NeuroSoul Том 2. - Данила Скит
Теперь она под его носом, и тоже не чувствовала никакого стыда. Ей нравилась эта коморка. Здесь пахло пряной сыростью и спокойствием. Под потолком светлела прорезь длинного окна, в ней мелькала начищенная обувь прохожих. Иногда слышались звуки рычащих моторов, лай собак и автоматические оповещение о биржевых потрясениях. Солнечные лучи круто падали на пол, длинные и теплые, в них вилась пыль, создавая мимолетные мелкие тени.
На серые камни оперлись грузные очистители, поглотители и дезинфекторы. Среди них затесался маленький диванчик, на котором робко свернулась тело Нэнсис, и маленький круглый стол с прочными ножками, где покоилась ее голова. Мокрую швабру в углу Нэнсис попросила принести отдельно, чтобы напомнить себе о детстве. Это от нее так пахло сыростью. Когда-то человеческая рука прикасалась к древку и наполняла дома чистотой. Среди всей этой груды техники найти чистоту становилось все труднее. Особенно в самой себе.
«Перешла ли я черту, за которой лишаюсь рая?»
— Рай… оно ведь… понятие относительное, — Найман проковылял от двери к голове, запахивая полы широкого халата. Он хромал.
— Скажи, что ляпнул это между делом, не задумываясь. Я не обижусь. Иначе ты очень расстроишь меня.
— Я ляпнул это между делом, — покорно ответил Найман.
— Странно, что тебе это вообще пришло в голову. Мои кошмары и так полны тревог. Не заставляй еще тревожиться и за тебя.
Найман уже пережил свои лучшие годы, кожа его истончилась и сморщилась, движения рук были не такими твердыми, как раньше, взгляд не таким зорким. Во рту осталось всего два своих зуба, и еще четыре искусственных, помогающих ему прожевывать кашу. От остальных он отказался, как и от любых имплантов в своем теле: хороших рук, красивых ног, прямой спины и сильного сердца. Это был старый сгорбленный карлик с немного длинноватыми ручками и кривыми ногами. На отсутствующей шее покоилась полу лысая голова, и с каждым разом ветер уносил с нее остатки седых волос. Поэтому Найман старался реже бывать на открытых местах, а еще потому, что скверно бегал и ужасался любых препятствий на своем пути, будь то тротуар или ступенька. Он любил широкие халаты, покрытые причудливыми разводами, густое пахучее молоко и сговорчивых женщин, кормящих грудью.
Спрашивать его про рай — все равно что вещать на площади, полной людей, насколько он безобразен. Все было настолько очевидно, что лежало на поверхности без какого-либо подвоха. А его глупые шутки…
Да, Найман был далеко не красив. Урод — он сам часто называл себя так, не стыдясь напомнить об этом остальным при каждом удобном случае. Наверное, он даже гордился коротким телом и кривым лицом, а потому смирился со своей внешностью ради высшей цели. Достичь рая. Ради рая он и остался таким — немощным, сгорбленным, отвращающим взгляд.
Очевидно, Нэнсис опять не поняла его шутки, она редко улыбалась и не видела толка в праздности. Хитро улыбаясь, Найман вынул дрожащими пальцами небольшую шкатулку из широких карманов широкого халата. Он знал, что Нэнсис простила ему неуместный задор.
— Вы столько лет знаете меня, Нэнсис. Мой горб маячит перед вашими глазами чаще, чем собственное сердце. Я такой, потому что не хочу менять вечность на гору алмазов, — Найман открыл длинную шкатулку, достал оттуда несколько пахучих палочек благовоний. — Не знаю, калечит ли киборгизация души, и мешает ли им протиснуться в рай… у меня нет анализаторов, чтобы проверить это. Но я уверен, что лучше не рисковать. — Найман кивнул со знанием дела. — Если рай существует, лучше не ссориться с его владельцем. А если нет… что я теряю?
— Тебе тяжело, Найман.
— Вы не правы. Оставаться таким, каким тебя создала природа легко. Для этого нужно просто ничего не делать.
Он один из немногих, кто мог сказать Нэнсис «вы не правы», и при этом сохранять абсолютное спокойствие. Нэнсис любила его за это. А еще за то, что он тоже калека. Только, в отличие от нее, у Наймана было все в порядке с душой. Он не просыпался по ночам от того, что захлебывался в лужах крови, втекающих в красные реки, а реки — в алые океаны. Давно прошли те дни, когда Нэнсис погружала в них только руки — до самых локтей. Теперь снились только те, в которых она тонула с головой.
— И в чем радость твоей жизни, Найман? — тихо спросила Нэнсис. — Неужели ты живешь только высшей целью? Так помпезно. Мне никогда не нравилось... как-то… пусто. Высшая цель… звучит, как ничего.
— У меня есть шоколад, — улыбнулся кривой улыбкой Найман, засветив острый зуб в правом уголке рта. — Я люблю розовый, с клубникой. Правда, после него гадишь жидким, но это вполне переживаемо.
— Я так и не привыкла к тому, что мне не нужно дышать, — призналась Нэнсис, прикрыв веки. Найман поджег благовония и дым взвился вокруг ее головы, лаская щеки и заставляя слезиться единственный глаз. — Мне все время кажется, что внизу у меня легкие. Я иногда пытаюсь вдохнуть, хотя знаю, что не смогу. Меня охватывает паника, я задыхаюсь. Прошло уже тридцать с лишним лет, а я так и не привыкла.
— Вы можете сделать себе искусственные, чтобы они расширялись и сжимались, как настоящие. Так вам будет легче.
— Как мое сердце?
— У вас настоящее сердце.
— Рядом с настоящим сердцем не может быть искусственных легких. Мне кажется, я давно должна забыть, как дышать ими… только это не так-то просто сделать. — Нэнсис помедлила немного, помяв упругие силикоберовые губы. — Я сделала много плохого, Найман. Поэтому и спрашиваю, где мое равновесие? Где та черта, за которой я теряю право на рай?
— Если честно, я думал, что вы уже давно от него отказались.
Он был настолько же жесток, насколько и правдив. Однако Найману, как и всем, было свойственно ошибаться. Нэнсис не отказывалась от рая, она лишь ходила вдоль черты и боялась свалиться не в ту сторону. Кровавые реки имели бурные потоки, они с легкостью подтолкнут ее.
Эти слова она ему тоже простила.
Найман просеменил к дивану, на котором свернулось тело Нэнсис, взял небольшую подставку под ноги и вернулся к столику. Кряхтя, он забрался на нее, чтобы увеличить свой рост. Так его руки могли дотянуться до маленьких кнопочек на подставке для головы. После того, как Найман раздробил кости в руках и вытянул
