Максим Резниченко - Успеть за Правдой

Сменил полупустой магазин на полный и быстро огляделся, бросив взгляд на окно, за которым все также безразлично светил месяц. Напряженно вслушался в стоны врага за дверью. Судя по звукам, он лежал на полу, чуть в стороне от двери. Что дальше? Я не спешил ни выходить в коридор, ни добивать раненного. Уходить из сна я тоже не спешил – нельзя поддаваться страху, нужно уничтожить угрозу. По крайней мере, других вариантов пока не было. Хотя, признаться, хотелось на все плюнуть и как можно быстрее валить отсюда.

Стоны за дверью не стихали и неприятно действовали на нервы.

– Да что же ты не сдохнешь никак? – зло пробормотал я себе под нос.

Не верю, что за мной пришло всего несколько тварей – я достаточно легко с ними расправился. Да это и было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Ясно, что тварей на меня кто-то натравил. Кто-то? Естественно, Плетущий – сами они бы не стали так хитро нападать, навалились бы всем скопом, а тут… Потом мне в голову пришла совсем нехорошая мысль. Я только представил себе, что в каждом купе вагона сейчас ждали своего часа твари, готовые к нападению, и мне стало очень неуютно. Пока меня хоть как-то спасали, отгораживали тонкие и ненадежные перегородки. По крайней мере, незамеченным ко мне никто не подберется. Нужно проверить. Я настроился нужным образом и огляделся, «созерцая». Мрак, самый настоящий мрак, темный и беспросветный, клубился вокруг – так много было тварей. Если где-то здесь и был их хозяин, то я просто не смог его разглядеть из-за этой черной стены. Проклятье! Что делать? Оставаться в купе опасно, но и покидать его – смерти подобно. Уйти? Нет, еще рано. Снова огляделся, и при виде окна у меня появилась новая идея. Снаружи, насколько было видно при скудном освещении, простиралось ровное пространство без особой растительности – пара деревьев была не в счет. Покинуть вагон через окно – это я здорово придумал, вот только без шума, к сожалению, будет не обойтись. С другой стороны, не ждать же мне в этой каморке, когда твари перейдут к активным действиям.

Ну что же, значит так и будет. Я выберусь наружу и на открытом пространстве смогу достаточно эффективно защищаться. Стоны за дверью стихли, чему я откровенно обрадовался – уж очень они раздражали. Отступил к окну вплотную и убрал откидной столик. Негромко скрипнув, он опустился к стене. Рано. Пока рано. Враг должен сделать ход, и я к нему был готов. Сейчас я был готов ко всему. Я не буду ничего спрашивать, я буду убивать, чтобы защитить свою жизнь. Разговоры здесь неуместны, потому что мой противник, судя по всему, не намерен их вести, да и у меня совершенно не было желания что-либо выяснять. Ослепляющая ярость уже отпустила меня, уступив место холодному и бездушному расчету. Ну где же ты? Покажись!

Стоны умолкли окончательно, но вместо них появился новый звук. Больше всего он напоминал чье-то невнятное и прерывистое бормотание. Я вслушивался изо всех сил, но ничего не смог разобрать. «Созерцать»? Зачем? Я уже убедился, что вагон битком набит тварями. А потом я услышал то, что меньше всего ожидал.

– Максим… Максим… – до боли знакомый голос позвал меня, но вдруг прервался стоном.

Невероятным усилием я заставил себя остаться на месте, а не ринуться в коридор, распахнув дверь. Что же это такое? Почему?!

– Максим… Помоги мне… Помоги, – снова донесся до меня голос раненного.

Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!

– Максим, пожалуйста… Я истекаю кровью… Я ранена… Помоги мне, – я не смог не узнать этот голос с легкой хрипотцой, и перед мысленным взором встали голубые глаза и упрямо лезущий в них локон светлых волос.

– Максим, помоги мне… – простонала она. – Помоги…

Вся моя злая решимость вмиг улетучилась, исчезнув под натиском растерянности и страха, но не за себя, а за нее.

– Помоги… Я умираю…

Ее стон разрывал мне сердце, а жалость глодала душу, как голодный пес – кость, но я остался на месте. Мне стоило огромных усилий, чтобы не ответить и продолжать молча слушать призывы о помощи.

Так нечестно! Умом я понимал, что враг играет со мной и не гнушается использовать самые грязные приемы только для того, чтобы выманить меня, чтобы я открыл дверь. Умом я понимал, но как же тяжело сдерживаться, черт побери!

– Заткнись! Заткнись! – я шептал себе под нос, страшась того, что враг смог найти мою слабую сторону.

Я был уже совсем не рад предстоящей схватке, и былая легкость покинула меня, оставив лишь угрюмую решительность ни за что не поддаваться на провокации.

Через несколько бесконечно долгих минут голос за дверью наконец-то стих, и я, не в силах сдержаться, достаточно громко, с огромным облегчением, вздохнул. Но мне не пришлось долго радоваться – тишину нарушил новый голос, который, к моему испуганному удивлению, принадлежал уже совсем другому человеку.

