Наталья Точильникова - Кратос
Ситуация кажется безвыходной.
Не более безвыходной, чем на «Святой Екатерине».
То, что произошло потом, случилось почти помимо моей воли. Я увидел, как разгорается и становится белым пламя вокруг меня.
– Стой! Не смей! – в отчаянии крикнул Самуэль.
Но я не здесь: на короткий миг я увидел кружение звезд под ногами и всю сцену со стороны. Враг жмет на курок.
Он не успел: я возник из ничего рядом с ним и заломил ему руку. Простейший прием из программы любого военного и полицейского училища вдруг оказался самым эффективным. Аннигилятор Самуэля лег ко мне в ладонь.
– А вот теперь поговорим, – устало сказал я.
Развернул, бросил в кресло.
– И только дернись!
Чем бы привязать? Не уверен, что поможет. Но так спокойнее.
Держа его под прицелом, осторожно подошел к окну, содрал веревку со штор. Пойдет!
Мой враг кажется пришибленным и не сопротивляется. Я прочно притянул его руки к подлокотникам кресла. Он поднял голову. Я поймал взгляд. Пожалуй, страха нет – только обреченность.
Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.
– Как вы меня нашли? – спросил я.
Он усмехнулся.
– Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.
– На чем работал?
– Ты даже этого не знаешь? Анахата – чакра сердца.
– Никогда не увлекался йогой, – сказал я.
Действительно не увлекался, хотя, кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.
– Кто он тебе? – спросил он. – Мужик, которого ты штопал?
– Не важно.
Видимо, я поморщился или как-то иначе выдал свое отношение к Герману.
Самуэль усмехнулся.
– Значит, враг. Ну, тогда мы нарвались. Впрочем, и так ясно.
– Что ясно?
Он закрылся, замкнулся в себе, улыбка осталась на губах безжизненной гримасой.
– Этого я не скажу. Не бойся, объяснят.
И я понял, что добровольно он больше ничего не скажет. Попробовал дотянуться до его сознания – стенка. Ну, еще бы!
Он почувствовал и усмехнулся.
Я знаю несколько способов заставить человека говорить, хотя от их применения с души воротит. Проще всего применить биопрограммер. Перепрограммирование биомодераторов может вызвать любую боль. В том числе иллюзорную. Вытерпеть ее невозможно. Ущерба для организма никакого. Последнее – великое оправдание для того, кто допрашивает. Но биопрограммера у меня нет.
Есть способ более изуверский и не менее эффективный. Игла Тракля вполне подойдет.
– Сними сапоги, – приказал я.
Он посмотрел недоуменно. Значит, нет у тебя военного опыта. Впрочем, и мне не приходилось применять это на практике. Слава богу!
– Давай! Давай! – прикрикнул я, помахивая аннигилятором.
С души воротит уже сейчас. Видимо, он заметил мою тщательно скрываемую неуверенность и не торопится.
– Ты хочешь, чтобы я их сжег? – спросил я.
Луч аннигилятора скользнул по голенищу. На самой малой мощности Иглой Тракля можно нарезать хлеб тонкими ломтиками, причем сразу поджаренными.
Черная кожа исчезла, будто испарилась, он взвыл от ожога.
– Ну?
– Сейчас! Сейчас!
Он остался босиком, в одних носках.
– Что ты собираешься делать?
– Носки тоже, – сказал я.
– Тогда развяжи, – усмехнулся он.
– Обойдешься. Это вполне можно сделать без помощи рук.
Я посмеялся над парой неудачных попыток, но задача и впрямь оказалась выполнимой.
– Ну, теперь что? – спросил он.
– А теперь я буду отстреливать у тебя по одному пальцу, пока ты не скажешь все. Еще ни один человек этого не выдерживал.
Он хмыкнул.
– Два часа назад ты лечил здесь своего врага. И ты считаешь, что после этого я поверю, что ты будешь отстреливать мне пальцы?
– Герман мне не враг, – сказал я. – Он друг моего отца.
Он поморщился.
– Кого ты хочешь обмануть?
Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.
– Знаешь, – сказал я. – Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.
Но его и так понесло:
– Ты не умеешь врать! – он изо всех сил старается выглядеть спокойным, но я чувствую, что сейчас скажет лишнее, сам того не желая. – Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.
Я слушаю, всего лишь не перебиваю.
– На восьмом уровне, значит? – задумчиво повторяю я. – Что же вы избегаете инициации?
Он снова закрылся, молчит.
– Я жду!
Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает нажать на курок.
– Вот! Вот! – усмехается он. – Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.
И я жму, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.
– Вот так! – говорю. – Я свободен!
И чувствую себя гаже некуда.
– Сволочь! – с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.
По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.
Хрипит:
– Сволочь! Сволочь!
Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.
Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.
Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью – вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.
Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.
Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков. «Ты сгоришь за год…» Эта фраза Германа – первое, что вспоминается. Неужели так буквально? Или это просто попытка самооправдания, попытка объяснить убийство последствиями Т-синдрома. Даже не знаю, сколько времени он болел. Что если значительно меньше года?
Но аннигилятор не мог его убить. Слабенький направленный заряд. Это же не цепная реакция. Сколько антивещества образовалось в зоне выстрела – столько и вещества будет уничтожено и обратится в поток излучения. Не больше и не меньше.
Может быть, следствие радиации. Гамма-кванты. Могут они инициировать процесс? Черт его знает! Я, кстати, тоже схватил дозу. Игла Тракля не оружие для ближнего боя.
Энергия восьмого уровня… Я вдруг понимаю смысл фразы. Если они выследили меня по применению энергии четвертого уровня – восьмой для них, как прожектор. Значит, уже знают. Значит, будут здесь. Вопрос, насколько быстро.
В любом случае надо убираться.
Я выскочил из дома, попутно стараясь выйти на астральный план и понять, не спешат ли сюда гравипланы Преображенных.
Спешат. Но пока далеко.
Я метнулся к красному гравиплану Алисы. Коснулся двери. Ближняя связь работает и давно.
Изящная машина поднялась в воздух и тут же заскользила в метре над шоссе, едва преодолев забор. Я затормозил возле Юли с Артуром и распахнул дверь.
– Залезайте! Быстро!
Они нырнули в машину.
– Что там случилось? – тут же спросила она.
– Не время! Надо уходить.
Мы поднялись очень высоко для гравиплана, километра три, и против всех правил выключили сигнальные огни. Теперь я уверен, что с машин теосов нас не заметят.
Они проплыли далеко внизу: дюжина маленьких огоньков. А впереди миллионами огней сияет Версай-нуво. Эти огни успокаивают: хоть энергосистема в порядке. Есть надежда, что полностью восстановится связь. Но вряд ли останется прежней. Не упустят они случая взять под контроль Сеть!
В небе сияет тонкий серп Эвтерпы – первой тессианской луны. А на востоке встала желто-красная половинка второй – маленькой Эрато, и за ней спешит третья: большая и почти полная Каллиопа. Я подумал о романтических первооткрывателях Тессы, назвавших луны именами муз поэзии. Планета хранит им верность: по-прежнему утонченная, богемная и вольнолюбивая. По крайней мере, была такой до вчерашнего вечера. О боже! Сколько же случилось за эти несколько часов!
– Даня, что там было? – наконец не вытерпела моя спутница.
Я рассказал, не особенно вдаваясь в подробности. Без теосов и попытки попрактиковаться в работе палача. Но с энергетическим поединком. Она все равно видела, как я заживлял раны Германа.
– Юля, ты никогда не увлекалась йогой? – спросил я.
