Гарри Тертлдав - Ответный удар
— Пока не прилетели ящеры, в Пскове размещался штаб Северной группы войск. Ящеры вынудили фрицев отступить, но после наступления холодов им пришлось и самим покинуть город. Сейчас в Пскове русские, но я подозреваю, что здесь осталось некоторое количество немцев.
— Просто чудесно! — мрачно заявил Эмбри.
Как только англичане вышли из самолета, холод мгновенно обжег им лица. Их экипаж сократили: пилот, бортинженер (Бэгнолл также выполнял обязанности радиста), штурман и оператор радиолокационной установки. Они не взяли с собой бомбардира и стрелка. Если бы их атаковали ящеры, то пулеметы против пушек и ракет вряд ли бы им помогли.
— Здрайстье, — сказал Кен Эмбри, исчерпав тем самым весь свой запас русских слов. — Кто-нибудь здесь говорит по-английски?
— Я говорю, — сказали двое — один с русским акцентом, другой с немецким.
Они с подозрением посмотрели друг на друга. Несколько месяцев совместных боев против общего врага еще не успели стереть воспоминаний о прошлых сражениях.
Бэгнолл немного занимался немецким в колледже перед тем как вступил в Королевские Военно-воздушные силы. Но это было почти три года назад, и он успел почти все забыть. Как и полагается выпускнику колледжа, он прочитал «Ужасный немецкий язык» Марка Твена. Это он не забыл, в особенности ту часть, где говорилось о том, что легче отказаться от двух кружек пива, чем от одного немецкого прилагательного. А русский еще хуже — даже алфавит выглядит как-то странно.
К удивлению Бэгнолла, Джером Джонс заговорил по-русски — не слишком бегло, однако его понимали. Обменявшись несколькими фразами, он повернулся к своему экипажу и сказал:
— Человека, который говорит по-английски, зовут Сергей Леонидович Морозкин. Он предлагает нам следовать за ним в Кром, опорный пункт местной обороны.
— Что ж, нам остается лишь подчиниться, — сказал Эмбри. — Я не знал, что ты говоришь по-русски, Джонс. Вот уж никак не ожидал, что парни, которые готовили нашу операцию, кое-что соображают.
— Ничего они не соображают, — скривился Джонс. — Когда я учился в Кембридже, меня заинтересовали византийская культура и искусство, что, в свою очередь, вывело на Россию. Мне не хватило времени, чтобы как следует заняться русским языком, но кое-что я выучить успел. Однако об этом ничего нет в моих документах, так что никто не знал о моем увлечении русским.
— Ну, в любом случае, нам повезло, — заявил Бэгнолл. «Что, если Джонс большевик?» — подумал он. Впрочем, теперь уже все равно. — Мой немецкий оставляет желать лучшего, но я собирался им воспользоваться, когда ты с ними заговорил. Не очень разумно общаться с союзниками на языке общего врага.
— Против Eidechen — прощу прощения, я не знаю, как это по-английски; русские называют их ящерицами — в борьбе против общего врага, явившегося с неба, люди должны забыть о своих разногласиях.
— Против ящеров, вы хотели сказать, — уточнили Бэгнолл и Эмбри.
— Ящеры, — эхом отозвались немец и говорящий по-английски Морозкин, которые явно хотели получше запомнить новое слово; не вызывало сомнений, что использовать его придется часто.
— Я гауптман — капитан по-английски, да? — Мартин Борк. После того, как все члены экипажа представились, Морозкин сказал:
— Сейчас поедем в Кром. Самолет оставим здесь.
— Но радар… — жалобно начал Джонс.
— Возьмем с собой. Он в ящике, да?
— Ну, да, но…
— Поехали, — повторил Морозкин.
На дальнем конце посадочной полосы — долгий и тяжелый путь по холоду и снегу — их поджидали запряженные тройкой лошадей сани, которые должны были доставить экипаж в Псков. Как только сани тронулись, весело, словно распевая радостную зимнюю песню, зазвенел колокольчик. Бэгнолл посчитал бы путешествие гораздо более увлекательным, если бы не заметил за спиной у возчика винтовку, а за поясом полдюжины немецких гранат с длинными ручками.
Псков был построен в кольце двух сходящихся рек. Сани скользили мимо церквей и крупных домов в центре, на многих из которых виднелись следы боев с немцами и ящерами.
Ближе к слиянию двух рек располагался рынок и еще одна церковь. На рынке пожилые женщины в платках, продавали свеклу, репу и капусту. Над большими котлами с борщом поднимался пар. Люди стояли в очередях, чтобы купить то, в чем они нуждались — в отличие от англичан, которые в аналогичных ситуациях обожают пошутить, русские стояли молча, с мрачными лицами, словно не ждали от судьбы ничего хорошего.
