Константин Соловьев - Америциевый ключ
- Это невозможно, - сказал Ганзель вслух, - Дереву никогда не стать человеком. И дураку понятно. Верно, Греттель?
Греттель промолчала. Едва ли она не услышала вопроса, скорее, не сочла нужным говорить очевидную банальность. Даже геномагия не творит чудес. А превращение дерева в человека – это самое настоящее чудо.
- Однако, мальчонка проявил похвальную настойчивость, - заметил Варрава, отсмеявшись и утерев выступившие слезы, - Он обошел, наверно, добрую половину геноведьм и геномастеров, не чураясь самыми последними. Успехов, понятно, не стяжал. Кое-где его сразу разворачивали от порога. Другие, те, для кого золото дороже репутации, делали вид, что готовы ему помочь.
- И чем заканчивалось?
- Для последних двух геноведьм – ничем хорошим. Они выманили у него несколько золотых, якобы, на ингредиенты для волшебного зелья, но обернулось все пшиком. Бруттино остался недоволен, и убил их своими же руками. Оторвал головы и расчленил. Мне кажется, из него бы получился прилежный и добрый мальчик, - Варрава снова захохотал, раскачиваясь в инвалидном кресле, - Кстати, я сам из-за него понес убытки. Когда мои ребятки его вязали на пороге у очередной геноведьмы.
- Надеюсь, они тебя не разорят.
Варрава посерьезнел.
- Между прочим, он обошелся мне в трех слуг. Дрался, как осатаневшая тварь из адских бездн. Не чувствовал ни усталости, ни боли. У одного он голой рукой вырвал целиком легкие из груди. Никогда бы не подумал, что деревяшка может быть такой твердой… И такой злой. Второму вывинтил голову из плечей так запросто, словно это была перегоревшая лампочка. Третий всадил в чурбан пулю, но не смог даже пробить шкуры, а Бруттино в ответ воткнул ему мушкет в глотку. Кабы не принесли сети, попортил бы еще с десяток людей…
- Проведи эти потери как рабочие издержки, - посоветовал Ганзель, - Кому, как не тебе, знать, что искусство требует жертв.
Господин Варрава кисло улыбнулся и невозмутимо отхлебнул вина из бокала. Бокалы Ганзеля и Греттель так и остались стоять нетронутыми.
- Я не в убытке. В кошеле у этого полена нашли полсотни золотых монет – то, что он не успел потратить на геноведьм. И, поскольку они в нашем договоре не фигурировали, я рассудил, что вправе взять их себе, как сторона, наиболее потерпевшая. А парнишка-то ваш, между прочим, аскет. Иметь при себе такую прорву денег, и жить хуже последнего мула. Снимал самую дешевую комнатушку, питался всякой дрянью, носил рванье… Удивительный скряга. Теперь-то ему деньги, понятно, ни к ч ему. Наши актеры работают не ради презренного металла, а ради любви публики! Они – люди искусства!
Ганзель ощутил, как тело изнутри пронзило множество ледяных серебряных иголочек. Золотые монеты в кошеле Бруттино. Где деревянный мальчишка мог найти их? Возможно, дело было вовсе не в экономности. Он попросту не успел их потратить. А приобрел…
Быть может, именно в эту минуту, когда они любезно разговаривают с господином директором театра, чьи-то грязные пальцы откупоривают пробирку, готовую выплеснуть в окружающий мир смерть в ее самом отвратительном обличье…
- Что еще при нем было? – резко спросил он.
Господин директор театра удовлетворенно улыбнулся. Ганзель не сразу понял, чему. Разумеется, старый паук сознательно испытывал его хладнокровие. Проверял на зуб. Нарочно ничего не сказал о второй половине уговора. Видимо, проверял, не заволнуется ли заказчик. И, как обычно, оказался хитрее всех тех, кто имел неосторожность заключать с ним договоры.
- Все в порядке, милый Ганзель, старый Карраб чтит уговор. Все, что ты говорил, было при мальчишке. Пять пробирок и непонятный ключ. Извольте видеть.
Варрава протянул руку к неприметному сейфу, и распахнул дверцу. Ганзель уставился на его содержимое.
Среди потертых золотых и серебряных монет, мятых векселей и какого-то хлама лежали на тряпице пять узких стеклянных цилиндров с прозрачной жидкостью. И ключ. Удивительно, америциевый ключ не выглядел ни грозным, ни даже внушительным. Обычный ключ, может, чуть массивнее обычного и с более причудливой головкой. Его поверхность казалась бронзовой, неброской. Но из трех человек, находящихся в кабинете, лишь двое знали о том, какое богатство и какую власть заключает в себе этот неприметный ключ.
Ганзель ощутил, как сами собой потеют ладони. Старый паук даже не представлял, что хранил в своей коробке. И того, что этот ключ стоит вдесятеро больше, чем его театр со всеми потрохами. Черт возьми, он стоит в миллион раз больше!
