Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
Ван молчал пару секунд, ему было не понять, отчего нужно убивать двух пленников, не опасных и не буйных, к тому же девушку. Он пристально посмотрел на капитана и взгляд его сделался каким-то злым от досады, надув свои большие губы, парень резко ответил ткнув пальцем командиру в грудь.
– Вот, вы, и стреляйте, капитан.
Касер на мгновение замер и подняв тон сказал, приподнявшись со стула.
– А если я отдам приказ тебе расправиться с ними?
– Я наплюю на ваш приказ. Стреляйте сами.
– А под суд ты не боишься попасть за неисполнение приказа? А?
– Да и на суд мне наплевать! Вы сами сегодня говорили, что не расстреливаете пленных! Вы сегодня про честь офицерскую говорили, а на деле наплевать вам на честь, пытаетесь ответственность переложить со своих плеч на другого. Так вот, что капитан, знайте, вы если убьёте этих двоих, то я напишу рапорт и уйду в другую роту, ибо вы не хозяин своему слову и честь ваша не стоит ничего! А грех такой на совесть свою я брать не буду, тем более, молодую девушку убивать! Убивайте сами и живите с этим.
Ван яростно дышал и грудь его вздымалась словно гора, руки его сжались в кулаки и в этот момент Касер понял, что не совладает с этим парнем. Да и судом его не напугаешь. Уж больно наивен он был.
– Успокойся, Ван, не горячись ты так. Я понимаю тебя, для тебя это тяжело. Да и не приказал бы я тебе такого никогда. В роте много исполнителей, грохнут этих котивов и спать спокойно будут. Да вот сам я понимаю, что нельзя их так просто пристрелить. Самому на душе противно, будто кошки скребутся. Но и как мне быть? Коли приказ такой пришёл? Ведь, как не крути, и не старайся, исполнить придётся. Таковы правила войны.
– Я только и слышу подобные оправдания – это война, Так нужно, война всё спишет. Не спишет она командир, ничего не спишет, война кончиться, а нам с этим всем потом жить. Вон, капитан муринский, я по глазам его вижу, как он мучается за всё содеянное, и вы будите мучиться! И я, если перешагну через себя. Я не собираюсь участвовать в этом и точка! Хоть под суд!
– И чего ты мне предлагаешь? Отпустить их на волю? Пусть к своим бегут? Тогда я родину предам.
– А родина вам разве мешает быть разумным? Кто сказал, что во имя родины нужно только убивать? Может нужно иногда миловать?
– Эх, Ван, Ван. Какой же ты всё-таки дурак.
– И пусть дурак, зато не сволочь!
– Видимо прав этот Чак Зит. Нужно обладать не только честью, но и умом. Он бы, наверняка, не сомневался на моём месте. Пристрелил бы меня и пошёл чаю пить, да подругу свою тискать.
– Вы сказали, что вы лучше него. Так будьте же таковым.
Касер вновь глянул в окно, где начиналась метель и тяжко вздохнул. Ему меньше всего хотелось терять преданного бойца, но и неподчинение каралось в рядах фавийской армии строго и жёстко. В этот момент он готов был на всё, лишь бы отделаться от этих двоих, да вот Ван был прав, что война ничего не спишет и память потом не сотрёшь. А честь ему была всегда дороже наград и званий. Так его учил отец, а отца дед. В душе капитан ругал себя, ругал этого беспросветно наивного дурака, но поделать ничего не мог.
– Иди накорми своих котивских дружков. А я разберусь сам, – сказал Касер, не отрываясь от вида из окна.
За спиной скрипнули башмаки и хлопнула дверь.
***
Чак сидел напротив молчаливого Касера, пил травяной чай матушки Вана и курил сигарету, что подарил ему медивский капитан. Молчание длилось уже около минуты, фавиец морщился от противного ему табачного дыма и, в конце концов, открыл окно, дабы выветрить вонь табака. Зит же старался не показывать своего замешательства и с неизменной физиономией смотрел на шкаф, что стоял в углу. Мебель была высшего класса, с резными узорами и дорогим стеклом, украшенным гравировкой, по всей видимости Касер притащил его откуда-то, ведь на всю комнату это была единственная роскошная вещь. В душе котива бились два предположения, либо фавийцы задумали его пристрелить, либо допросить перед отправкой в лагерь. Он очень переживал, что как-нибудь всплывёт информация о штабной работе Китти и её знакомстве с Маундом. К тому же, несвойственное Касеру радушие напрягало ещё больше. Да и Вана не было рядом, как-никак этот здоровяк внушал спокойствие и дружелюбие, но сейчас его не было.
– Вы докурили? – наконец спросил Касер.
– Вам противен этот запах господин капитан? – туша окурок в металлической банке из под консервы, спросил Чак.
– Запах? Нет, это вонь, Чак Зит. На дух не переношу, ни алкоголь, ни табак. Всё это гадость.
– Скучно же вы живёте.
– В моей жизни хватает удовольствий и без разрушения организма и психики.
– Вы вряд ли пригласили меня к себе дабы поговорить о здоровом образе жизни. Не так ли? – сделав глоток травяного чаю, сказал Чак, переведя взор на капитана.
– Конечно-же, нет. Уж с кем, с кем, но не с котивом я бы об этом говорил. Что котивы могут знать о правильном образе жизни? Вы там водку, как воду, пьёте да сигаретами закусываете.
– У меня был в полку партофицер, полковник Ломер. Так он о здоровье нации очень даже переживал, не пил и не курил. Прям, как вы. Да вот от вашей бомбы ему это не помогло.
– Вроде бы я сказал, что не для этого тебя позвал. Мне поговорить с тобой нужно, – неловко и тихо буркнул тот и присел напротив.
– Я вам уже всё сказал, и про себя и про лейтенанта Лину. Что вы ещё хотите от меня узнать? Предложить лагерь военнопленных на выбор?
– Шутишь. Это хорошо. Да вот не до шуток тебе должно быть, котив, уж если говорить честно, а я по другому не умею, дело твоё дрянь. Ещё какая дрянь. И подлянку тебе подложили твои же товарищи, – слово «товарищи» Касер произнёс, как можно презрительней. – Наступают твои товарищи на Генгаг вновь. Всего тебе не скажу, но вот одно ты должен знать. Путь в лагерь тебе и подруге
