Шимун Врочек - Питер
— Чего, господа полководцы, притихли? — Мемов усмехнулся. — Что скажете? Во что нам станет штурм Восстания?
Иван мысленно напряг мозг — оба полушария вплоть мозжечка. Всё-таки жаль, что мозг это не мышца. Было бы гораздо проще. Накачал, как следует, и знай себе думай…
Мысль не шла. Видимо, больше надо было уделять внимания физическим упражнениям.
— Иван Данилыч, прошу, — теперь генерал смотрел именно на него.
Иван вздохнул. Единственный способ — встать и по-быстрому отделаться.
Только не говори ничего лишнего. Пускай господа полковники сами отдуваются.
Скажи какую-нибудь фигню.
— Первое, — сказал Иван, — распространить слухи, что наступать мы будем дня через три. Второе: отправить бордюрщикам ультиматум с требованием вернуть дизель и выдать виновных в убийстве Ефиминюка. На размышление дать те же три дня, потом, мол, пеняйте на себя. Третье… — он остановился.
В комнате нарастал возмущенный гул. Выкрики: «какие ещё переговоры!», «кто это вообще такой?», «дело говорит!», «чушь!», «бред!».
Один Мемов спокойно ждал, когда Иван закончит. Лицо генерала ничего не выражало.
— Я слушаю, Иван Данилыч, — напомнил он, когда пауза затянулась.
— Третье, оно же и четвертое, — сказал Иван, сам от себя фигея. — Сделать всё это… и атаковать сегодня ночью.
Гвалт стих, словно отрезало.
Люди начали переглядываться.
— Во время срока на размышление? — Мемов смотрел внимательно. — Я правильно понимаю?
— Да. — «Что я несу?»
— Каким образом?
— Снять посты диггерскими группами, — сказал Иван. — Затем немедленный штурм. Быстрый захват Маяка — наш единственный шанс. Если бордюрщики побегут — прорваться на их плечах на Площадь Восстания. А там им не удержаться. Но если они запрут нас в переходах… — Иван повёл плечом. — Перекроют тоннели гермой… то это надолго. Не знаю как вы, — он прищурился, оглядел собравшихся, — а мне лично тут рассиживаться некогда.
Когда военный совет закончился, и все расходились, с грохотом передвигая скрипящие стулья, Ивана оклинул генерал:
— Иван Данилыч, вы могли бы задержаться?
Ну вот, подумал диггер. Допрыгался. Умник, блин.
Когда они остались наедине, Мемов прошёл к столу, выставил на стол бутылку коньяка и два металлических стаканчика. Разлил. Кивнул: давай.
Коричневое тепло протекло Ивану в желудок и там разогрелось на всю катушку.
Стало хорошо.
— Моему сыну было бы как тебе, наверное, — сказал генерал. — Возможно, вы даже были бы сейчас друзьями. Я плохо его помню, к сожалению. Он всё время с матерью, я всегда в разъездах… Теперь я об этом жалею. А ты похож на меня. Только, кажется, в твоем возрасте я всё-таки был помягче.
Иван дёрнул щекой.
— И что? Теперь я должен расчувствоваться и заменить вам сына?
Мемов хмыкнул. Покачал головой:
— Ты слишком резкий, Иван Данилыч. Оно и неплохо бы, но временами надоедает. Очень уж смахивает на хамство. А я не слишком люблю хамов.
— Я тоже не слишком.
Мемов усмехнулся.
— Идите, сержант.
Вот и поговорили. По душам.
В дверях Иван не выдержал, повернулся:
— Знаете, сколько я таких исповедей выслушал? — сказал он. — Каждый третий из вашего поколения, генерал. И это правда. У каждого из вас были дети — знаю. И у каждого из вас они погибли — знаю. И каждому из вас тяжело… верю. Но знаете, что я думаю? Хотите откровенно? Готовы выслушать?! — Иван наступал на Мемова, практически прижимал к стене. В глазах генерала зажегся огонёк. — Вы сами просрали свой прекрасный старый мир. И теперь пытаетесь превратить наш новый, не такой уж, блин простите, прекрасный, в некое подобие старого. Не надо. Потому что это жалко и мерзко — всё равно, что гнильщик, копающийся в отбросах… Мы как-нибудь разберемся без вас. Нам не нужна ваша помощь. Слышите?!
— Не кричи, — поморщился Мемов. — Слышу. Ты мне вот что скажи… — он помедлил. — Ты сейчас на совете наговорил разного — ты действительно так думаешь?
Иван помолчал.
— Зло, — сказал он наконец. — Должно быть наказано. Справедливость может быть корявой, дурной, даже несправедливой — ага, игра слов! — но она должна быть. Я так считаю. Бордюрщики должны заплатить за сделанное.
Пауза.
— Мой револьвер быстр, — задумчиво произнес Мемов, глядя на диггера.
— Что это значит? — Иван вскинул голову. Прозвучало резко, как выстрел.
