Владимир Чистяков - М.С.
Что бы она сказала, увидев вас вот так вместе? В душе бы порадовалась, а на словах съязвила бы. Хотя никто не знал, чего от Софи-Елизаветы можно ждать. Намного мягче к людям стала она в последние годы. Только картины оставались беспощадными.
Они все сохранены, и может их люди ещё увидят. Целы холсты, но нет человека.
Всё-таки она была счастлива. В отличии от них двоих. Таких во многом похожих и в чём-то главном очень различных.
М. С. присела, и зачем-то расчищает рукой снег с кирпичей. Глядит под ноги, и делает это с таким видом, словно на свете в этот момент нет ничего важнее. Кэрт стоит за её спиной. Сейчас даже она почему-то кажется слабой и беззащитной. И даже торчащие ножны не в силах развеять иллюзии.
Резко вскочила и обернулась.
Он смотрит на неё.
Лицом к лицу лица не увидать. И словно одинаковое пламя беснуется как в том, так и в другом взгляде. Только различные причины зажгли этот огонь. Неразделённое человеческое чувство. И рёв лесного пожара.
— Ты помнишь тот её танец?
— Разве это можно забыть?
— Это было прекрасно…
— Да. Верно. Нет ничего красивее танцующей женщины. У нас ведь тоже так говорили. А то была свадьба. Её свадьба. А я слишком привык запоминать всё красивое. Всё, противоречащее этому миру. Ибо миру, в котором нам суждено жить, всегда противоречит красота.
— Я знаю. Сама противоречие. Только тёмное. А не светлое.
— Всё-то ты знаешь. А простых вещей понять иногда не можешь.
— И это мне известно.
— А есть хоть что-то, что тебе неизвестно?
— Не знаю… Хотя… Я никогда бы не смогла так танцевать. Не умею. Хотя нет, меня тоже учили. Давно. Только забыла я это.
— Не хочешь вспомнить?
- ''В этом зале пустом мы как будто вдвоём…'' — Она словно в забытье на несколько секунд закрыла глаза. Потом резко мотнула головой и сказала. — Не хочу.
Он схватил её за руки. Секундный порыв. Не дрогнул ни один мускул. Глаза в глаза. Но пусты зелёные глаза. Тепла и света нет в них. А вот немая просьба, и даже мольба. ''Извини, не могу я так''. Мольба очень сильного человека. Даже такой, немой мольбы никто и никогда от неё не слышал. Он первый.
И одновременно, ощущение безмерной усталости во взгляде. И страшного одиночества. Такого, которое не в силах разрушить другой человек.
Пусть было то невысказанное сравнение. Да и так ясно, что ты для него значишь. Но не дрогнет каменное сердце. На мгновения затеплились уже казалось бы давным-давно потухшие угольки чувств. Но из них не разгорится пламени.
Немая мольба в белых глазах. Пылает, бушует, ревёт в них пламя. Рвётся наружу. Он словно сердце рвёт из груди. И тебе протягивает. Веришь в искренность. Но ничего не можешь сказать в ответ.
А он говорит, торопливо и сбивчиво. И чувствуется — давно, очень давно хотел он сказать их. И некому было. А здесь есть ты. И предназначались они для тебя одной.
— Я давно, очень давно искал такую. Знал — только увижу — и сразу пойму. Вот она. Единственная. Та, что будет сиять ярче звёзд и пылать огнём. Такая, какие родятся раз в тысячелетие. Раз в десятки тысячелетий. И вот я увидел такую. И это ты. Марина. В дыму сражений, в лязге клинков, в огне линкоровских пушек, в межзвёздном холоде, всюду я искал тебя. Терял надежду и вновь обретал. Видел многое. Но ждал иного. Знал, уверен был, что где-то есть ТЫ. Я тебя ждал. А ты всё не являлась. А здесь — увидел — и сразу понял — ОНА. Нашёл. Встретил. Через столько лет. Наконец-то ТЫ пришла в этот мир. Любимая. И мир изменился. Ибо в нём теперь есть ТЫ. ТЫ ярче тысячи звёзд. Они лишь твое бледное подобие. Марина. Шум моря в имени. Мощь великих океанов всех виденных мной миров. Всё в имени твоём. Марина. Прекрасная и смертоносная. Ледяная и пылающая. Сотканная из всего лучшего, что только есть во вселенной. Марина. Вечно готов повторять твое имя. Ибо второй подобной нет и не будет никогда. И пусть краткое время нам суждено быть вместе. Но пусть будет это время. Хоть миг, хоть годы. Рядом с тобой. Любимая. Время. Оно теперь навеки разделено для меня на две неравных части. Всё, что было до того, как появилась ТЫ. И то, что пришло после.
Разжал руки. Но остался стоять, где стоял. Его словно ударили. Даже видно, как он ссутулился. И ждал подобного ответа, и надеялся, что всё будет по-другому. Крушение великих надежд. Как же это страшно! И самой больно, что разрушила их. Ибо никогда не ждала никого. И за дымами сражений видела только дымы новых. Пусть иногда и бескровных. Но никогда не ждала, что они рассеются. И предстанет за ними свет солнца.
