Наталья Точильникова - Кратос
Я положил руку на его гладкий бок и тут же сообразил, что Алисия не могла передать машине приказ подчиняться мне. Связи же нет! А как мы его вверх поднимем?
– Он меня знает, – сказала Юля, и ее рука легла рядом с моей.
Двери не дрогнули. Юлия побледнела, сжала губы и дернула за механическую ручку, которые до сих пор ставят на машинах на случай отказа электроники. Дверь открылась, Юля нырнула внутрь, положила ладонь на панель управления. И побледнела еще сильнее.
– Не отвечает! – воскликнула она. – Связи нет! Вообще нет, понимаешь! Даже контактной!
Я почувствовал взгляд и обернулся. На садовой дорожке, опираясь на узловатую яблоню, стоит Алисия. Она тоже не смогла поднять гравилёт.
– Выгружайте вашего друга, – говорит она. – От этой стекляшки сейчас не больше пользы, чем от консервной банки. Доеду до больницы на велосипеде.
Герман Маркович пытается идти сам, морщась всякий раз, когда ему приходится наступать на больную ногу. Так что по большей части тащу его на себе.
Алисия выделила гостю кровать и пошла за велосипедом. Пока она ездила, я пытался утешить Юлю. Все равно не можем добраться до колледжа. Ну, никак!
– На велосипеде, – сказала Юля. – У Артура тоже есть велосипед.
– За сколько доедем?
– Если поторопимся – то за час.
Госпожа Штефански вернулась минут через пятнадцать в настроении хуже некуда.
– Раненых полно, – бросила она. – Некогда им. Больница перегружена. В саду ставят навес и кладут маты. Сказали: привозите. На чем интересно?
Я задумался. Можно попытаться довести Германа пешком, точнее донести на себе. Но это займет не меньше часа. Можно соорудить носилки из подручных материалов и дотащить на себе, возможно, подключив к работе обеих дам. Тоже долгая история. Я посмотрел на то, как Юля ломает руки, и понял, что не обреку ее на это мучение.
– Ладно, попробую, – сказал я.
Подошел к Герману. Из пальцев вырвалось зеленое пламя.
Очень не хочется тратить на него Силу. В душе червоточинка, гнев, обида. Как бы целительный зеленый огонь не сменил цвет независимо от моей воли. Как бы мне его не убить.
– Что ваши биомодераторы, Герман Маркович? – спросил я.
– Молчат, – усмехнулся он. – Ты еще не понял: внутренней связи тоже нет.
Зеленое пламя пролилось на него и окутало больную ногу.
– Так вот как это выглядит! – прошептал он.
Биомодераторы в крови есть и в рабочем состоянии, утеряна только связь. Ставить на место осколки кости не в их компетенции. Не уверен, что в моей.
Зеленое сияние не восприняло ткань как препятствие и втекло в мышцы через поры кожи. Мне не хватает знаний, я не врач, зато полная картина перелома перед глазами. Нужна информация. Я отнял руки и позволил энергии течь вверх, пальцы засияли фиолетовым, и знание пришло.
– Что, слабо? – спросил Герман. – Вы умеете только разрушать.
Я не ответил.
Пламя снова обрело зеленый цвет.
– Теперь терпи, – приказал я. – Не уверен, что смогу полностью обезболить.
Осколки костей медленно поползли друг к другу. Герман откинулся на подушку и закусил губу. Я холодно отметил, что боль терпимая, если не теряет сознания.
Я не торопился, давая биомодераторам восстановить поврежденные ткани, отыскивая мельчайшие частички костей и ставя их на место. Вся операция заняла минут пятнадцать. Наконец я смог перевести дух. Вытер пот со лба тыльной стороной ладони. У Германа тоже на лбу крупные капли пота и мокрая подушка.
– Все, – сказал я. – Сегодня лучше не вставайте, а завтра – ваше дело.
Обернулся к дамам:
– Пойдем, Юлия. Где велосипеды?
– Даня! – окликнул Герман.
– Да?
– Спасибо, – сказал он. – Хотя, честно говоря, ты поставил меня в положение, когда древние самураи вспарывали себе живот. Ну, ты понял.
– Не торопитесь, Герман Маркович, все очень быстро меняется, – усмехнулся я.
Взял под руку Юлю.
Госпожа Штефански проводила нас взглядом, который показался мне странным. Словно что-то подобное она уже видела.
Колледж находится в университетском городке на окраине Версай-нуво. Ехали мы действительно около часа. Городок построен явно в подражание Оксфорду или Кэмбриджу, тот же серый камень строений, стилизованных под средневековье. Никакого барокко Сорбонны, перестроенной при Ришелье.
