Дмитрий Володихин - Тихое вторжение
Тощий чешет на полусогнутых, потом ложится на брюхо и вовсю работает руками-ногами по-пластунски. Терех комментирует:
– Вы были правы, Тим. Извините. У голодного пса не стоит вырывать кость…
Тощий скрючивается у самой аномалии, закрывает лицо, пытаясь избежать ожогов, заходит с одной стороны, с другой… Вот дубина, там же путь не провешен!
Слева от аномалии почва взрывается, словно кто-то закопал гранату, а Тощий потревожил растяжку. Взрывной волной Тощего отбрасывает на шагов на пять. Пыль и грязь поднимаются выше человеческого роста.
– Убит! – визжит Нина.
– Если бы… – желчно произносит Терех.
– Он у нас живчик, – говорит Степан. – Шило у него в заднице…
Тощий садится на земле, отмахивается от пыли, протирает глаза… вернется? Нет, опять полез. Есть такое старинное слово – деньгорад.
С десятого раза Тощий подцепляет «паука» стволом чужого автомата. Тянет к себе, вскрикивает от боли, но тянет, тянет. Карош урус, джигит урус! Бросает чужой автомат. Живенько, там же, на месте, развязывает вещмешок и сует туда артефакт. Видно, чтобы мы не отобрали его прелесть… Назад двигается сначала на четвереньках, а уж потом на своих двоих.
Красавец ты мой! Панаму потерял, весь в грязи, весь в паутине, весь в бычках…
– Вещмешок открыть.
И тут он зло ощеривается.
– Это моё. Это я добыл. Я не отдам!
– Вещмешок открыть.
– Это я за ним туда лазал, мне премиальные положены, всё по закону!
– Вещмешок открыть! – я спокойно направляю автомат дураку в живот.
– Да что же это делается! Степан, хоть ты защити!
Старшой закатывает глаза. Вот ему еще забота приспела!
– Делай, что тебе велено, Костя.
Тот зло ощеривается на меня и бормочет: «Ну, погоди еще у меня…» – но «сидор» все-таки развязывает.
– Немедленно переложить «паука» в контейнер для артефактов.
Парень тут же светлеет лицом, счастья полные штаны.
– Спас-сибо! Я все понял. Я всё исправлю!
Переложил. Очень славно. Однако автомат я все-таки не опускаю и команду «продолжать движение» не даю. Смотрю на Тощего, а он не знает, куда девать глаза, и неловко мнет в руках горловину вещмешка. Говорю ему очень спокойно, на максимуме доброжелательности:
– Чмо, свиньями крытое, если я услышу от тебя еще хоть одно слово поперек, пристрелю без предупреждения. Ты понял?
Кивает. Для пущей верности кивает еще два раза, словно выпускает короткую очередь из Калашника.
– Продолжать движение!
Какая-то ерунда мешает мне сосредоточиться. Что-то я забыл. Что-то мне мешает. Пси-воздействие? Нет. Нет, не то, не похоже. Нет, связано с Тощим, но как?
Слева от нас тянется большой торговый центр, в котором не осталось ни единого целого стекла. Мародеры, надо думать, растащили тут всё в первую очередь. А впереди по курсу – ларечки, кафешки, блинные, котлетные, шаурмяные… что там еще? По тротуару разбросаны дешевые футболки со следами грязных подошв. В бывшей грильне, развороченной взрывом гранаты, сидит чернобородый мужик с босыми ногами. Пальцев на них нет, крысы любят нежные сладкие пальчики и лакомятся ими в первую очередь. Требуха вывалилась из разъеденного живота. Кому-то понравилась его обувь, хорошая, наверное, была обувь… По гниющему лицу ползают большие блестящие мухи. А издалека мнится – устал мужик и присел отдохнуть.
Нина потребляет третью таблетку.
Справа – газончик посреди разветвляющегося проспекта. И от этого самого газончика в сторону перекрестка Вернадского и Улицы 26 бакинских комиссаров тянется овраг. Прорезав перекресток, он уходит в гущу домов, куда-то в сторону улицы Лобачевского. В самом начале – просто канавка. Дерн, бордюр, а затем и дорожное покрытое словно бы вспороты ножом, и из раны вытекает земля, на которой уже появилась травка. Но дальше разверзается настоящая пропасть, которой конца-края не видно. Дома по бокам оврага стоят криво, склоняясь над бездной, точно плакучие ивы над рекой. Один из них, оказавшийся на самом краю, наполовину обрушился. Теперь его внутренности – спаленки с брошенной мебелью, трубы сантехники, дурацкие велосипеды, застрявшие между этажей, – явлены всему миру, словно и у него гигантские крепкозубые крысы настежь изгрызли каменное чрево.
Над оврагом поднимается к небу легкий голубоватый паро́к, приятный на вид.
