Александр Зорич - Клад стервятника
— Не торопись. От судьбы не уйти, но в объятия её жаркие не спеши упасть. Сбывшееся желание не всегда оправдывает ожидания. Хватай шмотки, пора ехать. Кстати, для удобства пока что называй меня… Леа. Сокращённо от хамелеона. Другие варианты сокращений можешь смаковать мысленно, в моменты, когда я тебя достану до печёнок.
Подхватив нехуденький унирюкзак военного образца, ведущая лёгким движением забросила его за спину, в руки взяла продолговатую, узкую, похожую на длинный бочонок или футляр чёрную сумку и скользящими шагами устремилась через улицу. Сумку она несла на полусогнутых руках, будто младенца, в одеяло замотанного.
Полушлем с проекционным «забралом», шикарная обувка от армейских кутюрье, хемикожаная куртка зимней модели и комплектные с нею карманистые штаны, на которые она сменила короткое чёрное платьице ещё в номере тихой гостинички, делали её вылитым персонажем феминистского боевика.
Несколько портили милитаристскую стилистику оранжевый «пацифик» с надписью по окружности «Peace Forever!» на спине и отсутствие устрашающего вида лучевого энергана или многоствольного электропулемёта.
Ничего-ничего, это дело поправимое с её-то способностью быстро перевоплощаться… Хемикожу на другой узор принудительно перепрограммировать — секундное дело; а фоновый окрас она изменяет автоматически. Плащ-палатка из этого незаменимого в командировочных условиях материала в рюкзаке Ника свёрнутая лежит.
— Так точно, принцесса Лея, — отрапортовал ведомый, подхватывая свои пожитки. — Небесный работяга Люк всегда готов к новым подвигам.
— Давай, давай, шевели рычагами, шутник. Мысленно комментируй, я сказала. Болтовня на марше сбивает дыхание. Хочешь язык почесать — жди привала.
— А когда в поезде едешь, оно как считается, привал или движение?
— Смотря в каком поезде ехать. За мной!
При ближайшем рассмотрении открылась удручающая картина.
Станция ждала капитального ремонта, похоже, лет тридцать. Безуспешно. Не дождалась. До юго-западной окраины города финансирование не доковыляло. Судя по царящему запустению, вообще непонятно, почему это железнодорожное захолустье до сих пор не упразднено.
Станционные обитатели выглядели «предметами» из того же антикварного набора. По одному из путей как раз черепашьим темпом двигался жёлто-коричневый дизельный снегоочиститель доисторического образца, из бокового окошка выглядывала красная, испитая физиономия машиниста. Какие-то зачуханные, бомжеватой наружности мужички возились у нескольких вагонов и цистерн, ржавевших на запасном пути. Две толстые тётки в красно-оранжевых жилетах поверх ватника и пуховика лениво орудовали широкими пластиковыми лопатами, делая вид, что убирают снег с перрона. По якобы расчищенному участку прохаживался, прихрамывая, большой чёрный пёс дворянской породы.
Возникло стойкое ощущение, что с городской улицы «туристы» шагнули прямо в документальный фильм полувековой давности. Если не больше. Ещё и пахло соответствующе, к снежной основе атмосферы примешивались стойкие ароматцы копоти, пролитого мазута и продуктов сгорания топлива.
У центрального выхода из Станционного строения, спиной к путям, стоял высокий старик в тулупе и форменной фуражке. Смотрел он через проём распахнутой настежь двери внутрь здания. Чем-то там внимание железнодорожника привлекалось до такой степени, что на появление двух потенциальных пассажиров его уже не осталось.
На них вообще никто и глазом не повёл. Ник поднял руку, намереваясь приветственно помахать тёткам, и открыл было рот, чтобы к ним обратиться… но прикосновение спутницы пресекло поползновения. Она цепко ухватила его за предплечье, дёрнула руку вниз и повертела головой, безмолвно запрещая вербальный контакт с местными обитателями.
Пока журналист раздумывал, что ему за это будет, если он шёпотом спросит у «принцессы Леи» почему, необходимость задавать этот вопрос отошла на задний план происходящего.
Справа, из серо-синеватой взвеси, дымно клубящейся у дальней оконечности здания, вдруг показалась тупая, совершенно не обтекаемой формы «морда» старого локомотива. Выпуская чёрные клубы сгоревшей соляры, тепловоз надвигался по тому самому пути, который свежерасчистил музейный экспонат…
Сиплый, придушенный гудок возвестил о прибытии поезда.
— За мной, след в след. Без вопросов, — приказала сталкерша. Ничего не оставалось, как скрупулёзно следовать приказу. Чем Ник и занимался послушно всю дорогу. До самой конечной станции.
Если проводница находила нужным, она сообщала какую-то информацию сама.
