Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Ясно, – затухающим голосом сказал Чак, опустивши взор в пол. – Может хоть Китти в лагерь отправите? Она же человек хороший, медивам помогала. А меня-то можете и пристрелить, невелика потеря будет.
– Да вот могу и не могу. Сложно представить, что сей диалог я веду с каким-то котивом, но дело таково, не могу я через себя переступить, не смогу я потом жить спокойно. Против правил это моих, да и Ван, друг ваш любезный, мне не простит этого. Вот и в думках я из-за вас, котивов проклятых. Припёрлись в мой город, Вану голову запудрили, кормит он вас понимаете ли! Мне проку от вас, что кобыле от седла! Ну на хрен вы мне не упёрлись, пленные вы бесполезные, а теперь и грех на душу брать приходиться, жизни безоружных лишать. Им то в штабах легко принять решения, они то вам в глаза смотреть не будут, а мне? Я то потом думать буду, что через принципы свои преступил! Что молчишь? Рожа твоя котивская? Будь ты на моём месте, не мешкая бы пристрелил бы меня! Сидишь в душе ликуешь, что честного фавийского офицера в смятение ввёл!
Касер нервно бродил по комнате и переодически стучал кулаком по столешнице. Он был явно на взводе и порой пытался найти хоть одно оправдание для своих переживаний, но Чак не проявлял ни агрессии, ни злорадства, ни чего бы то ни было вообще. Он просто сидел и смотрел на Касера, делая маленькие глотки травяного чая.
– Ну скажи ты хоть, что-нибудь, вражья ты морда!
– Отпустите нас.
– Что? – возмущенно спросил Касер и глаза его округлились.
– Иногда так проще всего. Отпустите и будь, что будет. Освободите себя от мук совести.
– А ты бы так сделал?
– Я так уже делал.
– Это когда это? Врёшь пади скотина, дабы на волю вырваться.
– Было дело, даже дважды. Столкнулся я в своё время в Битве за Брелим с одним таким же, как вы фавийским офицером, таким же идейным, совестливым и правильным, ну совсем как вы, только без бороды и по национальности он был лагун, а не медив. Был я тогда в ШРОНе.
– Что за ШРОН?
– Штурмовая рота особого назначения, по простому штрафники, смертники.
– И за какие заслуги тебя туда занесло?
– Неважно. Не об этом я, я про то, что в бою за бункер, что ваши удерживали, я потерял всех своих сослуживцев, мне и жаль их не было. Половина те ещё типы были. Но и ваших мы перебили практически всех. Вот так я и познакомился с лейтенантом Хва Лагером. Хотел было я его по началу грохнуть, но не стал, а только помучил немного разговорами. Поговорили мы с ним в заваленном трупами коридоре, пожаловались да поплакались, как говориться. Отпустил я его.
– Почему не убил? Ведь сам же говорил, что пленных расстреливать можно при необходимости.
– Легко расстреливать тех, кого не знаешь, чьи не видел глаза, чьего не слышал голоса. Щёлк и всё, было тело, так и осталось тело, только мёртвое, а на кой мне это тело? И в бою также легко, я ведь ни разу за свою жизнь не убил личность, человека, я всю жизнь убивал врагов: бездушных, неодушевлённых. Кто-то хотел убить меня, кто-то угрожал иначе. Медив, котив, не важно, хоть кто, убивать не сложно, когда ты находишь этому оправдания. А вот, когда оправданий нет, когда ты хоть немного узнал человека и пред тобой уже личность, с живыми глазами, идеями и миром внутри него, вот тогда уже тяжело. Ведь устранить боевую единицу врага это, как вырвать сорняк, а вот лишить жизни человека, которому она дорога – это грех, что будет терзать всю оставшуюся жизнь. Вы сделали ошибку, что не пристрелили нас раньше, что стали думать и искать оправдания своим поступкам. Так и я с этим Хва, не убил его сразу, а потом не смог. Это был первый мой раз, когда я не смог убить человека, хотя должен был и мог.
– Не последний?
– Нет.
– Думаю, Хва Лагер до сих пор вам благодарен. Хотя мне он о знакомстве с вами ничего не рассказывал. Что и не удивительно.
– Вы с ним знакомы? – расплылся в улыбке Чак.
– Мы с ним учились в одной академии, он был на параллельном курсе. Хороший парень, дружили с ним. У него отец был другом моего отца. Так и сдружились. Я общался с ним после Брелима. Его долго обрабатывали наши контрразведчики, не могли поверить, что ему так просто удалось дойти до позиций с такими ранами. К, тому же, у него обнаружили ваши обезболивающие таблетки.
– Рикетол. Рикетол называется, это я ему дал, и они для бодрости.
– Воюет твой Хва сейчас где-то на южном фронте, давно не писал. Даже не знаю, жив ли ещё. Ему дали новую роту новобранцев и переправили на юг. Так, что не совсем правильно ты поступил в долгосрочной перспективе.
– Почему же?
– Так он продолжает воевать и убивать ваших.
– Господин капитан, – оборвал его Чак. – Вы до сих пор себе какие-то оправдания ищите. Вы по нам-то какое решение приняли? К чему нам готовиться?
Касер замялся, опустил глаза в пол, после чего резко поднял их на Чака.
– А если я вас отпущу и вас схватят фавийцы? Вы меня выдадите?
– С какой кстати нам вас выдавать?
– А с какой кстати мне вам верить?
– Ни с какой. Слову моему офицерскому вы не поверите, да и руку жать бессмысленно. Просто поверьте на слово и все. Иначе никак.
– А долго ли вы протяните?
– Да какая разница? Вы можете подарить нам шанс спастись. Я когда друга вашего отпускал и не думал о том, сможет ли он спастись или нет. Я сделал выбор, а дальше мне было плевать.
– Уж не знаю почему я делаю то, чего не должен. То ли Ван мне близок, как сын, которого у меня никогда не было, то ли ты вызываешь у меня чувства какие-то, похожие на уважение к врагу. Не знаю, Чак Зит. Но я вас с девушкой отпущу, сегодня. Идите куда хотите, хоть в Муринию, хоть в Фавию, хоть в преисподнюю. Плевать. Но с совестью своей мне ссориться не хотеться. Будим считать, что это вам за ваши добрые дела, надеюсь вы мне про них