Ганзель улыбнулся, испытав огромное облегчение. Ключ здесь. Все удалось. Пусть старый Варрава мнит себя хитрецом, пусть тешит свое самолюбие и занимается своими дурацкими куклами. В его большую лысую голову даже не закрадется подозрение на счет того, что именно он держал в руках. К счастью для всего Гунналанда.
- У тебя красивая улыбка, милый Ганзель, - сказал господин Варрава, тоже демонстрируя свои потертые неровные зубы, - А ведь ты не из тех, кто улыбается без причины. Вот твоя часть уговора, бери. Я не хочу знать, что в этих пробирках, жизнь давно отучила меня совать нос в геномагию, это всегда оборачивается скверными последствиями. А вот ключ меня удивил. Откуда у бездомного деревянного мальчишки ключ, скажи на милость? Он ютился в съемной каморке, так что отпирал этот ключ?
Ганзель не протянул руки к сейфу, хотя его отчаянно подмывало это сделать. Положить ключ с пробирками в карман, аккуратно завязав в платок, выйти из кабинета и больше никогда не оказываться поблизости от «Театра плачущих кукол». Но он решил не проявлять поспешности. У старого паука интуиция необычайно остра. Не исключено, что он уже что-то почуял. Например, странное напряжение, охватившее собеседника. В этом отношении старый Варрава и в самом деле был чувствительнее любого насекомого.
- Ключ – ерунда, - Ганзель придал голосу небрежности, - Все дело в пробирках. Видишь ли, там весьма интересные, хоть и не особо ценные генозелья и…
- Прекурсоры, - вставила Греттель.
- Прекурсоры, - Ганзель вслед за сестрой повторил скверно звучащее словечко с привкусом геномагии, - Имеют известную научную ценность, но нулевую рыночную. Тебя ведь это интересует?
- Я же старый торгаш, меня интересует только нажива, - Варрава оставался по-деловому спокоен, в его темных глазах мелькали насмешливые искорки, - И плевать я хотел на всякие склянки, уж простите, госпожа геноведьма. Не мое это дело, вот что. Даже интересоваться на счет них не буду. Только вот ключ… Сам не знаю, отчего у меня из головы не идет этот ключ? С виду обычный кусок железа…
Варрава легко подхватил америциевый ключ своей массивной рукой и стал разглядывать, точно видел впервые в жизни. На его ладони тот выглядел еще более невзрачным, маленьким и потертым. Однако внимание Варравы к нему заставило Ганзеля внутренне напрячься. Даже мелькнула мысль, холодком отдавшаяся в печенку, а нет ли у старого подлеца какого-нибудь сверхъестественного чутья?..
- Обычный ключ, - Ганзель пожал плечами, - Или ты ключей никогда не видел?
- Видеть-то видел… Просто смутило меня, милый Ганзель, что ты напрямую помянул ключ в нашем уговоре. Будто изначально знал, что при мальчишке будет ключ. И, более того, проявлял касательно этого ключа беспокойство… Может, это и не такой уж бесполезный кусок железа, как мне кажется? А?
Пиявки на господине директоре висели почти недвижимо. Возможно, они были уже мертвы, насытившись ядом, который тек в венах господина директора театра вместо крови. Ганзель с сожалением подумал о том, что яда там осталось еще слишком много. Не выпить всем пиявкам мистера Дэйрмана. Ганзель ощутил легкий приступ дурноты. Запоздало вспомнил, что не ел уже более суток – с тех пор, как беспокойный «шарманщик» Арло взялся за дверной колокольчик. А может, всему виной кровь. Слишком много ее выплеснулось этим вечером. Возможно, ее количество было незначительным, как для акулы, но вот для человеческого желудка…
Как бы то ни было, Ганзель испытал желание быстрее выбраться из кабинета Варравы, из этой затхлой подземной норы, где сам воздух, казалось, проникнут тлетворным ядом. Он незаметно покосился на Греттель – как она?.. Сестра выглядела не лучшим образом, тоже казалась опустошенной, даже более бледной, чем обычно. Это и понятно – даже лучшие геноведьмы уступают прочностью дереву, а она на ногах побольше него самого…
- Ключ, - сказал Ганзель и протянул руку ладонью вверх, - Он был частью уговора. А вот про твое любопытство, Варрава, в нашем уговоре ничего не было. Передай ключ мне. Чтоб тебя не тревожила алчность, могу лишь сказать, что он и в самом деле не представляет собой ничего ценного.
Варрава посерьезнел, видно понял, что время беззаботной болтовни прошло, терпение заказчика на исходе. Голос его потерял насмешливость, и вновь Ганзелю показалось, что он видит в инвалидной коляске не добродушного, хоть и циничного бородача, а хладнокровного паука, поросшего густой шерстью.
