Константин Соловьев - Америциевый ключ
- Ничего не могу поделать, они – мое спасение, - вздохнул господин Варрава, поправляя пальцем судорожно дергающийся хвост пиявки на виске, чтоб тот не залезал в глаз, - Ничто лучше них не чистит старую кровь. Ну что же ты молчишь, милый Ганзель? Даже не поприветствуешь меня, не улыбнешься? После всего того, что между нами было?
- Между нами обычно был мой мушкет, - сказал Ганзель, - Но сейчас я, как видишь, без него. Можешь считать это комплиментом, Карраб.
- Я совсем забыл, до чего ты груб, - проворчал директор театра, наигранно хмуря брови, такие же черно-смоляные, как и великолепная борода, - Ты никогда не ценил мою дружбу.
- Не дороже фальшивого медяка.
Карраб встопорщил свою бородищу. Удивительно по-разному она могла выглядеть, в зависимости от настроения своего хозяина. То наэлектризованным кнутом, лежащим на коленях, то умильно дремлющим пушистым домашним питомцем. Прямо сейчас она скорее походила на небрежно высушенное мочало. Но всякий раз, видя директора тетра, Ганзель заставлял себя вспоминать, на что это борода может оказаться неожиданно похожей. На висельную веревку. Даже навскидку он мог назвать достаточно много человек, которые слишком поздно додумались до этого сравнения.
- До сих пор сердишься, - вздохнул Варрава, бережно причесывая бороду серебряной расческой, - Ты мелочен, Ганзель. Удивительно, сколь долго можно помнить одно маленькое недоразумение, что между нами было.
- До конца жизни, надеюсь, - невозмутимо ответил Ганзель, - Слишком уж хорошо я знаю цену тем недоразумениям, которые временами случаются с твоими приятелями.
Карраб Варрава ухмыльнулся. С ехидцей и, вместе с тем, искренней радостью. Как хитрый старик, которого неожиданно провел малолетний смышленый внук.
«А ведь он куда старше меня, - отстраненно подумал Ганзель, изучая румяное лицо собеседника, - Я в свои тридцать с половиной считаюсь дряхлым и старым, но Варраве как минимум вдвое больше! Удивительно удачное стечение генетических составляющих. Или эти проклятые пиявки и в самом деле так полезны?..»
- Как вам понравилось представление?
- Оригинально, - сдержанно сказал Ганзель, - Публика, как будто, осталась довольна.
Господин директор небрежно махнул рукой.
- Она всегда довольна, мой милый Ганзель. Такова особенность всякой публики. Если бы я приказал бросить всех зрителей в чан с этими милыми пиявками, но при этом не прерывал представления, уверяю, они бы ревели от восторга до тех пор, пока на их костях оставалось хоть немного плоти. Но этот сезон и в самом деле обещает быть на редкость удачным. И, как ни странно, этим я обязан тебе.
- Оценил своего нового протеже?
Карраб Варрава широко улыбнулся и потянулся мясистой рукой, обвешанной дергающимися пиявками, к свисающему с потолка шелковому шнуру.
- Этот деревянный мальчик – чудо! Попомни, в самом скором времени он прославит мой театр. Пожалуй, стоит показать его вам вблизи.
- Это необязательно, - возразил Ганзель, но поздно, директор театра уже дернул за звонок. Секундой позже в проеме двери показалось невыразительное рыбье лицо мистера Дэйрмана.
- Приведите нашего Бруттино, мистер Дэйрман! Пусть наши гости полюбуются на него.
- Это ни к чему, - заметил Ганзель раздраженно, - Мы с сестрой и так имели возможность оценить его сценический потенциал.
- Демонстрировать свое богатство гостям – услада всякого скупца, - засмеялся Варрава, - Особенно это касается тех, кто способен разглядеть его истинную цену. Уверяю тебе, подобных найдется немного.
Дэйрман вернулся удивительно быстро. И в этот раз он был не один. Сразу полдюжины слуг в ливреях тащили за собой что-то, что поначалу показалось Ганзелю вытащенной со дна реки корягой, чьи изломанные ветви густо переплетены толстейшей цепью. Это был опутанный с ног до головы Бруттино.
Он не пытался сопротивляться. Впрочем, едва ли в этом был смысл – цепей на него не пожалели. Ссутулившись, со скованными за спиной руками, он выглядел еще ниже, чем на сцене. И не таким грозным. Уж точно, не кровожадным чудовищем, которое освежевало гигантского крокодила с такой легкостью, будто это был кусок хлеба. Скорее, едва шевелящимся человекоподобным корневищем.
