Газлайтер. Том 26 - Григорий Володин
Мстиславский резко выпрямился:
— Да о них мы, между прочим, и хотели поговорить с самим Филиновым. Это — наши люди. Отпустите их. Немедленно.
— Я уже связалась с милордом, — с тем же хладнокровием ответила Гереса. — Он велел держать зачинщиков под арестом до окончания арктической кампании. В назидание остальным вашим людям, чтобы не забывали, в чьей юрисдикции находятся.
Трубецкой тяжело выдохнул и стукнул пустым бокалом по столу.
— Это невообразимо! Мы, выходит, пришли воевать за Филинова, а он, вместо благодарности, сажает наших людей⁈
— Ваше Сиятельство, я непременно передам вашу жалобу лорду Даниле, — спокойно отвечает Гереса, не шелохнувшись. — Обсудить этот вопрос вы сможете лично после его возвращения. До тех пор задержанные останутся под стражей. — Она добавляет чуть тише, но отчётливо: — Кстати, Ваши Сиятельства, городская тюрьма в настоящий момент в основном пустует. И вполне готова принять ещё желающих.
Трубецкой резко кричит:
— Это вы на что намекаете?
— Ни на что, — спокойно отвечает Гереса. — Просто делюсь фактом. К вашему сведению.
Она слегка склоняет голову — вежливо, но без тени подчинения.
— Могу ли я идти?
— Идите, — хмуро бросает Мстиславский, не глядя на неё.
— Да уже пожалуйста идите, — бурчит Трубецкой, вонзив взгляд ей в спину, когда богатырша уверенным шагом покидает комнату.
Как только за ней закрывается дверь, бояре переглядываются. Взгляд Трубецкого пылает яростью.
— Нет, ты видел, Боря, какова нахалка! Надо бы её прикончить, — шипит он. — Пусть она и Мастер, как сказал сканер, но такое обращение⁈ От бывшей простолюдинки, иномирянки к тому же! Я это так не оставлю. Подам жалобу в Дворянский совет. Пусть знают, как нас тут встречают.
Мстиславский качает головой, возразив:
— Это вряд ли. Обрати внимание, Руслан, что формально она обращалась к нам уважительно. Вежливо, по этикету.
— Но по содержанию она нас с грязью смешала! — возразил Трубецкой.
— И сделала это так, что не за что и зацепиться. Грамотно. Очень грамотно. Филинов знал, кого прислать.
— Чертов малолетний графенок! Мало ему, что тащит нас на Южный полюс, так еще и присылает наглых баб! Вздрогнем, Боря, — сменил тебу боярин.
— Да, давай.
И бояре чокаются.
* * *
Пришлось включиться в разговор в «Неве». Через кольцо проконтролировал разговор Гересы с Трубецким и Мстиславским — не навязчиво, так лёгким касанием. В один момент попросил у нее контроль над телом, ещё до того, как она, заведясь, могла бы бросить что-нибудь лишнее. А уже Гереса могла — от души. Богатырша у нас решительная, горячая. Потом бы, глядишь, полетели жалобы: то ко мне, то прямиком в Дворянский совет с красивыми формулировками типа «оскорбление сановника» или чего похлеще.
Нет уж, обойдёмся без скандалов. Вежливо унизить боярина — это искусство. И Гереса справилась дальше уже сама.
— Спасибо, милорд, — мысленно поблагодарила меня богатырша. — Теперь я поняла как с этими индюками общаться.
— На здоровье, леди.
А, вернувшись в свое тело, я бросаю уже вслух:
— Трогаемся.
Мигом собираемся. Альвы рассаживаются по машинам, носороги, которых я уже загнал в мягкий ментальный режим подчинения, неторопливо топают следом, гремя копытами. За ними — тяжёлые, скрипящие телеги с добычей.
Со снежными великанами мы уже распрощались. Курган так и не пришёл в себя — видимо, я его всё-таки немного передозировал. Остальные йети без лишних разговоров утащили его на своих двоих. Я, в знак доброй воли, отдал им пару гружёных повозок. Пусть уйдут с ощущением, что их не совсем унизили.
Колонна катит вперёд, через деревни. По обочинам уже толпятся крестьяне — в основном старики и дети. Глаза у них — как у сов. Глядят на носорогов, грохочущие повозки, полные добычи.
Каждое колесо у повозки — мне по грудь. Рога у зверей — с человеческий рост. Красота, одним словом.
Внутри «Буран» Настя ёрзает на сиденье, сначала молча уставившись в окно. Потом вдруг разворачивается ко мне, в глазах — тревога:
— Даня, а эти снежные великаны ведь могут, ну, не знаю, разозлиться? Вернуться и начать мстить крестьянам на нашей земле?
Я киваю.
— Мыслишь правильно, Насть.
Она хлопает ресницами — будто не ожидала, что соглашусь так быстро.
— Может, тогда стоило их убить?
Бросаю на жену взгляд. Вот ведь. На вид — шортики, майка, блестящий блеск губ, вечная нежность в голосе. А в голове — холодная рациональность. Настоящая охотница, умеющая щёлкать клыками не хуже Змейки.
— Возможно, Настя, и стоило бы, — говорю я. — Если бы я не дал слово, ты бы и правда была права. Но слово уже было сказано. Мы заключили с великанами соглашение: если я побеждаю в соревновании — забираю повозки и носорогов, но не их жизни. Нарушить его — значит поставить под сомнение мое дворянское слово.
Настя медленно кивает. Понимает.
— Да, ты прав, Даня.
Я усмехаюсь.
— Но насчёт великанов можешь не волноваться. Кургану я оставил личный подарок. Пока он был в отключке. Не думаю, что у него появится желание возвращаться. Скорее, он постарается забыть, что вообще встречался со мной.
Настя удивлённо приподнимает брови:
— Какой подарок?
— Смотри, — бросаю ей в голову картинку.
Оборотница хихикает, согнувшись пополам, держась за живот. Красивая, Змейка и Ледзор удивлённо смотрят на неё — и на меня. Приходится и им показать образ. И тут уже смеются все, до слёз, — весь пассажирский состав лучшей боевой машины человечества.
* * *
За границей земель Шпиля Теней, Та сторона
Курган, вожак снежных великанов, приходит в себя. Голова трещит, будто внутри бьётся взбесившийся молот.
Вокруг него собрались его соплеменники. Они склонились над повозкой, переглядываются, бормочут:
— Вождь, ты очнулся!
— Что делать, вождь? Будем мстить этим червякам?
— Забрали наши повозки, наших носорогов… Такое
