Артем Мичурин - Еда и патроны
Сказать, что это больно, язык не поворачивается. Больно прищемить палец дверью, или на гвоздь наступить, а это — просто пиздецнахуйбля что такое. Тем сложнее было повторить процедуру для входного отверстия.
Немного отдышавшись и утолив разыгравшуюся жажду, я вернул повязку на прежнее место, вставил в штаны ремень, украшенный чётким следом прикуса, и поплёлся дальше, в пустошь. Как сказал бы писака-романист — «навстречу приключениям».
Приключения ждать себя не заставили. Видимо, я несколько переоценил питательность туши вожака, потому как надеялся хотя бы эту ночь провести в одиночестве, но вместе с сумерками пришли и «друзья человека».
Их острые вымазанные кровью морды, поднимающиеся над травой и пробующие воздух, появились, как только солнце коснулось горизонта. Пока собаки держались на почтительном расстоянии, но это ненадолго. Уж я-то знаю — они дожидаются наступления темноты. А потом… Жёлтые огоньки, скользящие в чёрной пустоте. Мелькнут и погаснут. Снова вспыхнут, отразив вспышки беспорядочных выстрелов. Ближе, ближе. Шелест травы за спиной. Где ты, сука?! Длинная очередь из истерично пляшущего ствола. Щелчок. Горячее дыхание в шею. Конец. Но они не учли одного факта — мне ночь не менее мила. Главное — оставаться в сознании.
Я развязал кисет и пошарил внутри. Листьев осталось не так уж и много. Что ж, будем тщательнее пережёвывать. С боеприпасами дела обстояли не лучше. Из трёх полных магазинов уцелел один, и ещё четыре патрона в недострелянном. Поделим на три мишени — восемь попыток выжить. Могло быть хуже. Я перевёл флажок в одиночный режим. ПБС свинчивать не стал, с ним удобнее, можно держаться, как за цевьё, тем более что здоровенная рукоять еле помещалась в ладони. Да и ни к чему шуметь зря. Кто знает, не пустились ли навашинцы в погоню…
На первый, пробный заход собаки решились заполночь. Приблизились не сильно, метров пятьдесят или больше, покрутились и после двух выстрелов, цели, впрочем, не достигших, отошли. Следующая попытка состоялась минут через пятнадцать. Зная теперь об огнестреле, они разбежались, взяли меня в кольцо — дело нехитрое, учитывая, что я к тому времени еле двигал ногами — и круг начал сжиматься.
До сих пор не понимаю, как им это удаётся. Без связи, без визуального контакта, ночью, в полуметровой траве собаки расходятся на равное расстояние от жертвы и кружат в общем направлении, с одинаковой скоростью сокращая дистанцию. Более того, если кто-то из своры меняет ход, то же самое делают и остальные, почти моментально, в полной тишине. Потрясающе. Ни один отряд, даже сработанный годами, где каждый знает каждого, как себя самого, не может похвастать такой скоординированностью.
Когда ты в центре хоровода зубастых тварей, исходящих слюною от запаха крови, единственное твоё желание — найти опору, чтобы прижаться спиной. И когда понимаешь, что опоры нет, накатывает паника. Фраза «кругом враги» неожиданно приобретает буквальный смысл, и ты чувствуешь, как шевелятся волосы на затылке, а дыхание становится до того частым, что голова кружится от избытка кислорода. Взмокшие пальцы безостановочно перебирают по рукояти, а ствол дрожит, рыская из стороны в сторону. И только одна мысль удерживает тебя на месте: «Побежишь — умрёшь». О да, это их план. Они доведут тебя до истерии, до безумия. Молчаливые прислужники смерти. Они пришли за тобой. Беги. Беги! А я останусь. Я вижу их. Я знаю, как они мыслят. Моя рука тверда. Мой разум ясен. Я выживу.
Первая атака была со спины. Тварь прыгнула, но промахнулась. Слишком шумно когти скребли о землю при толчке. Серая тень пролетела возле моего левого плеча и исчезла в траве. Три пули ушли следом.
Справа! Две желтые точки вспыхивают во мгле. Они растут, становясь из горизонтали в диагональ. Грудь принимает на себя удар мощных лап. Я чувствую, как ноги отрываются от земли, а палец давит на гладкую сталь спускового крючка. Мгновение назад оскаленные клыки прячутся за чёрными губами. Из звериной глотки вырывается крик. А моя спина встречается с землёй. В глазах темнеет, но лишь на секунду. Левую икру пронзает острая боль. Приоднимаюсь и стреляю в ощетинившийся силуэт. Тут же обзор мне закрывает собачья голова, слившаяся воедино с моей правой рукой. Кисть немеет. АПБ тяжёл, слишком тяжёл. Он падает в траву. Но есть вторая рука, и есть нож. Клинок по самую гарду тонет в жёстком мясе. Кровь хлещет в лицо. Клыки скребут по моей скуле. Я уже ничего не вижу, но продолжаю бить. Я колю и режу наугад. Режу и колю, пока вокруг не становится совсем тихо.
