Кира Иларионова - Код Зверя
Путник мотнул головой, и его движения вновь стали человеческими; в груди размеренно забилось упорное сердце. Вытерев мачете о крыло твари, он направился к брошенной недалеко канистре. Теперь уже ничто не помешает покинуть остров.
А за спиной осмелевшие мутанты повылазили из своих нор и уже принюхивались к телу гиганта.
Удивительно, но мотор завелся с первого раза.
— Да, все‑таки золотые руки у тебя, Кирилл, — пробормотал человек, выруливая из бухты. — Были… ну что ж, прощайте, Соловки, — махнув монастырю рукой, он отвернулся.
Человек не мог видеть, как сильный поток ветра пронесся по двору Кремля, сметая пыль и налет радиоактивных паразитов. Некогда яркие черепичные крыши и белые стены, за прошедшие годы утратившие лоск и внутреннюю силу, вновь обретали цвет и четкость линий. Обрушившиеся под влиянием непогоды червленые купола с тихим скрежетом вернулись на свои законные места. На их навершиях гордо красовались символы старой религии. Наглухо закрывшиеся ворота крепостных стен замкнули пятигранный контур, так похожий на огромное сердце. Ветряные потоки вихрями закручивались во внутреннем дворе и перекатывали наружу, унося с собой серый маслянистый пепел — единственное воспоминание о жителях острова. Гермоворота подземной лаборатории, многие годы служившей персональным адом стольким безвинным людям, распахнулись навстречу очищающей силе.
Подобно живому существу Кремль дышал. Древнее строение, пережившие века до Последней войны и столько лет после, впервые осталось абсолютно пустым. Одиночество ему не нравилось, и по всей территории, раздражая глаз непривычными одеяниями, вразнобой начали появляться люди из разных эпох: монахи, заключенные, военные, ученые. Слишком яркие, чтобы быть живыми, они изредка шли помехами, как картинка на экране старого барахлящего телевизора. Среди всей этой массы появились и одиннадцать детских фигурок. Поднявшись на стену, они грустно смотрели вслед удаляющемуся катеру, провожая в большой мир близкого друга, практически брата. Летящее на всех парах судно постепенно уменьшалось в размерах, но лишь когда его поглотил рассветный горизонт, фигуры начали спускаться со стен. Спускаться в их новый Дом, новый Мир… Мир воспоминаний.
Николай Терентьевич был, пожалуй, одним из старейших жителей бункера — три дня назад отпраздновал свое восьмидесятитрехлетие. Однако возраст ничуть не мешал старику нести караул у гермоворот. Не мог он сидеть без дела, а так как в убежище давно ничего из техники не ломалось, то и заняться, кроме дозора, было нечем.
В этот раз, как и во все предыдущие, дедушка сидел под лам — пой — вонючкой, пил бурду, которую здесь называли чаем, и читал очередную книжку. Караван из Полярных Зорь должен был прийти не раньше чем через неделю, все сталкеры благополучно вернулись. Потому, услышав стук, Николай даже растерялся немного и схватился за автомат. Удары были слабыми, неритмичными, точно не условный стук караванщиков или, на худой конец, заплутавшего местного. Только с пятого круга старик понял, что сбивчивая дробь — самый обычный сигнал SOS. По уставу караульный не имел права открывать гермоворота, пока не услышит оговоренных позывных. Но проситель за дверью выбивал сигнал о помощи так упорно, что старик нарушил правило. К тому же интуиция, ни разу не подводившая потомственного военного механика, буквально молила открыть ворота, иначе он потом очень сильно пожалеет.
За дверью на грязном весеннем снегу лежал человек в черном защитном костюме. По виду не взрослый, скорее всего — подросток.
— Бедняга, эк тебя уморило — на снежку отдохнуть прилег. А если бы мутанты или еще гадость какая? — бормотал старик, затаскивая неизвестного в бункер и закрывая гермоворота.
На двери красовалась побледневшая от времени и непогоды надпись «Убежище № 4 г. Кемь».
Отражение первое
Охотник
ОТРАЖЕНИЕ ПЕРВОЕ.ОХОТНИК. ГЛАВА 1. ДОБРО ПОЖАЛОВЛТЬ В КЕМЬ
Мерное постукивание жестких подошв армейских сапог по проржавевшим рельсам железной дороги, некогда путеводной нитью соединявшей дальний север с сердцем страны. Тихое стрекотание живности в корявых кустах. Проплывающая мимо скудная растительность, скидывающая зимние одеяния.