Довольно далеко от космодрома. Другой конец города. Студиозусы и профессура растеряны, но паники удалось избежать, и вроде все живы. Вечеринку, конечно, давно свернули, и участники разбрелись по комнатам кампуса.
Юлия уверенно направилась на третий этаж. Лифт не работает.
Наверху постучала в первую попавшуюся дверь. Открыло юное существо с длинными темными волосами, закрывавшими пол-лица. После некоторых колебаний я заключил, что пол у существа женский.
– Мы ищем Артура Бронте, – сказала Юлия. – Где он может быть?
Существо задумалось. Потом просияло:
– А-а! Вийона! А вы ему кто?
– Сестра, – не моргнув глазом, заявила Юля.
Девушка посмотрела с некоторым подозрением, однако выдала:
– Они у Шляхтича квасят, в четыреста пятом.
Юля кивнула:
– Спасибо.
В четыреста пятом собралась теплая компания из дюжины шельмецов лет пятнадцати. По кругу ходит сигарета явно не с тессианским табаком, запах красноречивый. Я про себя посетовал на юное поколение, которое чуть что – и травит себя искусственными стимуляторами. Звучит гитара. Гитарист имеет светлые волосы, собранные в приличную косу, но зато с двумя свободными широкими прядями, висящими по бокам, тонкий прямой нос и крупные серые глаза. Портретное сходство очевидно. На гитаре надпись «Свободная Тесса!» и довольно качественная голографическая фотография Анри Вальдо, борца за независимость Тессы, «томящегося в застенках Кратоса». На мой взгляд, там ему самое и место.
Артур Бронте передает соседу сигарету с травкой и наконец поднимает глаза.
– Привет, Джульетта!
– Привет! Привет! А ну, вставай!
– Да ладно тебе! Лучше присоединяйся. Ребята, это Джульетта, моя сестра.
У матери с сыном явная договоренность. Ей хочется казаться моложе, а ему не нужна репутация маменькиного сынка.
– Артур! Ты что не понимаешь, что творится?
– А ты понимаешь?
Юлия сжала губы и решительно направилась к нему. Я думал, что даст пощечину. Она оказалась лучшим психологом.
– Артур, мне надо найти мою команду. Они остались в гостинице при космодроме. Дмитрий вызвался помочь, но нужен еще один мужчина. Для уверенности и защиты.
Мальчишка оценивающе посмотрел на меня, ну прямо, как бабушка.
– Красивый у тебя любовник, Джульетта, – заметил он. – Дай бог, чтобы этим не ограничивались его достоинства. Ладно, пошли. Извините, ребята, дела.
Он развел руками.
– Одолжи у кого-нибудь велосипед, – посоветовала Юлия.
– Без проблем.
Одолженный велосипед раздолбан, обшарпан и частично покрыт ржавчиной, зато украшен сразу двумя портретами Вальдо: на передней и на задней раме. Возрастное, подумал я, пройдет. А я чем увлекался, за какую хрень сражался в его возрасте? Вспоминать стыдно.
Теория национального самоопределения – одно из величайших заблуждений человечества. Да и о каких нациях сейчас может идти речь? Тессианцы? То бишь на треть французы, на треть немцы, на треть испанцы с примесью западнославянской, итальянской, еврейской и еще бог знает какой крови? Обитатели Кратоса? Ну, это вообще полный коктейль. Чего здесь только не намешано. Русский православный император Владимир Юрьевич Страдин имеет предками итальянских старокатоликов, а бывший последний фаворит императрицы Леонид Хазаровский наполовину русский, наполовину тессианец. Что с ним, кстати? В перманентной суматохе последних дней мне так и не довелось подробно выяснить политическую обстановку в любимой столице.
В наше время важна не национальная, а культурная принадлежность. Народы цивилизации, когда-то именовавшейся европейской, объединены в Кратос Анастасис, и их культура теперь называется «культура Кратоса». Есть и представители национальностей, к этой цивилизации отношения не имевших, но принявших ее для себя: много японцев, есть китайцы, индусы. Независимые планеты (Махди, Чжун го, Микадо, Майтрейя) – просто анклавы других культур. Или заповедники маргинальных социальных учений, как, например, Анкапистан – пристанище анархо-капиталистов. Русский и француз, испанец и итальянец, немец и поляк, несмотря на всю сложность отношений и загруженность давними обидами исторической памяти, скорее всего, поймут друг друга. А вот если один призывает к свободной любви, а другой считает, что за оную нужно до смерти побивать камнями – им нечего делать в одном государстве с одним законодательством.
Мои размышления прервал голос нашего студиозуса:
– Гостиница космопорта горела, мам, мы все видели с башни.
Юля гневно взглянула на него. Так это для меня был спектакль? А то я не понял!
