Антон Грановский - Имперский крест
– Уверен, из них вышла бы отличная пара, – сказал Егор. – А теперь простите меня, ребята, я должен идти.
Егор неторопливо двинулся к двери, но унтерштурмфюрер Миш сделал шаг в сторону и оказался у него на пути.
– Повторяю, Георг, у тебя нет шансов.
– Правда? – Егор чуть прищурил свои золотисто-карие глаза. – Неужели ни одного?
– Сдайтесь, и мы оставим вас в живых, – сказал доктор Морель.
– И что со мной будет дальше?
– У вас появится возможность искупить свою вину кровью. На передовой.
– Кажется, вы перепутали меня со служебной овчаркой, парни. Я готов кусать врага, но прыгать через палочку – не по моей части. Так что ты решил, «белокурая бестия»? – снова обратился Егор к унтерштурмфюреру Мишу. – Хочешь попробовать свои силы в честной драке?
Лейтенант Миш усмехнулся, откинул барабан револьвера и вытряхнул патроны на пол. Один из патронов остался в гнезде, но унтерштурмфюрер смотрел на Егора и не заметил этого. Он защелкнул барабан и положил револьвер на стол.
Еще до того, как сталь револьвера коснулась крышки стола, Волчок ринулся в атаку. Он действовал хладнокровно и расчетливо, намереваясь провести серию ударов по лицу и корпусу, однако едва кулак Егора коснулся скулы «белокурого волка», как перед глазами у него все перевернулось, и он почувствовал, что лежит на полу с отшибленной спиной.
Унтерштурмфюрер Миш, усмехаясь, поставил ему сапог на грудь и сказал:
– Я не хотел, чтобы все так закончилось. Ты мог стать суперчеловеком, Георг.
– Через минуту ты станешь супертрупом! – прорычал Егор и пнул нациста коленом по опорной ноге.
«Белокурый волк» этого не ожидал, нога его взлетела вверх, и он тяжело рухнул на пол. Егор в мгновение ока оказался на ногах и въехал унтерштурмфюреру каблуком в пах. Тот вскрикнул и, сцепив зубы, простонал:
– Ты ударил меня ниже пояса!
– Прости, я думал, у такого, как ты, не бывает уязвимых мест.
Егор хотел припечатать «белокурого волка» к полу ударом ноги, но Миш молниеносно схватил его за ботинок и, резко дернув в сторону, швырнул Егора спиной на стену. От удара у Волчка перехватило дыхание, и посыпались искры из глаз.
А унтерштурмфюрер уже шел к нему, пригнув голову и сжав кулаки. Егор попытался встать в стойку, но грудь и спину пронзила острая боль, и руки его опустились сами собой. Волчок понял, что у него сломаны ребра и поврежден позвоночник.
«Вот и все», – сокрушенно подумал он, и в это мгновение на глаза ему попался стеллаж, уставленный бутылками с какими-то препаратами и растворами. Действуя почти инстинктивно, Егор схватил со стеллажа стеклянную бутылку и швырнул ее в лицо Рохусу Мишу. Склянка разбилась на куски, и содержимое ее с шипением выплеснулось на лоб и глаза унтерштурмфюреру. Тот закричал от боли и на секунду остановился.
Волчок метнулся к столу, схватил револьвер, развернулся и нажал на спусковой крючок. Пистолет тявкнул в руке Егора, и в середине лба Рохуса Миша вспыхнула красная точка.
«Сработало?!» – не поверив в свою удачу, подумал Волчок.
Несколько секунд унтерштурмфюрер стоял на ногах, скосив глаза наверх, словно пытался разглядеть дырку во лбу, а потом покачнулся и повалился на пол.
Егор, все еще сжимая в руке револьвер, повернулся к доктору Морелю, который сидел в своем кресле ни жив ни мертв от страха.
– Браслет, доктор, – сухо и четко произнес Егор. – Он все еще мне нужен.
Морель, не говоря ни слова, сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармана пиджака браслет и положил его на стол. Волчок сгреб браслет, осмотрел его, кивнул сам себе, а потом поднял голову к потолку и крикнул:
– Профессор! Браслет у меня! Тащите сюда свой «почтовый ящик» и включайте для меня обратный ход!
Страх в глазах доктора Мореля сменился удивлением.
– С кем вы разговариваете, гауптштурмфюрер? – изумленно спросил он.
– Профессор! – снова позвал Волчок, не обращая внимания на лейб-медика. – Долго еще будет продолжаться этот спектакль? Я готов к возвращению!