Вблизи было видно, что его кожа состоит из мельчайших древесных волокон и все эти волокна плотно переплетены между собой. Когда Бруттино шевелился, его древовидная плоть издавала негромкий треск – как дерево в лесу, ощущающее слабый порыв ветра. Пасть его выглядела жутковато, как древесный разлом, полный тупых и кривых обломков. Ганзель мысленно поежился, представив себе, как легко эта пасть сомнет оказавшуюся в ней чужую руку. Не хуже, чем его собственная, пожалуй. Только эта еще и раздробит все кости в теле жертвы подобно паровому молоту.
Но неприятнее всего были глаза. Вблизи сходство с не до конца застывшими каплями янтаря оказалось еще больше. Казалось, можно прилипнуть к этим глазам подобно крошечной мошке. И никогда больше не освободиться. Глаза эти глядели на все окружающее с полнейшим безразличием, сложно было даже сказать, на что направлен их взгляд – зрачок был совсем маленький, напоминавший застрявший в смоле камешек.
- Я же приказал вымыть его после представления! – воскликнул Карраб Варрас, щурясь, - Почему подбородок заляпан кровью? Плети захотели, негодяи?
Мистер Дэйрман хихикнул. Старший из слуг, хмурый тип с хлюпающей кожей, поросшей каким-то пористым грибком, поспешил оправдаться:
- Пытались отмыть, господин директор! И отмыли бы, кабы он одному из наших полголовы не откусил! Раз – и готово! Проворный, как змея…
Присмотревшись, Ганзель и верно заметил, что тупые расщепленные зубы Бруттино перепачканы красным и кажется даже, будто к ним прилипли клочки мелкого ворса…
Удивительно, но господин Варрава не рассердился. Напротив, благодушно рассмеялся.
- Истинное сокровище! И благодарить за него я должен тебя, милый мой Ганзель. Если бы не ты, я бы даже не подозревал, что подобное дарование ходит по моему городу. Можно сказать, у меня под носом! Ах ты мой деревянный красавец!..
Ганзелю показалось, что Варрава хочет погладить Бруттино по голове, но директор театра оказался на редкость благоразумен, ограничившись лишь отеческой улыбкой.
- Конечно, он еще диковат, но мы его объездим, не сомневайся. У меня есть полный штат специалистов для укрощения любых тварей, будь они из плоти или из дерева. И вам спасибо, госпожа Греттель! Если бы не ваш ведьминский дар, едва ли подобное существо смогло бы увидеть свет. Благодарю вас обоих за столь ценный дар!
Кажется, Варрава говорил всерьез, почти не фиглярствуя. Ганзель украдкой взглянул на Бруттино, и ощутил в желудке колючую и ледяную раковую опухоль – деревянное существо неотрывно смотрело на них с Греттель. Очень внимательно и, как ему показалось, очень недобро. На миг он ощутил себя крохотной мошкой, угодившей в озеро раскаленного тягучего янтаря, медленно обволакивающего и тянущего на дно.
Ганзель мысленно поежился. Ему приходилось видеть ненависть во многих взглядах, устремленных на него, он знал ненависть сотен различных оттенков. Знал ненависть кипящую, как смола, едкую, как раствор соляной кислоты или едва чадящую, как забытый костер. Старую, беспомощную или безумную. Живые существа, населявшие Гунналанд, умели ненавидеть множеством разных способов, так или иначе ему известных. Но Бруттино… Нет, понял он, в этих янтарных глазах не было ненависти, по крайней мере, в чистом ее виде. Взгляд деревянного человека казался задумчивым, вялым. Но Ганзель вдруг ощутил, что с тревогой изучает звенья сковавшей Бруттино цепи, проверяя их на надежность. Потому что какое-то чувство вдруг шепнуло ему сырым малярийным шепотом в шею – если бы не эта цепь, если бы не охрана, Бруттино сейчас протянул бы свои уродливые сучковатые лапы и смял бы Ганзеля на месте.
«Теперь он знает нас в лицо, знает и имена, - подумал он, надеясь, что никто не заметит выступивший на лбу мелкий пот, - Замечательно. Остается только надеяться, что его карьера в «Театре плачущих кукол» будет очень долгой. Или, напротив, короткой…»
- Лучше вам избавиться от него, господин директор.
Варрава впервые услышал голос Греттель, и это больше удивило его, чем обрадовало.
Он даже приложил ладонь к уху.
- Простите, госпожа геноведьма, я не ослышался? Избавиться? От моего лучшего приобретения за последние десять лет? Не проще ли сжечь сразу театр?
- Возможно, и проще, - легко согласилась Греттель, - Если есть гарантия, что дерево, из которого он состоит, горит. Но я бы все-таки предложила хорошую циркулярную пилу.
- Простите, но мне претит столь варварское обращение с собственным имуществом!
- Жадность – мать жестокости.
- …а глупость – мать всех бед, - отозвался с неприятной усмешкой Варрава, - Я тоже знаю древние поговорки, госпожа геноведьма. Но вы же не всерьез предлагаете пустить под нож гору золотых монет?