— Фраза из одного старого фильма, — сказал генерал. — Про американских ковбоев. — Мемов покачал головой. — Ты прав, Иван Данилыч, сейчас новый мир. Скорее даже — безмирье. Полоса между старым миром и новым, что рождается у нас на глазах. Завоевание Америки. Освоение целины. Молодая шпана, что сотрет нас с лица земли. Метро стало зоной Фронтира.
— Я не понимаю.
Мемов словно не слышал.
— Как же я раньше не догадался… — он в задумчивости потер подбородок. — Фронтир. Пограничная зона. Место, где правит револьвер. Всё очень просто, оказывается… Спасибо, Иван Данилыч, за интересный содержательный разговор. Можете идти, сержант!
Иван резко кивнул и пошёл к двери. На пороге помедлил. Да уймись ты, наконец! — приказал он себе в сердцах. Повернулся…
Генерал, сидя за столом, читал бумаги.
— Что-то забыл? — Мемов поднял голову.
— Не револьвер, — сказал Иван.
— Что?
— Вы ошибаетесь, генерал. Этим местом правит не револьвер. — Иван помолчал. Неужели не поймет? — Этим местом правит отвага.
Мемов выпрямился. С интересом оглядел Ивана.
— Я запомню ваши слова, сержант.
— И ещё, — сказал Иван.
— Да?
— Ваш Фронтир по-нашему: Межлинейник.
* * *К станции двинулись под утро, когда бордюрщики смотрели последний сон. «Час быка» назвал это время Водяник. «Время, когда скот ложится на землю». Час монтеров, когда тёмные силы особенно сильны. В сильном тумане, образовавшемся от дымовых шашек, не зажигая света, на ощупь двинулись группы Шакилова и Зониса, мелкого въедливого еврея, способного убить ребром ладони одного человека, а пространными речами задолбать всех остальных. И это почти не шутка.
Группу Ивана, усиленную бойцами с «Невского», поставили в штурмовой отряд. Если вдруг у диверсионных групп не получится бесшумно снять часовых и открыть дорогу наступающим силам Альянса, в бой пойдут именно они.
В темноте пойдём, как гнильщики. Ивана передёрнуло. Его маленькому отряду выдали по две гранаты на бойца, всего десять, одиннадцатая запасная, у Ивана. Вообще, оптимальная пехотная группа для действий в узких помещениях — четыре человека, но выбирать не приходится. Наблюдателя из адмиральцев ему всучили почти насильно, и не хотел ведь брать — заставили.
Так, ещё раз проверим. Иван потрогал пальцами холодный металлический корпус гранаты. Шоковая — из омоновских запасов, боевые-то в городе дефицит. Но так даже лучше. В придачу Ивану выдали сигнальную ракетницу и десяток патронов к ней. Завалить гранатами. Ослепить ракетами. Оглушить. Сбить с толку. Взять станцию нахрапом, с бою. И плевать на потери…
Иван вглядывался в темноту до боли в глазах. Ни проблеска. Время тянулось медленно.
Рядом с ноги на ногу переступал Колян с Адмиралтейской. Фанат, как его прозвали за страсть к восточным единоборствам. Ему не терпелось вступить в бой.
Сегодня, подумал Иван, вглядываясь в темноту. Дымный воздух создаст пелену, сквозь которую защитники станции не увидят нападающих… будем надеяться. В животе образовалась сосущая пустота, словно падаешь в огромную яму. Сегодня всё решиться. Если соединенным силам альянса удастся захватить Маяк, то Площадь Восстания взять будет уже проще. Маяковская — станция крепость. Как и Василеостровская.
Иван вздохнул. Почему-то вспомнилось выражение Таниного лица, когда он сказал: извини, война. Мне придётся уйти. На время, но придётся.
Недоумение. Не потому что он уходит, а потому что: как это? На одной чаше весов — и война и счастье? У женщин свои критерии счастья. Мы, мужчины, не так привязаны к формальным символам. Что для нас кольцо на пальце? Мы и так знаем, когда женщина наша. Или не наша. И кольцо тут ни при чём. Это чисто женские штучки. Женщины! Пока не скажут «можно», счастливой быть нельзя.
Рядом звякнул металл. Ивану захотело подойти и отвесить виновнику хорошего пинка. Придурок, блин. Тоннель простреливаемый, наверняка бордюрщики, если они такие параноики, как о них говорят, заранее пристреляли пулеметы, чтобы бить вслепую. Я бы так и сделал. Или их уже нет в живых, этих часовых? Но где же тогда Шакил?
И где сигнал к началу атаки?
Ладони вспотели, Иван вытер их о куртку. Планы никогда не выполняются от и до. Всегда кто-нибудь что-нибудь обязательно напутает.
Только бы получилось. Только бы…
Вокруг станции сложная обвязка туннелей, множество санузлов, коллекторов, вентоннелей, сбоек и развязок. Чёрт ногу сломит на этой станции. А им здесь воевать.