По рынку расхаживали вооруженные патрули, чтобы никому не пришло в голову нарушать порядок — немцы в металлических касках и серых полевых шинелях и русские солдаты в диковинной смеси гражданской одежды и военной формы, с самым разным оружием в руках, от ружей и винтовок до автоматов. Однако все — немцы, русские и даже старые женщины с корзинками, полными овощей — ходили в одинаковых толстых войлочных сапогах.
На ногах возчика саней тоже была пара таких сапог. Бэгнолл похлопал его по плечу и показал на них.
— Как вы это называете? — спросил он, но в ответ тот лишь улыбнулся и развел руки в стороны. Тогда Бэгнолл попытался перейти на немецкий: — Was sind sie?
Возчик понял его вопрос и радостно улыбнулся.
— Валенки, — ответил он и добавил пару предложений по-русски, прежде чем сообразил, что Бэгнолл его не понимает. Немецкий у возчика оказался еще хуже, чем у бортинженера, поэтому тот сумел разобрать, что сказал русский. — Gut… gegen… Kalt.
— Хорошо помогает против холода. Спасибо… danke. Ich verstehe. — Они кивнули друг другу, довольные тем, что им удалось объясниться.
Валенки действительно выглядели теплыми и, похоже, неплохо защищали от холода — толстые и плотные, нечто вроде одеяла для ног.
Сани прокатили мимо памятника Ленину; напротив, по диагонали, стояла еще одна церковь с куполом, похожим на луковицу.
«Интересно», — подумал Бэгнолл, — «видит ли возница иронию в таком соседстве?»
Если да, то виду он не подавал. Вероятно, ирония в Советском Союзе так же небезопасна, как и в нацисткой Германии.
Бэгнолл покачал головой. Русские стали союзниками англичан из-за того, что были врагами Гитлера. Теперь русские и немцы объединились в борьбе против главного врага — ящеров, однако до сих пор относились друг к другу с подозрением.
Лошади с трудом тащили сани в сторону холмов, на которых располагался старый Псков. Сани замедлили свой бег, и Бэгнолл понял, почему для города выбрано именно это место: крепость перед ними — по-видимому, Кром — стояла на отвесном обрыве, который высился над слиянием двух рек. Они проехали мимо полуразвалившейся стены, окружавшей другую сторону крепости. Часть развалин показалась Бэгноллу свежими — интересно, кто тут постарался — немцы, или ящеры?
Сани остановились, и Бэгнолл вылез на снег. Возница показал в сторону одной из башен с поврежденной крышей. Возле входа стояла охрана — два солдата, немецкий и русский. Они распахнули перед Бэгноллом двери.
Переступив порог, он сразу почувствовал, что перемещается назад во времени. Коптящие факелы отбрасывали диковинные тени на неровную поверхность каменных стен, дальше все терялось в чернильном мраке. Его ждали трое мужчин в меховых шубах. Рядом лежало оружие. Они больше походили на вождей варваров, чем на солдат двадцатого века.
Вскоре в помещение вошли остальные англичане. Судя по лицам, они испытывали те же чувства, что и Бэгнолл. Мартин Борк показал на одного из сидевших за столом мужчин и сказал:
— Генерал-лейтенант Курт Чилл, командир 122-ой пехотной дивизии, сейчас он возглавляет силы Рейха в Пскове и его окрестностях. — Затем он назвал своему командиру имена англичан.
Внешность Чилла совсем не соответствовала представлениям Бэгнолла о нацистских генералах: никакого монокля и высокой фуражки с высокой тульей, да и лицо не имело ничего общего с худощавыми лицами прусских офицеров. К пухлым щекам генерала уже давно не прикасалась бритва. В карих (а вовсе не стального цвета) глазах Чилла явственно промелькнула ирония, когда он обратился к гостям на весьма приличном английском:
— Добро пожаловать в цветущие сады Пскова, джентльмены.
Сергей Морозкин кивком показал на двоих людей, сидевших слева от Чилла.
— Перед вами командиры Первой и Второй партизанских бригад, Николай Иванович Васильев и Александр Максимович Герман.
Кен Эмбри прошептал Бэгноллу:
— Не хотел бы я сейчас иметь такую фамилию в России.
— Видит Бог, ты прав. — Бэгнолл посмотрел на Германа.
Может быть, впечатление создавали очки в металлической оправе, но он ужасно напоминал школьного учителя — только с огненно рыжими усами.
Васильев же, наоборот, походил на бородатый валун: низенький, плотного телосложения, он казался очень сильным человеком. Розовый шрам — возможно, след от пули — рассекал левую щеку и густую, похожую на шкуру тюленя, щетину. Если бы пуля прошла на пару дюймов левее, то Васильев не сидел бы сейчас за этим столом.