Весна. Когда‑то она приходила в этот край молодой румянощекой красавицей, украшая раскидистые деревья россыпью нежных почек, пела веселым звоном капели. Просыпались от долгого холодного сна животные, пробивалась сквозь увядший, чуть пряный ковер молодая зелень. Люди встречали приход весны улыбками. Чествовали в древнем языческом обряде, сжигая в очищающем огне чучело ее суровой старшей сестры зимы. Когда‑то весна была надеждой… Это время прошло, сгорело безвозвратно в горне ядерной войны. На месте гремучих зеленых лесов, коими славился город — низкие, безлистные, будто скрученные неизвестной силой, жалкие пародии на деревья и язвы выжженной, бесплодной земли. Сюрреалистический кошмар. Теперь с приходом тепла просыпаются монстры, что в разы опаснее своих зимних собратьев. Порождения чьего‑то больного разума, они вселяют страх в сердца и души выживших людей. Уродливые, бессловесные, движимые лишь неутихающим чувством голода, с каждой новой вес — ной они продолжают рвать на части остатки вида, некогда гордо именовавшего себя царем природы. Силы и мужества бороться с ними хватает немногим, но пока такие люди живут, у человечества еще есть шанс. Пусть призрачный, едва видимый, едва ощутимый, но шанс выиграть войну за место под солнцем. Когда‑нибудь это обязательно случится, но не сейчас. Еще не сейчас. А пока… Стуча сапогами по шпалам, охотник шел в убежище под железнодорожной больницей, что за прошедшие три года так и не стало ему домом.
— Итого, сколько на этот раз? Пять. Нет шесть, точно шесть, — тихо бормотал он себе под нос. — Мда, за последний год живности в округе стало существенно меньше. Надо будет на досуге подумать, куда со станции берлогу перенести. Поближе к гнездовьям тварей.
Привычка разговаривать с самим собой появилась сразу после смерти Терентьича, долгое время бывшего единственным близким человеком в бункере. Из‑за собственной скрытности охотник чурался людей, предпочитая их обществу долгие вылазки на поверхность, где для отдыха оборудовал берлогу в здании железнодорожной станции. Часы, проведенные в разрушенном городе в поисках очередного гнезда, разливающийся по жилам адреналин постоянных схваток с исковерканной живностью, удовлетворение от очередной отнятой жизни, просачивающийся в легкие воздух с привкусом смерти — все это как ничто другое способствовало бы превращению в зверя. А такие беседы с собой помогали ему не забывать человеческую речь, собственную сущность.
Размышления охотника прервала открывшаяся ему необычная картина. Странный старик, явно не из местных, с сильно отросшей шевелюрой и бородой непонятного из‑за грязи и спутанности цвета, в одежде столь ветхой, что и не определить, чем она была изначально, тащил через рельсы полупустой мешок. А в небе над ним, победно клекоча, разворачивался для атаки молодой крылатый. Услышав боевой клич, мужчина поднял голову и застыл истуканом. На лице его отразился страх с примесью необъяснимой покорности. Охотник сорвался с места, моментально переходя на спринтерский бег.
— Мужик! По крыльям стреляй! — прокричал он, скидывая с шеи ремень потертого «калаша». — Да не стой же ты столбом, твою… Стреляй!
Монстр, сложив кожистые крылья, уже падал на свою жертву. Видя, что старик не реагирует, охотник тихо зарычал. «Не успеваю», — пронеслась в голове предательская мыслишка, заставив взвинтить организм до максимума. Легкий импульс по энерготокам, и натруженные за вылазку мышцы вновь стали эластичными, возвращая телу прежнюю скорость. Время привычно замедлило бег, стучавшее в ушах сердце замолкло, оставив разум кристально чистым. Совершив прыжок, которому позавидовали бы и кошки, охотник, сбив с ног старика, покатился вместе с ним по насыпи, едва разминувшись со смертоносными когтями твари. Резво вскочив, он развернулся к противнику, извлекая из ножен клинки. Отточенная сталь тонко запела, будто в предвкушении. Закрутив крыльями вихри из пыли и мелкого мусора, крылатый опустился на задние лапы и с гневным криком вытянул длинную тонкую шею в небо. В ответ охотник лишь по — звериному оскалился — в глазах его плескалась ярость. Сделав шутливый реверанс, будто приглашая тварь на танец, он одним быстрым неуловимым движением прыгнул вперед, метя в столь необдуманно подставленную самоуверенной тварью шею. Слишком быстрые для молодого крылатого клинки достигли цели, и темная, дымящаяся в прохладном весеннем воздухе кровь монстра оросила землю. Туша начала заваливаться назад, булькая разорванным горлом в предсмертной жалобе.
Вытерев мачете о траву и вернув их в ножны — колыбели, охотник направился к сидящему на насыпи старику, больше не обращая внимания на бьющегося в конвульсиях монстра.
