Братья крови - Русанов Владислав Адольфович
Князь кинул на меня косой взгляд.
– Говорил же я Алексию, что слабоваты стишата, не в его манере, а он уперся – мол, читателю все едино, лишь бы сюжет позаковыристей.
– Так для его века сюжет и был заковыристый – дальше некуда, – вступился я за Толстого.
– Там хоть строчка правды о нас, упырях, есть?
– Художника обидеть легко. Главное, что люди читают.
– Молчи уж, художник… – Амвросий наконец-то разглядел в моих словах скрытую иронию. Махнул рукой. – Полно лясы точить, пора за дело приниматься.
Мы вышли во двор, где стоял огромный, как старинный рыдван, и такой же вместительный «лендровер» киевского князя. Всякие там «кадиллаки» и «роллс-ройсы» он не признавал, почитая барахлом для богатеньких бездельников, которые любят пыль в глаза пустить.
Из-за руля мне кивнул Серёга-ДШБ – Семенов слуга крови.
– Давайте в карету, други! – скомандовал Амвросий.
«Лендровер» взревел и понесся по ночным улицам Киева, заставляя редких в ночную пору прохожих испуганно обмирать на тротуарах и прыгать в сугробы. Кое-кто даже прятался за деревья от греха подальше. Суровые девяностые крепко-накрепко впечатали осторожность в плоть и кровь любого обывателя – и мечтающего о возврате коммунистического режима, и шагающего семимильными шагами к европейской демократии вкупе со свободой.
Вдоль обочины мелькали рекламные щиты, или, как их сейчас на английский манер называют, «бигборды». Еще пару месяцев назад там скалились белозубые красавцы и красавицы, предлагая оформить наивыгоднейший кредит где-нибудь в «Альфа-банке» или «Укрсиббанке», но теперь их сменили серьезные, хотя и благожелательные, мужчины и женщины, глядящие мудро и словно открывшие потаенный смысл жизни. Слоган «Благосостояние уже сегодня» сменялся красно-черными буквами «Вони вiдпочивають, вона працюе»[31]. Украина явно готовилась к новым выборам, давно ставшим для людей народной забавой.
– Они на Оболони прячутся, – коротко, по-военному, докладывал Семен. – В стае голов пять или шесть, не больше. Но об осторожности нужно помнить всегда.
Селиван хмыкнул и закусил запорожский ус, всем видом показывая, что опасаться никого не намерен.
– Ведут себя очень осмысленно для зверей, – пояснил свои слова пластун. – Пришлось немало потрудиться, чтобы схорон обнаружить.
– Они логовище не меняли? – спросил я.
– Нет, не меняли. Но, возвращаясь, всегда следы путают. И не охотятся рядом с укрытием. Иной раз на Русановку выбираются, а когда и на Дарницу.
– Это точно звери? – почесал затылок Афанасий. – Может, гнездо диких решило в город перебраться? К еде поближе.
– Я тоже об этом думал. Только тогда они уж очень дикими выходят. Даже самые отъявленные дикари так себя не ведут.
– Дальше рассказывай, – неласково буркнул Селиван.
– Да что там рассказывать? Они сейчас прячутся в подвале пятиэтажки. Хрущевка. Подвалы проходные. Лифта нет – вверх по шахте не уйдут.
– Сколько подъездов?
– Четыре.
– Нас же шестеро! Мало…
– В одном – дверь железная заварена наглухо. Там никто не прорвется.
– Так что же ты раньше молчал?!
– Я князю докладывал, – отрезал разведчик.
– Тише, отроки, тише! – Амвросий одернул готовых поругаться птенцов. Князь всю дорогу сохранял задумчивость, не отрывая взгляда от темного окна. – Продолжай, Семен.
– Так я и продолжаю. Последний раз они охотились позавчера. Опять человека до смерти уходили. Сейчас отлеживаются сытые и довольные.
– Сытых зверей убивать – одно удовольствие, – поддакнул Афоня.
– Вот мы их и возьмем тепленькими. Сытыми и довольными. Захватим врасплох. Все. Приехали. Выходим.
Серёга-ДШБ припарковался возле заснеженных кустов шиповника на темной улице, освещенной лишь желтыми мазками из окон мрачной многоэтажки. Только вдалеке, метрах в трехстах, на перекрестке горел фонарь. Остальные торчали черными виселицами, лишний раз подчеркивая человеческую расхлябанность. Понятное дело, не Крещатик, не площадь Независимости, зачем чинить уличное освещение? И так сойдет. Думаю, охотящиеся на ночных улицах звери полностью поддерживали это решение муниципалитета.