И тут что-то изменилось. Воздух лаборатории дрогнул, запахло озоном, замерцало маслянистое, жаркое марево, а вслед за этим воздух сгустился, и прямо перед Егором в воздухе повисла небольшая коробка с полупрозрачными стенками, по которым то и дело пробегали радужные волны. Это был «почтовый ящик» профессора Терехова, квантовое устройство, позволяющее перемещать во времени небольшие предметы.
Егор протянул руку и нажал на едва заметную серебристую кнопку на панели ящика. Передняя стенка беззвучно поднялась, и Егор швырнул браслет в ящик.
– Отлично! – сказал он. – А теперь – поехали!
Ящик стал стремительно выцветать, теряя контуры, и когда от него почти ничего не осталось, Егор почувствовал, что сознание его пошатнулось и стало уплывать, подхваченное ветром времени.
Последним, что он увидел, было перекошенное от ужаса лицо Мореля с выпученными глазами и блестящим от пота лбом.
За мгновение до того, как потерять сознание, Егор успел прошептать:
– Прости, Грофт… Дальше тебе придется выпутываться самому.
Глава 3
Возвращение
1
Профессор Борис Алексеевич Терехов сидел в кресле с бокалом вина в руке и время от времени бросал внимательные, озабоченные взгляды на ванну, в которой лежал Егор. С начала перемещения прошло уже восемь часов. Но это здесь, а там, где пребывало сейчас сознание парня, время текло иначе. Там прошло не меньше недели.
На панели управления находилась специальная лампочка вызова. Как только Егор раздобудет циркониевый браслет и позовет Терехова на помощь, устройство считает сигнал с подкорки Егора и передаст его на панель управления. Сигнальная лампочка вспыхнет, Машина даст гудок, и это будет означать, что пришло время отправить за браслетом «почтовый ящик», а затем и вытащить из тела нацистского агента Георга Грофта сознание самого Егора.
Рядом с Машиной, на ореховом комоде, стоял старенький ламповый радиоприемник «Рассвет» с маленьким циферблатом на панели. От приемника к Машине тянулись несколько тонких на вид, но чрезвычайно прочных разноцветных проводков.
Профессор Терехов отпил вина, и тут шкала приемника осветилась желтым светом. Динамик зашуршал помехами, и сквозь эти помехи пробился слабый человеческий голос:
– Борис… Борис, ты слышишь меня…
– Я здесь! – крикнул Терехов и, уронив бокал с вином на ковер, бросился к приемнику.
В последнее время сеансы связи с пропавшим братом становились все реже и короче. Объяснения этому факту профессор не находил, как не находил он объяснения и тому, что брат, пропавший из нашего мира больше двадцати лет назад, общается с ним при помощи старого приемника.
– Саша, ты слышишь меня? – крикнул профессор Терехов.
– Да… – отозвался далекий, кажущийся нереальным голос. – Как продвигается работа по сбору предметов?
– Я над этим работаю, Саша! Есть уже три предмета, и сейчас мой парень отправился за четвертым!
– Пусть твой парень поторопится… я стра… но… уже не… – Треск помех стал громче и практически заглушил последние слова Александра Терехова.
Потом приемник замолчал, и панель его погасла так же внезапно, как загорелась. Несколько минут профессор стоял возле комода, сунув руки в карманы своего красного восточного халата и напряженно глядя на приемник, потом вздохнул и вернулся в кресло. Вероятно, связи с братом сегодня больше не будет.
Александр Терехов исчез в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году вместе с передвижной лабораторией и всем, что там находилось. Через несколько минут лаборатория вновь вернулась в наш мир, но Александра там не было. Не– доставало и нескольких вещей, которые Александр сложил перед экспериментом на железный столик.
Много лет Борис пытался определить, в какую точку пространственно-временного континуума переместился брат, однако попытки эти оставались безуспешными. До тех пор, пока Александр не объявился сам – пусть всего лишь в виде далекого голоса, доносившегося из динамиков старенького «Рассвета».
Профессор Терехов много раз пытался узнать у брата, где тот находится, однако стоило ему заговорить об этом, как сеанс связи тут же заканчивался, и приемник снова умирал.
Борис Алексеевич много об этом размышлял и в конце концов пришел к выводу, что таинственная сила, обеспечившая ему связь с братом, тщательно следила за тем, чтобы Александр не сболтнул лишнего. О причинах подобного подхода можно было только гадать.
Профессор взглянул на осколки бокала, нахмурился, но поднимать не стал, а просто задвинул их под столик ногой, обутой в мягкий кожаный тапок с загнутым кверху носком. Купленные пятнадцать лет назад на стамбульском рынке, тапочки до сих пор служили Терехову верой и правдой.
