Максим Хорсун - Ушелец
Тем не менее ушелец быстро приходил в себя. Мозг мобилизовался и заново сложил кусочки случившегося. Сначала «смещение»; затем он никак не мог «разогнаться», потом еще и галлюцинации (галлюцинации?)…
Картинка получилась настолько неожиданной, что Раскин впал в тридцатисекундный ступор.
Что самое страшное на Забвении? Естественно, «волна». С тех самых пор, когда Шнайдер сообщил, что работать придется на этой планете, Раскин внутренне готовил себя к встрече с аномалией. Мысленно моделировал ситуацию, проходил по всем этапам метаморфозы и возвращения в обычное состояние. Он настолько «затянул» внутреннюю пружину, что, когда пришло время запустить механизм модификации, мгновенно достиг фазы «волны», не поняв этого. И продолжил разгонять себя все больше и сильнее, пока окружающий мир в его восприятии не превратился в «замедленное кино».
Раскин приободрился: чтобы противостоять «смещению», оказывается, ему нужно было не так уж и много сил. И он пока не мог объяснить почему.
Но едва ли потому что, амплитуда «волн смещения» уменьшилась. Скорее всего, со времени своего первого посещения Забвения он смог овладеть сверхнавыком куда лучше, чем это предполагалось в инструкции по использованию мутации.
Возможно, все зависело от индивидуальных особенностей организма. Вот, например, Элдридж. Тот пережил две «волны», и хоть бы хны. Тащил на себе до шаттла и Раскина, и Почечуя.
Наконец Раскин заставил себя прекратить рефлексию и заняться тем, ради чего прибыл.
Опять взобрался на гребень. Опять осмотрел долину. Насколько промахнулась Скарлетт? У него нет ни GPS, ни даже простой карты. Кто подскажет, где он: в ста метрах или в ста километрах от цели? Сколько еще ему придется рыскать?
В ответ на его мысли из звездного неба, украшенного пламенем комет, к земле устремился тонкий рубиновый луч. Лазер! Раскин понял, что ему указывают на нагромождение глыб на северо-востоке, всего в километре от того места, где находится он. Ай да лазерная указка полковника Шнайдера! Отыскала его даже на чужой планете.
— Аллилуйя, братья! — хрипло воскликнул ушелец.
Дальше пошло веселее.
Прыгнуть. Приземлиться. Не теряя инерции, сделать два-три скользящих шага к вершине следующего гребня. Снова прыгнуть…
Черт, как жарко…
Нет! Не стоит на этой планете поминать нечистого, ненароком может объявиться…
И не терять бдительности: ежесекундно вслушиваться в ход хронодатчика. И в самом деле — этот тикающий монстр оказался полезной штукой.
Глава 6
«Скаут» Раскин увидел, лишь остановившись на краю нависающего над кораблем склона. Шумно перевел дыхание. Он достиг цели: в ложбине перед ним лежала, чуть накренившись на левый борт, металлическая конструкция. Такая же безжизненная, как и вся эта планета.
Больше не осветят обтекаемые борта навигационные огни, не оживет пламя в слепых раструбах дюз. Не разведчик, а памятник самому себе.
Раскин решительно шагнул вниз. Съехал по склону на ногах, как по ледяной горке, и остановился в клубах пыли.
Корабль дальней разведки по сравнению с человеком казался титаном. Но Раскин знал, что «скаут» принадлежит к малотоннажному типу космических средств — практически на грани допустимости к межзвездным прыжкам. Его корпус покрывал слой темно-серого, на первый взгляд — мягкого вещества. Видимо, именно он обеспечивал свойства стелс, а также отвечал за мимикрию — сейчас «скаут» был одного цвета с окружающими его скалами, и если бы не ненавязчивый блеск, то Раскин перемахнул бы через него, приняв за часть естественного рельефа.
Форма «скаута» была далека до аэродинамического совершенства, тем не менее подобные корабли уверенно справлялись с атмосферными полетами. Еще на борту «Микадо», когда Шнайдер показывал место аварийной посадки, Раскин уловил сходство этого корабля с китом. Теперь он мог подтвердить, что первая ассоциация оказалась точной. Перед ним была округлая машина с поднимающимся вверх «горбом» — командной рубкой. Вместо плавников — две пары двигателей, посаженные на пилоны. Те пилоны, которые были установлены ближе к носу корабля, выдавались в два раза дальше кормовых.
Возле носа чернел провал открытого шлюза. Вниз спускалась лента трапа. Вдоль трапа змеился кабель в черной изоляции. Кабель достигал цилиндра мобильного реактора, однако к нему подключен не был. Здесь же валялась тележка транспортера. Рядом с ней — присыпанный пылью скафандр.