Детектор показывает лес аномалий на дне этого шрама, изуродовавшего тело Города. А где аномалии, там и артефакты. Для сталкеров «бакинский овраг» – Клондайк, Эльдорадо и Колыма вместе взятые. Желающие сделаться миллиардерами за один день, думаю я, прут туда как лемминги с обрыва. С тем же бонусом на финише. Видел кто-нибудь, как лемминги прыгают с обрыва? Нет? Вот и я не видел. Но знающие люди говорят, что зрелище – увлекательное…
Вот черный зев спуска на станцию метро «Юго-Западная». Останавливаюсь. Пробую связь. Телефон не работает ни в каком режиме. СМС-ка, кажется, проходит. «Группа Легкоглядовой – Караваева вышла к ЮЗ. Потерь нет». Функция наблюдения, судя по индикатору, не форцает.
И только тут до меня доперло…
– Всем – подойти ко мне. Толстый, Тощий, Терех – круговое наблюдение. Степан! Подойдите ко мне. Так. Откройте вещмешок мертвеца. Ни к чему не прикасайтесь. Осторожно вывалите содержимое на асфальт… Нина! Куда! Назад!
Наша научная единица номер один резво чапала в сторону оврага. Я остановил ее шагах в десяти от аномалии «соловей». То есть, это на детекторе – в десяти, а по жизни она могла оказаться намного ближе. Во всяком случае, плавленый, вздувшийся от аномального жара асфальт начинался прямо перед носом у замеревшей Нины.
– Вернитесь к группе тем же маршрутом, которым шли. Как можно точнее!
Вернулась. Вся дрожит.
Неожиданно принимается кудахтать:
– Я объясню, если непонятно. Вы вряд ли занимались когда-нибудь научными исследованиями. Вам трудно осознать… Вы участвовали хотя бы в одной научной экспедиции?
Терех сдавленно хмыкнул.
Не дав мне ответить, Нина продолжает тарахтеть:
– Это нужно для науки… Чем короче дистанция до объекта, простите, тем выше качество съемки маршрута. Это ведь совершенно новый объект – и такой масштабный! Данные по нему просто бесценны! Тут ведь на целую монографию хватит! Я стараюсь выполнить мою работу как можно лучше…
Я прижимаю свой указательный палец к ее губам. Нина моментально затыкается, но при этом жутко краснеет. Ну вот еще для этого, парни, самое время! Если кто-нибудь до сих пор не понял, самым тупым сообщаю: Зона эротику не любит.
– Нина, я пониманию ваше стремление добывать новые сведения для науки. Оно в высшей степени похвально. Однако полминуты назад вы чуть было не погибли.
Ыва! То краснела, теперь бледнеет… да так резво!
– Я убедительно прошу вас ни на шаг не отходить от группы, пока я не позволю. И… – выхватываю у нее четвертую таблетку, – не прибегать к медикаментам, пока я не отдам прямой недвусмысленный приказ. Неужели вы хотите, чтобы вас шатало посреди Зоны?
Нина виновато склоняет голову.
– Виновата. Извините. Я так больше делать не буду.
Ясли! Младенцы тяжкогрудые…
Терех вежливо отводит ее в сторонку, чтобы объяснить, какое-такое отношение имеет их тупой, злой проводник к научным исследованиям. А я склоняюсь над содержимым выморочного вещмешка. Сухпай. Пригодится. Два снаряженных рожка. Пригодятся. Бутылка воды. Пригодится. Туалетная бумага «Нежность». Н у, почему бы нет? Странно было бы обнаружить наждачную… Пригодится. Электробритва на батарейках. Идиот. Книга Жюля Верна «Черная Индия». Олигофрен!
А вот и то, чего я опасался.
Прикиньте, парни, куда может сунуть артефакт перец, у которого испорчен контейнер для артефактов? А? Кто сказал – под шляпу?! Расстрел и пять лет строгого режима! В вещмешок, куда ж еще.
Вот только вещмешок не дает никакой защиты от «бешеных» артефактов. От тех, стало быть, которые склонны кусаться. Например, от этого. Аккуратно замотанная в туалетную бумагу, сгибается и разгибается «тараканья лапка». И сколько в ней разряда, знает один Бог. Может, через два часа долбанет. Может, через минуту.
Старшой инстинктивно крестится, увидев такую похабень.
– Степан, раздайте найденные припасы и смените Толстого.
Мнется.
– Командир, сейчас сменю. Разрешите один вопрос?
– Один.
– Так точно. Я никак не въеду… а кто растяжку-то у аномалии поставил? Тут что, все аномалии уже по конкретным парням разобраны?
– Да никто, Степан. Не было растяжки. Это эксплозивная аномалия «хлопушка». Невидимая. Хорошо, боец твой в самую сердцевину не попал, башку бы оторвало. Давай на «ты»?
– Годится.
Подходит Толстый. Увидев такую похабель, он тоже инстинктивно крестится.
– Во-первых, давай на «ты».
Кивает.
– Во-вторых, вот эту фиговину аккуратно затолкай прикладом в контейнер. Руками не трогай ни сейчас, ни когда будешь вынимать – может током долбануть.
Снимает контейнер, кладет на асфальт, сдергивает с плеча автомат… без единого слова. Хорошо работать с молчунами.