– Максим, открой, пожалуйста, дверь.

Я прекрасно знал эти строгие нотки в таком знакомом голосе. Я знал их уже много лет. Этот голос был первым, что я услышал, когда ребенком впервые раз сел за парту в классе, за окнами которого было лишь небо. Этот голос принадлежал Марине Яковлевне, моей Учительнице, человеку, который научил меня всему, что я знал и умел, как Плетущий.

Мне снова пришлось прикладывать огромные усилия, чтобы не поддаться первому порыву и не открыть дверь. Но в этот раз вовсе не сострадание или жалость двигали мной, нет. Я едва сдерживался, чтобы рефлекторно не выполнить не то просьбу, не то приказ Учительницы.

– Ты слышишь меня? Открой, пожалуйста, дверь, – снова прозвучал ее голос, но уже со стальными нотками. – Нам нужно поговорить. Это не терпит отлагательств.

Я был совсем не уверен, как бы я поступил, не будь того разговора с Клаусом. Безусловно, принимать на веру все, что он мне поведал в белой комнате с видом на его город, было нельзя, но в данном случае всего лишь намек с его стороны на возможное участие в последних событиях Учительницы решил совсем не последнюю роль. Открыл бы я дверь, если бы не знал, что Марина Яковлевна возможно, именно возможно, имеет какое-то отношение к смерти одной Плетущей и пребывании в коме двух других, одним из которых был мой друг, Миша? Открыл бы я ей дверь, если бы не бесчисленные твари в вагоне? Смог бы довериться? Наверняка. Я настроился и «созерцал», глядя перед собой, но ничего, кроме клубящейся тьмы не увидел, а это означало, что за дверью не было Учительницы, либо же твари своими телами ее заслоняли – такое тоже было возможно. «Созерцание» не рентген, по крайней мере, что касается способности видеть сквозь создания, людей или Плетущих.

– Максим, – снова донеслось до меня. – Это касается Миши и Клауса. Ты слышишь меня? Открой дверь.

Если бы меня уже не пытались убить, если бы меня не пытались выманить из купе голосом умирающей Сони, если бы я не встретился с Клаусом, если бы…

– Вали отсюда! – зло выкрикнул я, осознавав, что смысла таиться больше не было – враг хорошо знал, где я нахожусь.

– Как ты со мной разговариваешь?! Немедленно открывай! – она никогда так с нами не говорила – не позволяла себе этого. А сейчас в ее голосе слышалась лишь смертельная угроза, и больше ничего.

Если со мной действительно разговаривает Марина Яковлевна, ей ничего не стоит добраться до меня, живого или мертвого. Этот сон не мой и не ее, это сновидение обычного человека, поэтому наши возможности здесь одинаковы, и работать с этим сном мы можем как угодно. Она может с легкостью просто раздавить или сжечь мое купе, точно так же, как и я могу сейчас вынести всю стену перед собой воздушным тараном. Если только это действительно Учительница сейчас разговаривает со мной.

– А я сказал, вали отсюда! Мне не о чем трепаться с тварями! Убирайся, пока жива!

– Я не тварь, – гораздо спокойнее ответили мне из-за двери, – я Учительница. Нам с тобой нужно поговорить. Почему ты там заперся?

– По кочану, – сердито пробормотал я, отошел к самому окну и выглянул наружу. Не верю, ни единому слову не верю. Не будь вокруг столько тварей, я бы еще, может быть, поговорил. Вот выберусь из вагона на открытое пространство и тогда пообщаемся. Просто для того, чтобы я самому себе не казался загнанным в угол диким зверем.

Ровная местность за окном тянулась вдаль, насколько хватало глаз и скудного света узкого месяца с многочисленными звездами. Прислонившись лбом к холодному стеклу, посмотрел вниз. Сколько там до земли? Метра три – рельсы, на которых замер поезд, лежали на насыпи. Не страшно. Вполне приемлемая высота для аккуратного спуска.

– Максим, ты слышишь меня? – никак не могла угомониться выманивающая меня тварь.

Я примерился к стеклу, выбирая место для удара. Задумался на секунду. А зачем бить, если в руках оружие?

– Я не выйду, – бросил в сторону двери. – И передай своему хозяину, что я жду его. Пусть приходит, если, конечно, смелости хватит.

Тишина. Еще несколько секунд я вслушивался, но, так и не дождавшись ответа, еще раз выглянул в окно, но там лишь степь да звезды, белыми искрами тлеющие в черном небе, и вскинул автомат, приготовившись стрелять в стекло. И тут за дверью раздался новый голос. Я замер соляным столбом не в силах поверить собственным ушам. Из коридора доносились не стоны раненной Сони, не речь Марины Яковлевны – нет. Я совершенно отчетливо слышал детский плач. Я мог бы узнать его из сотни, из тысячи таких же, потому что он принадлежит моему ребенку, моей младшенькой.