Алексей Молокин - Блюз «100 рентген»
Восстановившись, сталкер двинулся дальше. Он без приключений прошел через тоннель старой заброшенной шахты и выбрался аккурат к Чертову Кругу. Ему уже приходилось бывать здесь раньше, когда ходил к Леснику. Как правило, вокруг Круга было полным-полно снорков и псевдопсов. Снорки лезли из дыры в обрыве, непонятно было, откуда их там столько, похоже, в снорков превратились военнослужащие засекреченной воинской части, несшие службу в подземных бункерах и шахтах, причем превратились поголовно. Лезть внутрь никто до сих пор не пробовал, потому что дыра была узкой и вела неизвестно куда, а встреча в тесном проходе со снорком ничего хорошего не сулила. Да и не было там ничего стоящего внимания, в дыре-то.
Впрочем, хотя большинство тварей Зоны — это мутировавшие животные, самые опасные мутанты все-таки обязаны своим происхождением людям. И снорки, и кровососы, и полтергейст, и болотные твари, и бюреры — это изменившиеся люди, солдаты, рабочие и инженеры и ученые с разрушенных заводов, горняки, мелиораторы, жители Припяти, Лиманска и других поселков и городков. А потом — сталкеры, сталкеры и еще раз сталкеры, ну и, конечно, солдаты, но солдат — человек подневольный, а сталкер — нет. И когда тебе в шею вцепится кровосос или зомби рванет зубами горло, подумай, если успеешь, не твой ли это дружок-напарник, с кем ты пришел сюда за свободой, удачей и деньгами и который сгинул невесть где? Впрочем, легче тебе от этого не станет, поэтому лучше, наверное, все-таки не думать, лучше стрелять, а помянуть убиенного тобой — никогда не поздно, для этого и надо-то всего самому остаться в живых.
На этот раз в Чертовом Круге было на удивление мирно, можно даже сказать, уютно, только слегка неприбрано. Басовито, как высоковольтный трансформатор под напряжением, гудела сложная аномалия, которую сталкеры называли «оно» и из которой Лешка однажды попытался выудить пару артефактов. Судя по показаниям ПДА, артефакты там имелись, и не один, но добраться до них так никому и не удалось — «оно» в себя не пускало. Кроме звуков Красного леса и гудения аномалии, слышно было какое-то странное «вжик-вжик», впрочем, происхождение этого звука Лешка понял сразу и обрадовался. Значит, успел.
Вокруг аномалии валялись посеченные сикось-накось дохлые снорки. Несколько поодаль уткнулся в ствол дерева полуразрубленный псевдогигант. А на ящике из-под патронов, оставленном, по всей видимости, сгинувшими в Чертовом Круге охотниками за хабаром, сидел-посиживал Ведьмак собственной персоной и правил заточку своей ненаглядной гурды.
— Ну, наконец-то ты соизволил явиться, Звонарь, — сказал Ведьмак, осторожно пробуя лезвие подушечкой большого пальца. — А то мы уж тут тебя заждались! Все жданики поели, все песенки пропели.
— Здоров будь, Ведьмачина, — ответил Лешка, пристраивая задницу на поваленном стволе. — А кто это «мы»?
— Сейчас увидишь, — пообещал Ведьмак, вставая и с шиком вбрасывая клинок в ножны.
И Звонарь увидел.
Прямо посреди аномалии, под изогнутыми внутрь стволами опаленных «жаркой» деревьев, сидел ребенок, уже не малыш, но еще и не подросток, сидел и собирал из причудливых разноцветных штуковин, словно из кубиков Лего, что-то чрезвычайно хитро закрученное и очень красивое. Мальчишка был совершенно голый, но на беспризорника не походил, языки мягкого голубоватого пламени, взлетающие со дна аномалии, окутывали его, словно хотели согреть, он досадливо отводил их исцарапанной рукой, и пламя послушно, словно играющий щенок, отступало. Наконец маленький конструктор счел свою работу законченной, поднялся во весь свой невеликий рост и вприпрыжку выбежал из аномалии, держа в руках нечто невероятно сложное и в то же время простое и совершенное, как бабочка. И тотчас же за его загорелой спиной рванулось безжалостное пламя «жарки», «трамплин» выкинул вверх кучу головешек, словом, освобожденная аномалия заработала на полную катушку.
— Дядя Ведьмак, — мальчишка подбежал к старому сталкеру, — посмотрите, что у меня получилось.
Ведьмак серьезно и очень осторожно, Звонарю даже показалось, что с некоторой опаской, взял в руки постоянно меняющий цвет и форму предмет, подержал его перед глазами и отдал ребенку.
— Красиво, — сказал Ведьмак. — А для чего это нужно?
— Это маме, — серьезно ответил мальчишка, — это вернет ее домой. Она здесь чужая, ей больно, она боится и хочет домой. Ты возьми это и передай ей, а сработает эта штука сама, тут и уметь-то ничего не надо, просто взять в руки и захотеть. И передай ей, что я скоро вырасту и отыщу ее там, снаружи… Жаль только, что она меня не вспомнит. А сейчас мне надо уходить. Потому что здесь я еще долго не вырасту.
И тут мальчишка увидел Лешку-Звонаря.