Раскин осторожно, на полусогнутых в коленях ногах, двинулся к погибшему. Пот струился по его лицу. Он то и дело озирался по сторонам. Почему-то меньше всего хотелось поворачиваться спиной к кораблю. От его громады веяло тем же затаенным голодом, что и от Кратера. В пыли на скальной площадке возле корабля то тут, то здесь валялись инструменты. Причем самые разные: и простые, механические, и электронные. В беспорядке были разбросаны части каких-то приборов, свернутые в бухты кабели, платы, ощетинившиеся оборванными проводами…
Все это выглядело так, будто потерпевший бедствие корабль сел на кучу технического мусора.
Неужели три несчастных члена экипажа успели навести такой бедлам до того, как их накрыло «смещением»?
Раскин добрел до погибшего. Тот лежал лицом вниз, одетый в стандартный скафандр для работы в открытом космосе — жесткий спецкостюм, покрытый зеркальными кевларовыми пластинами. Неожиданно подул ветер. Возле шлема покойника, возле его рук, что и после смерти тянулись к реактору, затанцевали пыльные вихри.
Ушелец торопливо, по-православному — справа налево, перекрестился. Пальцы с металлическим звоном щелкнули по забралу. Оглянулся на мертвый корабль: мертвый титан молчал. Ни отблеска света, ни движения. Да и что здесь могло двигаться?
Тяжело дыша, Раскин склонился над мертвецом. Полагалось посмотреть на его лицо.
Зачем, правда, — не понятно. Да и не очень-то ему хотелось это делать. Но что-то внутри настойчиво толкало вперед: «Загляни! Загляни!» Он примерно представлял, что ему предстоит увидеть: почерневшее обезвоженное лицо; маску из темной, растрескавшейся коры, насохшую на оскаленном черепе.
Как у тех восьми. Из его группы.
Забвение продемонстрировало ему свой подчерк.
Но он должен, должен был заглянуть в лицо этого несчастного!
Как ни крути! Как ни сопротивляйся! Он был должен!
Раскин, превозмогая себя, приподнял погибшего за плечи. Со шлема сорвался пласт пыли и завертелся, подхваченный струящимся у поверхности «воздушным» потоком. Покойник почти ничего не весил. Это было необычно, даже несмотря на пониженную силу тяжести. Ушелец легко оторвал его от земли, лишь руки мертвеца с растопыренными пальцами так и остались устремленными вперед. Ну, это было нормально. Вообще трупам полагалось коченеть.
Затаив дыхание, Раскин развернул покойника лицом к себе.
В лицо дохнула непроглядная тьма.
Раскин отшатнулся.
Кратер на ночном полушарии. Кратер, внутри которого обитала абсолютная чернота.
Но это был всего лишь темный светофильтр! Темный светофильтр, опущенный на забрало шлема.
Раскин скривил рот в невеселой усмешке — в его скафандре точно стало слишком жарко. Вот уже галлюцинации… опять начинаются. Да, Забвение в этот раз приготовило для него насыщенную программу. За последние тридцать минут он ощутил вкус жизни сильнее, чем за полгода на Земле.
Он протянул дрожащую руку, чтобы поднять стекляшку, будь она трижды проклята. Ему все равно нужно было взглянуть на лицо этого человека, будь он проклят столько же раз…
Втянул воздух сквозь одеревеневшие губы и рванул фильтр вверх.
Внутри оказалось пусто. На прозрачном щитке шлема лежали мохнатые клубы пепла.
Раскин оторопело тряхнул скафандр за плечи, и пепел посыпался вниз. На забрале остался рисунок, который много бы чего сказал тому, кто умеет гадать на кофейной гуще. Но не ушельцу.
И вновь он не успел ни удивиться, ни испугаться.
Где-то за его спиной зародился и разнесся по ложбине звук, место которому было никак не в этой части Большого Космоса. Хотя, о каких вообще звуках может идти речь в жиденькой углекислотной атмосфере Забвения?
Празднуя дурня в Ганновере, Раскин как-то посмотрел по кабельному увлекательный документальный фильм о касатках. Его головизор постоянно работал либо на образовательном канале, либо на культурном; ушелец считал, что таким образом он сможет заполнить некоторые пробелы в образовании. И сейчас, стоя под чужими звездами с покойником в руках, Раскин вспомнил об ультразвуковой эхолокации этих грациозных океанских созданий.
То, что Раскин услышал, было сродни пению кита.
Он обернулся, выпуская из рук скафандр с останками.
И едва совладал с метаморфозой, которая началась рефлекторно. Трехгранный шип вырвался из запястной пазухи левой руки и застрял под перчаткой, полностью блокируя движения кисти.
