себя сам с очаровательной честностью, под которой скрывалось отвратительное самодовольство, а глубже, видимо (но вовсе не обязательно!), таилось отчаяние. Одно можно было сказать с уверенностью: никто в мире не знал, с каким превеликим презрением Фил относится ко всем остальным, насколько полно отсутствуют в нем такие чувства, как восхищение кем-то или сочувствие кому-то, или простое понимание чьих-то иных, не похожих на его собственные интересов и поступков. Если его теперешняя индифферентность является всего лишь самозащитой, то она в таком случае давно уже поглотила то, что когда-то защищала. Ибо теперь он стал абсолютно неуязвим. А люди продолжают обращаться с ним очень осторожно, стараются ничем его не задеть. Узнав, что она — доктор Райлоу, а он — безработный каменщик, люди сперва делали вывод, что ему, должно быть, тяжело переносить столь «неравноправное» положение в семье; затем, обнаружив, что ему это вовсе не тяжело, они начинали восхищаться тем, что он такой «уютный и милый», «никакой не мачо» и воспринимает свое положение в семье так легко и так хорошо со всем управляется. И с этой своей ролью он действительно справлялся отлично; он лелеял свою драгоценную неудачу и свой великий успех, заключавшийся в том, чтобы делать только то, что хочет, и ничего больше. Ничего удивительного, что он всем всегда казался таким милым, таким обаятельным, таким непосредственным и абсолютно не напряженным. Ничего удивительного, что она, Мэг, прямо-таки взорвалась на прошлой неделе, когда они в группе разбирали «Холодный дом» Диккенса, и наорала на студента-идиота, который никак не мог понять, что именно следует считать ненормальным в поведении Харолда Скимпола. «Неужели вы не видите, что он ведет себя совершенно безответственно?» — вопрошала она, горя праведным гневом, и этот дурачок с вызовом воскликнул: «А я не понимаю: почему это ВСЕ на свете обязаны вести себя ответственно?» На самом деле жаль, что она не поклонница даосизма. Было очень тяжело быть замужем за человеком, который живет в состоянии вечного «недеяния», «у вэй»,[238] и никогда ни одного «деяния» не доводит до конца. Нужно быть очень осторожной, иначе закончишь тем, что будешь без конца стирать десять тысяч рубашек.
А мама, конечно же, всегда тщательно следила за тем, чтобы у отца была чистая рубашка.
Эти джинсы не годятся даже на тряпки! Мэг швырнула их вслед за индийской рубахой в мусорную корзину; корзина перевернулась. Слегка устыдившись собственной злобы, Мэг вытащила джинсы и рубашку и запихнула их в пластиковый пакет, который засунула в самый дальний угол стенного шкафа. Индифферентность Фила давала определенные преимущества: он, например, никогда бы не снизошел до того, чтобы выяснять, куда подевались его замечательные старые джинсы и мадрасская рубаха. Он никогда не испытывал привязанности к одежде и носил то, что ему давали. «Не доверяйте любой ситуации, которая потребует от вас новой одежды». Какой все-таки зануда и педант был этот Торо![239] Десять против одного, что он имел в виду обыкновенную свадьбу, просто у него духу не хватило сказать об этом прямо, не говоря уже о том, чтобы самому жениться.
Однако новую одежду Фил очень любил, любил получать красивые вещи в подарок на Рождество или в день рождения. Да, он с удовольствием принимал подобные подарки, но ни один по-настоящему не ценил.
«Фил святой, Мэг», — сказала ей когда-то свекровь. Это было за несколько дней до их свадьбы, и Мэг, которая тогда со всем соглашалась, засмеялась и подумала, что для матери это вполне простительное преувеличение.
Но оказалось, что это совсем не сладкие слюни, а грозное предупреждение.
Мэг знала: отец очень надеялся, что ее брак с Филом будет недолгим. Он, правда, никогда не говорил об этом прямо. А теперь тема ее замужества была похоронена глубоко-глубоко, и ни она сама, ни ее мать никогда этой темы не поднимали. Для Риты это был вопрос, который задать невозможно. Да и вообще все в семье старательно защищали покой друг друга. Дурацкая традиция! Эта традиция, например, очень мешала ей поговорить по душам с Грет. Хотя вопрос о ее браке, пожалуй, действительно обсуждать было вовсе не обязательно. Во всяком случае, их брак уже слишком давно существует. Но существует и вопрос. Никто и никогда его не задавал, и она не знала даже, как этот вопрос следовало бы правильно сформулировать. Возможно, если бы она это знала, вся ее жизнь переменилась бы. А между тем так ли уж она, Мэг, хочет перемен в своей жизни? «Я никогда не оставлю мистера Микобера»,[240] — шептала она про себя, разбирая очередную кучу вещей в шкафу и обнаруживая за ней еще один пластиковый пакет; в нем оказался терракотовый шерстяной свитер крупной вязки, на который она довольно долго непонимающе смотрела, пока не вспомнила: она купила его для Грет на Рождество несколько лет назад и совершенно об этом забыла.
— Грет, пойди-ка сюда, посмотри! — крикнула она, пробежав по холлу и постучавшись в дверь дочери. — Веселого Рождества!
