Николай Желунов - Закон о тюрьмах
— А Кати?
— Катрин Могобе, 20 лет, — не моргнув глазом, выдало Ягелло, — осуждена за занятие проституцией, проходила курс принудительного лечения в уголовной тюрьме Гамбурга. Освобождена сегодня утром.
— Проституцией… но вы же видели… вы же знаете, что она не виновата, ее заставили!
— Гай, это не в моей компетенции.
— Я хотел бы… поговорить с ней. Это возможно?
— Не обладаю такой информацией.
— Вот что… К дьяволу вашу больницу… Когда я могу уйти отсюда?
— Когда пожелаете.
— Желаю сейчас.
— Я принесу вашу одежду и документы.
Пока Гай натягивал штаны и рубаху, Ягелло вновь подхватило с полу лейку и поплыло вдоль подоконника. Вода из носика лейки стекала в горшки, переливалась через край, капала на пол. Да в уме ли вы, хотел сказать Гай, вы же только что их поливали — но промолчал. Он думал о лежащих за стеной десятках людей, неподвижных, словно растения, оставленных всем миром во власти этого чудака.
— Ягелло, последний вопрос.
— Пожалуйста, — оно даже не повернулось к Гаю.
— Вы мужчина или женщина?
— Я робот.
— Черт возьми…
— Думаете, настоящий человек наймется на эту работу?
Желтая кабина фуникулера, тихонько поскрипывая, скользила вниз над холмом. Гай — единственный пассажир на сотню повисших на ржавой нитке грязно-лимонных кабинок, покачивался на жестком сиденье, щурясь от яркого осеннего солнца. Пахло прохладной сыростью. На гудящий вдалеке муравейник Кельна спускался вечер.
Проплывающие внизу деревья приблизились. Внезапно золотистый, шуршащий на легком ветру клен оказался совсем близко, и Гай, поддавшись внезапному порыву, провел рукой по влажным холодным листьям. Он наконец приходил в себя.
«Господи, благодарю Тебя за эту красоту, мысленно проговорил он. Спасибо Тебе, за то, что и в самом деле не спалил мир за его бесчисленные добрые грехи».
Он в последний раз оглянулся на бело-голубое плоское здание без окон, оставшееся на вершине холма и пробормотал проклятие.
Тот, кто увидел бы сейчас Гая, мог бы подумать: вот человек, вышедший из тяжелого, многодневного запоя. Его каштановые волосы были растрепаны. Запавшие щеки покрывала короткая жесткая щетина, а черные глаза с недоверием поглядывали по сторонам. И все-таки под этой личиной усталого люмпена Гай почти ликовал.
Он найдет её. Гамбург — огромный сумасшедший город, но разыскать в нем такую приметную девушку будет не так уж трудно. Вся эта боль, кровь, грязь, даже смерть в конце — все было не зря. Всегерманская тюремная Система с десятками тысяч соединенных в сеть разумов, с ее чудовищными Мясорубками, демонами и безумными проповедниками — отвратительна, но Гай считал, что ему повезло. Покачиваясь в сыром воздухе в небе над Кельном, он хотел Кати. Прав ли был Вик тогда, говоря, что Гай не может любить её? Гай не думал об этом. Он только хотел быть рядом с ней. И найдет ее, во что бы то ни стало.
Кабина фуникулера проплыла над оживленным восьмиполосным шоссе, Гай подавил дурацкое желание перегнуться через борт и плюнуть в мельтешение машин.
Как хорошо, что вся информация в свободном доступе, подумал он. Можешь потом найти человека, и пообщаться с ним в реальном мире.
Крошечная вертлявая трясогузка спикировала на кресло напротив Гая, с любопытством посмотрела на него по очереди обоими глазами; шурша коготками прошлась по кожаному сиденью и упорхнула в голубую высь. Все это время затаивший дыхание Гай, глупо улыбаясь, следил за птицей.
Фуникулер, скрипнув, остановился. Девушка-контролер в строгом фиолетовом костюме скользнула взглядом по бумагам Гая и коротко кивнула.
Кати, Кати, когда я подойду к тебе и возьму тебя за руку, весь мир вокруг изменится. Тебе больше не нужно будет скрываться. Теперь я — свободный человек, и ты тоже будешь свободна. Страшная судьба свела нас вместе, но конец будет хорошим. Ох, только прости меня за то, что я сделал с тобой. Ты же простишь, верно? Ты не можешь не простить!
Гай, с удовольствием ступая по ровному асфальтовому тротуару, вразвалку поднялся по Берлинерштрассе и вышел на старую площадь Кенигсплатц. Здесь, на средневековых улочках Кельна, прошло его детство. Здесь он учился, рос, здесь встретил Стефани и сделал ей предложение; здесь узнал, что она ему изменяет. Гай пошарил в карманах, извлек горстку мелочи и направился к кафе под открытым небом.
— Чашку латтэ, будьте добры.