За что ей отдельная репортёрская благодарность.
…Рассеянный свет раннего утра робко просочился в маленькие подпотолочные окошки длинного, «трамвайчиком», полуподвального помещения. Двухэтажные нары, сооружённые по всей длине стен, были сработаны из деревянных досок, обтянутых войлоком, и сучковатых круглых столбиков до потолка через каждые пару метров.
Здесь и похрапывали, в обнимку со своими пожитками, сталкеры. Десятка полтора человеков. Запах ночлежки практически не отличался от запаха ночного плацкарта, спального вагона третьего класса в поезде дальнего следования. Доминирующие запахи там и тут — смрад вчерашнего курева и вонь «стоячих» носков.
Солнце ещё не взошло. Но пятеро из переночевавших здесь уже не спали. Шнуровали высокие ботинки, затягивали пояса, поправляли лямочки, вешали, крепили, вставляли всевозможные примочки в неповторимые, самодельные крепления. Юзали ремни винтовок, чтобы не цеплялись они за карманы и «торчунки» всевозможные. Коротко говоря — тщательно готовились к переходу.
Дверь в торце барака тихонечко скрипнула и отворилась. На пороге стоял Семёныч, поблёскивая своей лысиной в полголовы, обрамлённой густым плетением седых волос. Лампа накаливания, подвешенная под потолком в импровизированном абажуре из полусферы простреленной армейской каски, то и дело мигала от перепадов напряжения.
— Ну где вы там, басмачи, готовы?… — прошептал старик и призывно махнул рукой, маня за собой.
Сталкеры быстро сгребли остатки разложенных вещичек в рюкзаки и, закинув их за плечи, потянулись за старым контрабандистом.
— Семёныч, ты ж не бедуешь. Почему не сменишь телогрейку древнюю на «автономник» армейский? Только не говори, что денег нет.
Луч шагал за спиной хозяина и во всех деталях рассмотрел замусоленное отголосье позапрошлой эпохи.
— Малый ты ышо, хоть и перевалило за полтинник не упомню когда! Никак не уразумеешь: тепло-то — оно разное бывает. Какое — греет-жарит кожу, а какое и косточки теплит, и душу подугливает…
Подымаясь по лестнице, Старик даже не затруднил себя обернуться, однако его нравоучение сталкер отчётливо расслышал. Усмехнулся ностальгически… Уж за кем, за кем, а за этим дедушкой право его поучать закреплено официально, на законном основании, так сказать. Хотя здесь правила большого мира и недействительны, но в данном конкретном случае Луч безоговорочно соглашался на ученический статус.
Лестница вывела к промежуточному пролёту. Здесь Старик остановился. Железобетонные ступеньки взбегали отсюда к площадке, расположенной непосредственно перед открытой дверью в помещение бара. Там, за проёмом, сейчас царила тишина. Не то что вчера… Луч моментально вспомнил вчерашний вечер, когда он, разогретый спиртом, потреблённым у костров, завалился к стародавнему знакомцу.
Единственному в Зоне и околозонье человеку, который ЗНАВАЛ его в прошлой жизни. Там, в большом мире. Очень-очень давно! Был тогда сталкер ещё совсем юным и даже в бреду представить не смог бы, что когда-нибудь превратится в добровольного пленника ЧК. Мечтал о карьере портфельною инвестора или биржевого брокера, наивный такой подросток…
Основы экономики им преподавал этот дедуля, с виду совсем дряхлый. В то время — Игорь Павлович Семёнов, более чем крепкий молодой мужчина, по которому сохла не одна старшеклассница… Как же всё-таки неисповедимы судьбы человечьи! Где-где, а в Чёрном Краю встретить своего школьного учителя, это «ппц», как некогда выражались ровесники будущего Луча.
Ух и оторвались же они вчера! Семёныч, по обыкновению, всё пытался поучать и вразумлять бывшего ученика. Каждый раз, когда Луч с ним встречался, традиционно повторялось это педагогическое пиршество. Оба радовались, что ещё живы, что снова подфартило встретиться… И всё это роскошное общение проистекало под «Никитский сад», отголосок ещё более старой эпохи, юности учителя. Хороший такой, крымский, коньячный, да ещё пятизвёздочный отголосок. Хотя если отсчёт звёзд вести от даты начала хранения, то и не сосчитать их, как на небе.
Старик — стариком, в обед сто лет, а держал заведеньице вполне бодрое, стилистически выдержанное. Деваха упругая шест полировала постоянно. Не то что модные нынче клетки и лестницы… Интерьер соответственный, музон всегда в тему и по ушам не лупил. Набору алкогольному мог позавидовать любой столичный ресторан, ну, это неудивительно, при доходах Старика… И зачем ему столько денег в таком почтенном возрасте?