Поднимаюсь, стираю рукавом с глаз липкую пену, сплёвываю шерсть. На земле лежат два пса. Их шкуры усеяны ранами, у одного вспорот живот. Кишки сизой верёвкой обмотались вокруг задних лап. Слышу дыхание. Тяжёлое, хриплое. Метрах в десяти, оставляя за собой борозду из примятой, красной травы, ползёт третий. Беру пистолет, иду следом. Это тяжело. Левая нога чертовски болит. Недобиток извивается, всеми силами стараясь продвинуть изрытое пулями тело хоть на сантиметр подальше от смерти. Пусть. Ему недолго осталось. Сберегу патрон.
По шее и груди текла кровь из разорванного лица. Правое предплечье сломано. Ниже левого колена лоскуты штанов спутались с лоскутами кожи. Но я был жив и продолжал идти. Не знаю куда. Просто переставлял ноги. Пока не упал.
Глава 7
Смерть — величайшая загадка мироздания. Ирония состоит в том, что отгадавшие уже не могут подсказать верный ответ. Через это прошли миллиарды, но мы всё равно остаёмся в неведении. Обидно. Хотя с другой стороны… А действительно ли нам нужно знать? Вдруг разгадка столь ужасна…? Хм, как поведёт себя человечество, поняв, что там ничего нет: ни рая, ни ада, ни бога, ни души? Ты — просто мясо на костях, не более. Умрёшь — ничего не останется. И ждёт тебя не высший суд, а только черви. Окончательно слетит с катушек? Пойдёт вразнос, утратив последний стопор? Или напротив, вцепится в жизнь мертвой хваткой? Начнёт ценить её, как никогда? И возлюбим ближних, и прекратится вражда, и воцарится мир.
Я был близок к разгадке, но случай распорядился иначе.
Очнулся от колющей боли в районе подбородка. Открыл глаза и страшно удивился. Надо мной, склонившись, сидела красивая девка лет пятнадцати. Чистенькая, свежая. Первая мысль, посетившая голову — «Бордель? Мне же надо к Хромому». Но приглядевшись, я понял, что ошибся. Обстановочка скромновата, да и девка не по тамошней моде обряжена: серый сарафан с передником, белый платок на голове — нет, я не мог такого заказать. Мне всегда импонировал минимализм в женском гардеробе. Хотя на морду — наш выбор.
— Ой! — всплеснула она руками, увидев, что я оклемался. — Ты как, малыш? Нет-нет, не вставай. Сейчас за матушкой схожу.
«Или всё-таки бордель?».
Девка подскочила и выбежала за дверь.
Я, приподнявшись на локтях, взобрался повыше, чтобы как следует осмотреться.
Комната была небольшая с минимум мебели: стол у зашторенного белыми занавесочками окна, в одном углу рукомойник, в другом — икона, два стула, тумбочка и кровать. На тумбочке стояла миска с красноватой водой, а в ней лежала мокрая тряпица той же расцветки.
Я откинул одеяло — бок заклеен матерчатым тампоном с рыжеватым пятном какой-то страшно вонючей мази, правое предплечье в шинах, левая нога от щиколотки до колена забинтована. Очень хорошо, значит, убивать не будут, по крайней мере, не сейчас. Потрогал лицо — скула заклеена, на подбородке швы. Ни дать ни взять жертва, бедный несчастный ребёнок. Как та краля сказала? Малыш? Славно.
Заскрипели половицы, дверь открылась, и вошла грузная мордастая тётка, на ходу вытирая руки перекинутым через плечо полотенцем, следом в комнату проскользнула моя смазливая сиделка.
— Так, что тут у нас? — начала тётка по-деловому, и без церемоний ухватила меня за башку.
Бля. Настоящий танк в юбке. Лапищи как у мясника. Пополам сломает, глазом не моргнув. Ей бы вышибалой в кабак, нагнала б на пьяных мужиков страху.
— Жар спал, — констатировал «танк», отпустив мою уже начавшую поскрипывать от чудовищного давления черепушку. — Дай ему бульону куриного, но немного, организм слабый ещё, не примет. А как поест, сообщи отцу-настоятелю. Говорить-то можешь, агнец? — обратилась тётка ко мне, и мясистые красные щёки приняли почти идеально круглую форму, потеснённые улыбкой.
Я кивнул.
— Вот и хорошо, — тётка развернулась и пошла к выходу. — Да, Варя, — остановилась она в двери, — тебя Фёдор искал, не сказал зачем. С ним, смотри, построже. Больно уж горяч.
— Ну что вы, матушка? — зарделась сиделка, потупив взгляд.
Тётка-танк, уходя, ничего не ответила, только молча погрозила пальцем.
Варя повернулась ко мне, невинно сложила ручки в замочек, и улыбнулась.
— Как самочувствие?
— Ху… Хуже бывало.
— Это верно. Когда тебя Кирилл с братьями, из дозора вернувшись, принёсли, думала — не жилец. Только милостью божьей да стараниями матушки Прасковьи и выходили. Я три ночи пресвятой богородице молилась.