Настоящий ароматный кофе, черт возьми, как ты прекрасен! Гай благодарно кивнул толстухе-официантке, откинулся в плетеном кресле, неторопливо заскользил взглядом по площади. Вот старик в очках и потертой шляпе с белым пером внимательно читает Handelsblatt. Рядом с ним на столике початая кружка темного пива. А вон там — у маленького фонтана — влюбленная парочка, у их ног суетятся голуби. Девушка, светловолосая эффектная красотка в джинсах и майке с надписью «Я делаю это только по любви» (добрый грех, добрый грех — шевельнулось в глубине сознания), не прерывая беседы со своим молодым человеком, крошит голубям багет. Троица ребятишек в черно-желто-красных шарфиках национальной сборной со смехом гоняет по брусчатке мяч. Скоро зажгутся старинные фонари на столбах, и стайки улыбающихся туристов будут виться вокруг них со своими видеокамерами, как мотыльки.
Внезапно Гай понял, что ничего этого нет. Мир потускнел. Темнеющие вокруг площади дома превратились в черные пепельные холмы. Небо затянула серая хмарь.
Гай сдавленно вскрикнул.
Нет средневековых улочек, нет тихой маленькой Кенигсплатц — это только видение, сон, оживший ненадолго мираж на руинах мира.
Черный вихрь взвил с десяток карликовых пепельных смерчей под ногами.
Далеко-далеко, на дне черной котловины, вздымая облачка пыли, медленно двигался вперед маленький караван торговцев детьми.
— С вами все в порядке?
Доброе толстое лицо официантки склонилось над Гаем.
Он пришел в себя.
— П-простите, задремал, наверное…
Кенигсплатц была на месте. Старик в шляпе, влюбленная парочка, голуби, малышня с мячиком — все здесь. Гос-по-ди. Гай подавил приступ тошноты.
— Принести воды?
— Д-да, если не трудно…
Дома все было, как раньше. Не зажигая света, Гай прошелся по гулким пустым комнатам, оглядел пыльные углы. Почти всю мебель забрала Стеф. Ну и Бог с ней. Он проверил ящик письменного стола — кредитки лежали там, где Гай их оставил — в старой рождественской открытке. Опустившись на диванчик в гостиной, Гай вытянул гудящие после короткой прогулки ноги (мышцы отвыкли работать). И незаметно соскользнул в дрему.
Всю ночь ему снилась Кати.
Гай вскочил на ноги едва первые солнечные лучи проникли в комнату.
— Выспишься в поезде, брат, — намыливая щеки у зеркала в ванной, сказал он своему отражению.
Он замурлыкал под нос какую-то песенку без слов, легкую и радостную, как это ясное утро в начале октября, когда Бог, расщедрившись, вдруг дарит прекрасный и теплый кусочек лета; и Гая вдруг охватило трепетное предчувствие счастья. Все будет хорошо, нет — великолепно, и вдобавок легко и без ненужных затей. Он пешком прогуляется до Главного вокзала, сядет на рейс до Гамбурга, и весь день будет подставлять лицо свежему ветру. На закате он уже будет с Кати. Без малейшего волнения Гай представил беседы с сутенерами и полицией: обещания и угрозы, ложь и мольбы — он на все готов. Он вытащит Кати оттуда. Её только что освободили из тюрьмы, в полицай-комиссариате обязательно найдутся ее координаты!
— Господи, спасибо, — прошептал Гай огненному шару над горизонтом.
Он тщательно запер дверь, сбежал вниз по лестнице и, продолжая мурлыкать, почти вприпрыжку направился в сторону вокзала. Над городом плыл далекий серебристый перезвон церковного колокола. Воробьи в облетающей липе у подъезда встретили художника оглушительным чириканьем, и Гай тихо рассмеялся в ответ. Если бы Гай оглянулся, он заметил бы, как из припаркованного напротив его подъезда голубого BMW тенью выскользнул невысокий мужчина в шляпе и сером плаще и, сохраняя дистанцию, двинулся следом.
Но Гай не оглядывался назад. Он дотопал до банкомата на углу Регентштрассе и Баден-Вюртембергштрассе и, ловко орудуя кредиткой, наполнил свои карманы девятью хрустящими сотнями. В этот момент человечек в сером сделал первую попытку приблизиться к Гаю — он быстро подошел к нему со спины, но отпрянул, заметив на стене багровый глазок видеокамеры.
Город просыпался. По улице с шуршанием прокатывались редкие машины. Толстый носатый турок с золотой цепью на шее открывал магазинчик, гремя стальными жалюзи. Гай терпеливо дождался, пока тот откроется, купил шоколадный батончик и банку «Пепси», и, не сходя с места, одним глотком её опорожнил. Никакого вина, в жизни больше никакого вина, распевал он про себя, глотая сладкую, обжигающую горло воду. В задницу вино! Серый плащ вынужден был обогнать Гая. Он остановился у светофора, делая вид, что разглядывает лоток с газетами.
