Алексей Бобл - Падение небес
— Тим Белорус сидел в тюрьме, — донеслось сзади. Потом Белорус споткнулся, под его ногами что-то с хрустом рассыпалось. — Как же это… ага!
Тим Белорус сидел в тюрьме,Сбежал — и был таков!Теперь слоняется во тьме,Средь всяких пауков!
Тут и Туран сообразил: они идут сквозь паутину. Шорох сверху стал громче и отчетливее. Теперь Крипта едва не бежал, луч фонарика плясал и выхватывал из темноты скопления полупрозрачных нитей. Под ногами стелился ковер из костей, останки грызунов трещали и ломались. Среди них были и человеческие — слабый луч фонаря выхватил под стеной отполированный скалящийся череп какого-то бродяги.
— А-а! — вдруг не своим голосом заорал Белорус. — Пошла, тварь!
Крипта развернулся, посветил, и Туран увидел, как вокруг приятеля пляшет на толстом жгуте липких нитей черное существо размером с голову. Белорус отмахивался, иногда попадал, тогда тварь раскачивалась еще сильнее — и тьма вокруг наполнялась движением и шелестом.
Грига, шагавший за Тимом, ухватил рыжего за воротник и поволок. Белорус продолжал размахивать руками, цепляя паутину, попадая монаху по плечу, а в луче света мелькали все новые и новые пауки, которые шлепались с потолка на пол, разбрасывая сухие кости, и тут же семенили следом за людьми…
Илай схватил за локоть Турана и потащил с такой силой, что тот волей-неволей побежал. Впереди пыхтел Крипта, сзади дурным голосом завывал Белорус… Когда вдали показался неровный клочок темно-синего, с холодными голубыми огоньками, Туран решил, что звезды ему мерещатся, но вскоре понял, что это выход из пещеры. Откуда-то справа донеслось грозное шипение, низкое и гулкое. Нечто грузное, тяжелое, темнее самой темноты, надвинулось на людей. Сверкнули красным глаза — да не два, а восемь. Тварь скрежетала обглоданными костями, давила их лапами. Но не поспевала, беглецы из последних сил рванулись к выходу, к синему ночному небу. Мешая друг другу, сталкиваясь в проходе, пыхтя, словно загнанные манисы, они вывалились наружу.
Туран пробежал еще несколько шагов, потом Илай выпустил локоть, крикнул: «Стой!» — и Туран едва успел сдержать бег. Из-под сапог в пропасть посыпались камешки — они оказались над обрывом, уводящим вниз на десятки локтей. Глубоко под ногами лежало, словно расселина в горах, старое устье Днепра, под луной влажно поблескивали облепленные илом и лишаями ржавые остовы древних кораблей, коряги, погрузившиеся в песок и грязь самоходы, некогда рухнувшие с берега… Посередине долины бежали ручьи, звон струй и вонь отравленного потока доносилась даже сюда, на склон. А далеко, на противоположном берегу провала тянулись бесконечные болота — левый, плоский берег Днепра превратился в топи, уходящие к горизонту, насколько хватало взгляда. Где-то среди болота к небу поднималось голубоватое сияние, там были какие-то строения, лучи прожекторов изредка шевелились, но разобрать, что именно находится в болоте, было невозможно, мешали испарения, затянувшие правый берег.
— Ты видел! — никак не мог успокоиться Тим. — Ты видел, Тур, как я его с правой?! А? Как врезал гниде! Ух, если бы не та здоровенная скотина, что вылезла из пещеры, я бы… А ну, дай сюда!
Белорус вцепился в ружье Григи и потянул. Рослый монах оттолкнул Тима, тот не унимался:
— Дай! Дай мне! Пристрелю эту сволочь!
Грига толкнул сильней, Белорус попятился и сел.
— Брат Крипта! — взмолился монах. — Уж этого-то можно было за решеткой оставить, только беда от него.
— Но-но! — возмутился Тим. — Еще чего! Мы, рискуя жизнью, отбиваясь от бандитов и мутантов… хотя хватит и бандитов… рискуя жизнью, папашу спасали, а вместо благодарности — в тюрягу, затопчи меня кабан! Да еще такие речи — после всего-то! Оставить! За решеткой!
— Тим, замолчи, — не выдержал и Туран. — Потом стыдно будет.
— Мне не будет, — буркнул Белорус, поднимаясь. И он был, конечно, прав. Стыдно ему никогда не бывало. — А тварь пристрелить — милое дело!
— Не надо, — отрезал Крипта. — Пусть мутафаг в пещере живет, иначе с берега всякая дрянь в катакомбы полезет. Пауки на месте сидят, в логове своем, от них никаких бедствий.
— А если оголодают? И в Лавру вашу попрут?
— Мы их подкармливаем, — неохотно сознался Крипта, — и хватит об этом.
— Людьми кормите?