Он сначала замер, потом отступил на шаг, осторожно положил непонятную штуковину на редкую, вытоптанную снорками траву и, склонив голову к плечу, словно удивленный воробей, принялся внимательно рассматривать сталкера. Потом очень тихо и серьезно сказал:
— Здравствуй… отец.
Звонарь растерянно стоял перед ребенком, понимая, что это и в самом деле его сын, но ведь не только его, а еще и Катерины, и вообще что-то здесь неправильно, у сталкера было ощущение, что им воспользовались, чтобы этот ребенок родился похожим на человека, и Катериной тоже воспользовались. Только кто это сделал и кому это было нужно, так и оставалось непонятным.
— Здравствуй… сынок, — севшим голосом сказал он.
— Ты меня боишься? — озадаченно спросил мальчишка. — Почему?
Звонарь промолчал. Страха на самом деле не было, разве что чуть-чуть, на донышке души, но ощущение собственной ничтожности перед силами Зоны саднило и ныло. Все оказалось не так, и поделать с этим было ничего нельзя.
Потом он посмотрел на сына, и у него почему-то перехватило горло. А мальчишка словно почувствовал это и подбежал, и напрыгнул, обхватывая его руками и ногами, и прильнул, как делают дети, долго не видевшие отца, а Звонарь стоял как дурак и не мог ничего сказать, только чувствовал родное и живое, и в конце концов бережно отцепил пацана и уж совсем сипло повторил:
— Здравствуй, сынок.
Потом опустился на землю и дрожащими руками потянул ко рту флягу, потому что иначе, наверное, просто бы умер.
Он подумал, что так и не успел назвать сына, да, впрочем, у него, наверное, уже есть имя, а мальчишка, словно угадав его мысли, важно сказал:
— Меня мама назвала, как ты хотел, Валентином, Валеком. Она рассказывала, что вы долго думали, как меня назвать, и наконец придумали и назвали в честь дедушки. Отец, а кто такой дедушка? Вон Ведьмак, он же не дедушка, он дядя Ведьмак.
— Сынок, — сказал Звонарь, — а когда ты разговаривал с мамой в последний раз? И как она там?
— Я могу разговаривать с мамой отовсюду и когда захочу, — солидно ответил мальчишка. — Пока она находится здесь, внутри. А когда она вернется домой, тогда уже, наверное, не смогу.
Он погрустнел, но ненадолго. Потом присел на корточки напротив Звонаря и сообщил:
— Я совсем скоро вырасту. Только схожу в одно место, где я расту, и стану совсем большой. А знаешь, кем я стану, когда вырасту?
— Кем? — спросил Лешка, заметив, что мальчишка с нетерпением ждет, чтобы его спросили, кем он станет.
— Сталкером, — гордо ответил Валек. — Как ты, только наоборот.
— Как это наоборот? — удивился Звонарь. — Сталкеров наоборот не бывает.
— А вот и бывает, — торжествующе сказал Валентин. — Ты родился не здесь, а снаружи, а живешь и охотишься здесь, внутри. А я буду наоборот, я родился здесь, внутри, а жить и охотиться буду там, снаружи. Вот и получается, что я — сталкер наоборот. А ты говоришь, не бывает. Еще как бывает!
Потом мальчишка словно прислушался к чему-то, вздохнул, взъерошил пятерней русые лохмы и грустно сказал:
— Мне пора. Я пошел расти и взрослеть. До свидания, отец, до свидания, дядя Ведьмак. Я вас отыщу, а вы идите и отнесите маме это, — и он босой ногой указал на лежащую на траве непонятную штуковину.
Потом повернулся и неохотно направился прямо в аномалию. Словно огромное полупрозрачное веко открылось на миг меж скрюченных опаленных стволов, явив черный бездонный зрачок, моргнуло — и мальчишка пропал.
— Ну, — сказал Ведьмак, поднимаясь с ящика. — И как тебе сынишка, а, Звонарь? Не ожидал такого?
Лешка промолчал. Он все еще никак не мог прийти в себя после встречи с сыном. Оставалось непривычное ощущение теплого и родного, а еще — потери. Потому что Валентин был одним из существ Зоны, странным образом оставаясь при этом именно его сыном. Валентин — возлюбленный, кажется, в переводе с какого-то там языка.
Мальчишка, любимый богами Чернобыля, хозяевами Зоны. Хотя в Зоне нет ни богов, ни хозяев, если верить ученым с «Янтаря», сама Зона является разумным образованием, как там сказал «долговец» Конан? Разумная ноосфера? И вот эта самая ноосфера растит, учит и оберегает его, Лешкиного, сына. Это не он, Лешка-Звонарь, учит своего сына драться, играть на гитаре и стрелять, не он мажет зеленкой ссадины и царапины на детских коленках, не он идет с ним на первую в мальчишечьей жизни рыбалку или охоту, не он вытирает кровавые сопли после первой драки и дает заслуженные подзатыльники. И во внешний мир выведет мальчишку не он, а та же ноосфера, будь она трижды неладна. И не затем, чтобы Валентин там жил, как живут нормальные люди, а из каких-то своих, непонятных людям соображений, выведет… нет, не выведет, а забросит, как шпиона, как разведчика или, что еще хуже, — как диверсанта.