Снег едва слышно хрустнул под сапогами. Морозный ветер бодрящим прикосновением забрался под рубашку.
– Здесь? – кивнул на здание Селиван.
– Нет. Во дворе. Дальше пешком пойдем.
Мы прошагали гуськом по узкой тропинке, проложенной людьми почему-то прямо через невысокий забор палисадника, миновали детскую площадку с покосившейся горкой и засыпанной снегом песочницей, зашли в следующий двор и остановились у крайнего подъезда за пределами блеклого круга, бросаемого грязной, горящей вполнакала лампочкой.
– Вход в подвал через первый, третий и четвертый, – сказал Семен.
– Ты с Джамилем туда, – пальцем указал Амвросий. – Селиван с Афоней туда. Андрий со мной. Пошли!
Входя в подъезд, воняющий гнильем и кошачьей мочой, я почувствовал, как легонько сдавило виски. Это киевский Князь раскинул паутину невидимости от случайного взгляда. И вовремя. За ближайшей дверью я почувствовал настороженность и страх.
Подвал встретил нас сырым затхлым воздухом, хлюпающей под ногами мерзкой жижей и свисающими с низкого потолка космами паутины вкупе с плесенью. Ржавые трубы плакали звонкой капелью. Кое-где я заметил наспех сбитые тесные клетушки. Очевидно, люди пытались хранить в них запасы еды. Поразительно! Как можно держать пищу в таких условиях?
Амвросий с мечом в руках, чьи серебряные окрайки лезвия неярко светились для моего внутреннего взора, уверенно двинулся сквозь рукотворный лабиринт. Для него путешествия в человеческих трущобах были не в диковинку.
Ни крысы, ни коты, обычные обитатели подвалов, не выдавали своего присутствия. Все верно. Вблизи логовища зверей никто, наделенный самой малой любовью к жизни, селиться не будет.
Вдалеке хлопнула дверь. Вряд ли многоопытный Семен допустил оплошность. Скорее всего, так и было задумано, чтобы заставить нашу добычу выдать себя.
Сжимая рукоять палаша, я занял позицию вровень с князем. Теперь мы полностью перекрывали довольно широкий проход.
Пронзительный визг резанул по ушам!
Сталь с вязким чавканьем врубилась в плоть, круша кости.
– Ату их! – загремел голос Селивана. – Ату!
Подвал наполнился шорохами, вскриками, испуганным подвыванием, треском ломаемых фанерных перегородок.
Четыре тени вылетели прямо на нас из-за кирпичного простенка. Три из них – отвратительные паукообразные создания, обряженные в засаленные лохмотья, – передвигались длинными прыжками, словно гончие псы, отталкиваясь от труб и куч перемешанного со строительным мусором песка. Афоня преследовал их стремительным скользящим шагом и в десятке метров перед нами настиг последнего.
Птенец Амвросия обрушился на спину зверя. Сжав ладонями поросший бурой шерстью череп, крутанул. Сухо хрустнули позвонки.
И тут бегущие впереди звери поравнялись с нами. Я рассчитывал, что они просто попытаются прорваться и улизнуть – обычно дикие кровососы не отличаются храбростью, нападают на слабых и беззащитных, а от опасного врага трусливо бегут. Поэтому я поднял палаш повыше, намереваясь одним ударом срубить голову тому из вампиров, который оказался передо мной. И едва успел отпрыгнуть, уворачиваясь от взмаха когтистой лапы.
Будь на моем месте человек, удар выпустил бы ему кишки. Но, к счастью, скорость и реакция кровных братьев существенно отличается от людской. Коготь лишь вскользь зацепил брючину.
Я пнул зверя в подбородок и рубанул сверху вниз.
Изогнувшись неимоверным образом, зверь спас шею. Клинок вонзился в плечо, начисто срезав руку. Возвратным движением я вогнал острие между ребер. Тварь отчаянно завизжала, выгибаясь в предсмертной муке.
Осиновый кол – выдумки из разряда тех неимоверных глупостей, которыми обросли истории о вампирах в людской молве. Неважно, чем пробить сердце «неживого». Главное, попасть. А уж этому я за шесть веков сумел выучиться. Вот Ладвиг фон Раабе всегда предпочитал рубить головы. Считал, что это надежнее.