А он о чём-то подобном ещё несколько мгновений назад мечтал. Уже видел сияние, и свет, подобного которому не видел никто и никогда. Вот-вот должны развесятся последние клубы. И предстанет за ними нечто немыслимо прекрасное. Совершенное, как сияющее в зените солнце. И столь же недостижимое.
Но клубы дыма вьются по-прежнему. И даже сгустились.
— Прости, Кэрт. Не могу я. Верю в искренность каждого твоего слова. От сердца они. Но. У меня сердца нет. Вообще нет. Я слишком юной разучилась чувствовать, если вообще когда-либо умела это. Я не могу полюбить. Ни тебя, ни кого-либо иного. — она вздохнула — Будь у меня человеческие чувства. Может и вышло бы что у нас с тобой. Вышло бы непременно. Но чувств у меня попросту нет. Никаких. Я машина. Я не виновата, что так похожа на созданный тобой идеал. Ты полюбил ту, у которой каменное сердце. Ты машину полюбил. Мне не стать человеком. Или мягче, я просто мозг, лишенный каких либо органов. Я могу только информацию перерабатывать. И всё. Никогда, даже в детстве никого не ждала. И не жду. И давно уже минуло время моих юношеских слабостей. И не вернётся вновь. Прости, Кэрт.
— Это только в году один раз бывает весна. А в жизни их может быть несколько. Да и может не было её ещё.
— Сначала зима должна пройти. Потом уже всё начинает цвести. Но мы считаем — весна в жизни — один раз. У кого яркая, у кого так себе. Но одна. И помнишь о ней до конца. И моя весна уже в прошлом.
— Не одна весна в человеческой жизни.
— Тебе виднее. Но легенды о вечной любви есть и у вас.
— Вечность… Ты сама знаешь, ты странная. Я многое знаю о тебе. И не говорил одного. Ибо я молчу о том, в чём неуверен. Но ты скорее всего, бессмертна. И не так как отец. Иначе. Ты будешь жить дольше любого из моих собратьев. Века я ждал тебя. И века у нас впереди.
— Не нужно мне этого, Кэрт, я человек. И уже очень уставший. Мне моей жизни хватит. Да и та мне уже не принадлежит. Ради любви жертвуют многим. Бывает и жизнью. Капризна она, и часто требует жертв.
Но куда большим жертвуешь ради людей. И тоже зачастую жизнью. Ибо она перестает тебе принадлежать. Не люди для тебя. Ты для них. Власть затем и нужна. Слишком много на свете слепцов, не видящих своего блага. И должен их вести. Отказавшись от всего. Иначе без тебя они могут погибнуть.
— Помни, я всегда рядом.
— Я не могу забыть. Не умею.
— Говори, что хочешь, но не машина ты. Человек. И несчастный.
— Никто никогда не дал определения счастья. И не сможет дать впредь. Ибо у каждого оно свое. И часто счастье одного есть несчастье другого. Так было всегда.
— Твой перстень с хризантемой… У кого ещё мог быть абсолютно такой?
Он безразлично ответил.
— У любого из моих братьев. Перстни похожи, но они разные. И каждый неповторим.
Не ошиблась. В который раз.
Она протягивает перстень на раскрытой ладони. Блеснула хризантема. Ни дрогнул ни один мускул. Он воин. Спросил.
— Откуда?
— Из ставки. Убит при высадке десанта. Умер с честью. Там и похоронен.
Он сказал какое-то певучее и непроизносимое имя.
— Младший. Дружил я с ним когда-то… И держал на руках его детей. Значит вот так.
— Значит, вот так! — зачем-то повторила она, — Возьмёшь?
— Нет. По нашим обычаям можно брать родовое кольцо с тела поверженного противника. Не принято брать оружия. Настоящему воину надлежит иметь его при себе. — он замолчал на несколько секунд, а потом спросил. — Ты не запомнила, серебряного кольца на мизинце не было? Тоненького такого.
— Было. Оно осталось у него.
— Мститель. Не знаю зачем пришли другие, но он — убить меня. Только за этим. Ни за чем больше. Кровью смыть пятно позора с чести рода. Честь рода. Благородство. Их всегда мало, людей, помнящих о чести. Потому и пошёл с десантом. Думал, что я обязательно буду близко от тебя. Он раньше, чем ты понял почему я здесь.
— Ещё раз прости, Элендиэленделииванкэреналандалинделиетинэртинден, — она впервые назвала его по имени.
Тронула улыбка резкие черты. Мягче стал взгляд.
— Ты просто не можешь быть виноватой, Прекрасная Марина. Музыкой в твоих устах звучит мое имя. Я очень долго не слышал его.
— Если не так, то достань Глаз Змеи. Это ведь тоже будет род танца.
— Ты сам всё знаешь…
