Без пощады 3 - Руслан Алексеевич Михайлов
Одна радость – вроде как там все улеглось. По улицам рядом со шлюзом медленно двигались одинокие патрульными машины, лампы горели ярче обычного, коридоры были пусты, а роботы уборщики сгребали мусор и старательно отмывали пол. Электрокар нервного доктора Макинтоша медленно миновал пару перекрестков и, не встретив никакой опасности, свернул к клинике «Второй рассвет». Он недовольно сжал губы – мальчишка Виктор так и не вышел на связь. Наверняка сбежал и бросил клинику на произвол судьбы. Хотя может он все еще там и держит оборону, но у него нет выхода в сеть. Что ж… в таком случае он будет более милостив.
И чем спокойней было в коридорах, тем спокойней и привычней текли и его мысли.
Беседы… дрожащие фигурки никчемных оборванцев… уродливые культи и беззубые челюсти…
Именно об этом мистер Плэй Макинтош думал, заезжая в послушно открывшийся по сигналу браскома автомобильный бокс клиники. Еще он думал, что сегодня обязательно остановится по пути домой, если посчастливится отыскать какого-нибудь доходягу для беседы. Мысленно он уже представил себе дрожащую под рваным плащом почти неодетую молодую сиротку с истощенным лицом и полными отчаяния пронзительными карими глазами…
Представить до конца эту манящую сцену он не успел – едва переступив порог внутреннего помещения клиники «Второй рассвет» он замер, когда ему в переносицу уперся ствол чуть дрожащего игольника, зажатого в грязной лапе мужчины в окровавленных бинтах и с безумным взглядом на перекошенном щетинистом лице.
- Мама… - сказал мистер Плэй Макинтош, медленно поднимая руки.
Ствол вдавился сильнее, в мягкое податливое плечо вцепились костлявые пальцы, а в ухо прохрипел абсолютно невменяемый голос психопата:
- Ты еще кто такой, мразота одеколонная?!
Стало больно и очень страшно. По ногам побежали горячие ручейки, смачивая безупречно отглаженные серые брюки с острыми старомодными стрелками – так настаивала мама.
- Это же доктор Макинтош! – изумленно прозвучал такой знакомый и странно замедленный голос – Это мой босс!
Игольник уперся еще сильнее, хотя казалось куда бы уже. По ногам резвее побежали горячие ручейки. Вперед протиснулся высокий громила и, схватив проваливающегося в обморок Макинтоша за плечо, проревел:
- А он может вызвать платформу неотложки?
- Он – может! Вызовет даже с повышенным приоритетом! Как для раненных копов или безов! – радостно закивал шатающийся Виктор, с трудом удерживая в руке знакомую кофейную чашку.
«Это же моя чашка!» - почему-то очень жалобно подумал доктор Макинтош, стоя в луже собственной мочи – «Это моя чашка… господи… сегодня я умру…».
23.
- Понимаю твою подавленность, Томас – уже во второй раз повторил глава службы безопасности Виттори Сальвати, с озабоченным видом расхаживая по большому ковру из настоящей шерсти.
Сидящий за рабочим столом губернатор Томас Виккерсон никак не показал, что слышит эти успокаивающие слова. Обхватив голову руками, он навалился локтями на столешницу, слепо глядя на почти пустую бутылку джина и заляпанный потными пальцами резной хрустальный бокал.
Произнесенное Виттори слово «подавленность» даже близко не выражала того тяжелого состояния, в котором сейчас пребывал обычно всегда улыбчивый губернатор. Это состояние никак не выразить одним словом. Это что-то вроде невероятно тугой и продолжающей сдавливаться на его глотке петле из колючей проволоки именуемой «тоскливый обреченных страх».
Какая еще нахрен подавленность?
Влив в себя пяток двойных порций джина, запив все бутылкой приторного мандаринового нектара, губернатор был почти трезв. Алкоголь лишь притупил охватившую его дикую животную панику, превратив это чувство в кое-как контролируемый страх. Там в баре еще оставалось немало бутылок, а стоящий рядом холодильный блок был полон сладких напитков и закусок – есть чем заливать и заедать рвущийся наружу ужас.
Дознаватели начали копать под город…
Дознаватели провели тотальный обыск всех моргов проклятого «внешнего» сектора, а до этого успели заснять немало того обыденного для Астероид-Сити, но абсолютно неприемлемого по федеральным законам. Они набрали столько судебного материала о нарушениях, пренебрежении, игнорировании и прочем, что можно было прямо сейчас установить прямо в его губернаторском кабинете камеру расщепления и начать туда загонять одного за другого высших управленцев.
- Дерьмо – просипел Томас Виккерсон и дрожащей рукой налил вылил в бокал еще немного джина. Отброшенная бутылка ударилась в деревянное панно и разбилась, усеяв осколками полированную столешницу изящного журнального столика – Вот же дерьмо… Дай еще, Витто!
Подойдя к бару, Сальвати достал еще одну бутылку, на этот раз выбрав бурбон. Скрутив крышку, отхлебнул в знак фальшивой солидарности и поставил бутылку перед губернатором.
- Дерьмо – тоскливо повторил Томас Виккерсон – Они ведь не за этим сюда приперлись… мы ведь и так стелились перед ними как дешевые шлюхи… чего ж им еще? Теперь хотят, чтобы я подставил им собственную задницу? Дерьмо!
Бурбон с бульканьем полился в бокал, а Витторио добавил к алкогольному рациону губернатора пару бутылок с фруктовыми нектарами и такую же открыл для себя. Прихлебывая, продолжая шагать и напряженно думать, он изредка отправлял через замкнутый на его предплечье уродливый военный браском кое-какие распоряжения. Это устройство не имело ничего общего с тем элегантным продвинутым девайсом, что он носил обычно. Зато старая военная штуковина была умело хакнута и не имела никакого официального отношения к самому мистеру Витторио Сальватти. А его дорогущий золотой браском уже не существовал, будучи им лично разбит на мельчайшие куски, отправленные потом в утилизатор.
Прямо сейчас спецы особого профиля демонтировали и физически уничтожали ранее просто отключенные сервера со слишком чувствительной корпорационной информацией и служебной перепиской. Да это тоже федеральное преступление высшего уровня, но лучше ответить за него, чем иметь причастность к многочисленным судебным подтасовкам, смертям невинных и чуть ли не геноциду национальных меньшинств. Пока глава внутренней службы безопасности ходил по ковру, в десятом секторе уже погиб престарелый судья Морган Тахо, подавившись кексом и уронив голову на кухонный стол – судья жил один, но найдут его быстро, когда устаревшая медицинская система дома попытается напомнить о приеме лекарств. Еще через несколько минут после пробежки от инфаркта скончалась пятидесятилетняя Дороти Равикант. Скрючившись, прижав руки к груди, она лежала между скамейкой и грудой потной одежды, изумленно глядя в потолок нежно оливкового света. При жизни она работала на высокой административной должности четвертого сектора и через ее руки проходило огромное количество особых бумаг.
Сальвати знал, что вскоре умрет еще один человек, а на этом пока можно будет остановиться. Он в сотый раз похвалил свою особую предусмотрительность