— Только если нужно от мертвеца избавиться. И я сказал: хватит об этом! Забудь о пауках, ты их не видел. Теперь поднимемся в гору, отсюда до «Крещатика» недалече.
По дороге Крипта принялся объяснять Турану, что пауки нужны. Его людям, исполняя тайные поручения, частенько случалось уходить из Лавры этими пещерами. Если охранники Зиновия когда-нибудь отыщут проход и пойдут следом — наткнутся на паучье логово. Либо повернут вспять, либо попадутся паукам, а главное — им и в голову не придет, что те, за кем гонятся, через такое место прошли. Тогда со следа собьются. А если по пещере с пауками пройти быстро и тихо — никто не пострадает. Но это ж нужно заранее знать, и дорогу в лабиринте — тоже знать! Обращался Крипта к одному Турану, недовольно бурчащего Белоруса демонстративно игнорировал.
— И много у вас таких паучьих ферм? — спросил Туран.
— Имеется несколько, — неопределенно ответил Крипта, а потом спросил совсем другим тоном, как-то застенчиво: — А ты самолично Владыку Баграта видел? Как он?
И тут Туран сообразил, что им с Белорусом повезло. Крипта не понял из рассказа Илая, что посланник только старик, а они с Тимом — случайные люди в этой истории. Не то и впрямь могли оставить их в темнице, а вытащить одного Илая. Но свои догадки Туран оставил при себе, ответил уклончиво — нет, не видел, их дело Илая сопровождать. А потом спросил о гостинице «Крещатик», в которую ведет Крипта, — что за место такое?
— Хорошее место, надежное, и хозяйка — верный человек. Ты только не смотри на ее лицо подолгу, она не любит…
Фонарик Крипта выключил, да он и так светил слабо — аккумулятор разрядился. Они поднялись по тропинке, петляющей среди остатков древних строений, груд битого кирпича и зарослей кустарника. Над ними в лунном свете виднелась расколотая голова железной великанши… Под ноги попадались перекрученные корни, торчащая из земли ржавая арматура, то и дело кто-то спотыкался. Илай, который в темноте видел отлично, оказался впереди, они с Криптой вполголоса заговорили о том, что написано в записке Владыки.
Тропинка свернула, обходя покосившийся забор, здесь уже начинались огороды, разбитые киевлянами на склонах. Впереди вспыхнул свет фонаря, громкий голос окликнул:
— Кто идет, отзовись!
— Люди идут, — спокойно отозвался Крипта, — не тревожься, человече.
— Каки таки люди?
Фонарь держал пожилой толстый мужик, в другой руке поблескивал ствол порохового самострела.
— Монахи мы, берег ночным дозором обходим. Убери оружие.
— А, то добре! А я уж подумал, опять какая-то тварюка на подворье лезет… Уже дважды в нынешнем сезоне ограду порушили…
Когда хозяйство бдительного огородника осталось позади, Крипта сказал:
— Из Днепра всякое может выползти. Ручей, кажется, неглубок, но откуда-то лезут и лезут.
— Кто лезет? — не понял Туран.
— Да всякое лезет. Мутафаги, одно слово. Видать, с левого берега перебираются. Храм в самом деле иногда ночью патрули высылал, только теперь Зиновий боевые отряды на «тевтонцах» в Пустошь шлет, не о Киеве он думает. Что-то затевает Зиновий, что-то у него на уме. А Совет слушает. При Баграте Зиновию такого бы не позволили.
Потом огороды закончились, путники оказались на улице. Было тихо, за заборами — ни огонька, ни голоса. Киев спал.
Улица обогнула верхушку холма, увенчанную куполом часовенки, луна и расколотая голова статуи скрылись из виду. Белорус принялся громко зевать…
— Вот и пришли, — объявил Крипта. — Вон там, где свет — это и есть гостиница «Крещатик».
Монах указал на двухэтажное здание, над которым торчал граненый треугольный то ли шпиль, то ли купол, светящийся разноцветными огнями. Когда подошли поближе, стало видно, что над двускатной кровлей возвышается остроконечная конструкция, рама из тонких балок, скрепленных горизонтальными рейками, и обтянутая крашеными шкурами ползунов. Пирамида высотой в три человеческих роста делилась на секции: внизу были светлые, вверху — темные. Получалось, что свет, горящий внутри нее, яркий над самой кровлей, тускнеет и гаснет у вершины. Видимо, краски строители особые нанесли, решил Туран.
— Картина была шлюхой, — объяснил Крипта, — грешная женщина… По всей Пустоши слава о ее красоте гремела, мужики аж с самого Харькова к ней заезжали. Одним отказывала, других привечала.
— Дело обычное, — вставил Белорус.
Крипта покосился на него и продолжил:
— Один такой, кому Картина отказала, подстерег ее как-то в переулке или у дома, не знаю подробностей, но лицо ей ножом располосовал. Очень злое дело!
