Артем Мичурин - Еда и патроны
Что происходило между этим сумасшедшим марш-броском и моментом, когда я очнулся, в памяти не отложилось. Помню только — брёл, не видя дороги, жрал листья, а после…
Свет. Яркий, солнечный. И синее небо. Аж глаза режет. Вокруг трава. Поворачиваю голову, а прямо перед лицом собачья морда, смотрит на меня и скалится. Как тогда успел нож выхватить, ума не приложу. Псина дёрнулась вперёд, но получила клинок в шею, и вместо горла разорвала мне только кожу на подбородке. Я сбил зверюгу с ног, навалился всем телом и, продавив нож к хребту, загнал его меж позвонков.
«Отличное» начало дня. При таких раскладах хорошего продолжения не жди. Если уже сутра жизнь макает рылом в говно, самое верное решение — ничего не делать, запереться дома и тихонько переждать. Я не суеверный, но опыт показывает, что дерьмовое начало имеет гораздо больше шансов перейти в тенденцию, нежели удачное. Только вот дом далековато, а тенденция уже налицо.
Кобель, которого я зарезал, был, судя по всему, вожаком. Здоровенный, килограммов сорок, с уймой шрамов на шкуре, в том числе и от огнестрела. Решил первым продегустировать свежачок, на правах сильнейшего. Трое его подручных, помельче, крутились рядом, прибывая в нерешительности. Но долго ли эта нерешительность продлится?
Интересные твари. Говорят, до войны собаки жили рядом с человеком, прямо в домах. Дрессированные были, аж пиздец. Границу охраняли, взрывчатку с наркотой помогали искать. Даже поговорка такая существовала: «Собака — друг человека». Чёрт. В башке не укладывается. А потом всё покатилось в тартарары. Сорока минут обмена ядерными любезностями хватило, чтобы история партнёрства между человеком и собакой, насчитывающая, якобы, не одну тысячу лет, пошла прахом. А то? Зов желудка — он посильнее дружбы. Оголодавшие прямоходящие пустили четвероногих друзей под нож. Но кроме одомашненных были ещё и бездомные. Охренеть. «Бездомные собаки» — звучит примерно, как «водоплавающие рыбы». Так вот, эти отбросы высокоразвитого собачьего общества после войны окончательно разложились в моральном плане, одичали и ушли в леса, откуда периодически стали совершать набеги на человеческие поселения с целью поживиться легкодоступными и пока ещё достаточно многочисленными двуногими. С тех пор нет лада между этими некогда мирно сосуществовавшими видами.
Оставшись без попечительства человека, собаки быстро вспомнили, чьего они рода-племени. Принцип охоты у них не отличается от волчьего. Окружают добычу, гонят её, изматывая, а потом убивают. Правда, там, где волки справляются впятером, собак требуется десяток.
Странное дело, при всей схожести, волки и собаки люто ненавидят друг друга. Может быть, первые винят вторых за давнее предательство? А те, в свою очередь, чуят вину, но не хотят признать, отчего и бесятся? Один на один собака никогда не кинется на волка, даже если превосходит его габаритами. Жизнь рядом с человеком испортила собачий генофонд. Их мышцы ослабли, клыки притупились. Должно пройти не одно столетие, прежде чем природа реабилитирует предателей. А пока они стараются брать числом. Но это не всегда удаётся. Немногочисленные раньше волки год за годом возвращают себе леса и степи, жёстко конкурируя со своими нерадивыми соплеменниками за охотничьи угодья. Однако самое удивительное в том, что и те, и другие панически боятся волколаков — громадных тварей, килограмм под девяносто, пришедших в наши широты, как я слышал, откуда-то с северо-востока. Те охотятся в одиночку. Многие из них слепы и полагаются только на слух и невероятно развитое чутьё. Бесшумные, укрытые густой, почти не отражающей света шерстью, они выслеживают свои жертвы ночами. Подкрадываются, словно тень, и так же исчезают во мраке, унося с собой добычу, умерщвлённую одним точным и неотвратимым, как судьба, укусом, перерезающим ярёмную вену. Могучие звери. Но с десятком собак или волков они не справятся. Тем не менее, одно только присутствие волколака поблизости способно вынудить стаю навсегда уйти с обжитой территории.
В какой-то книжке про моряков я читал, что лучший способ выгнать крыс с корабля — это поймать десяток-другой хвостатых, посадить их в ведро, закрыть крышкой с отверстиями для поступления воздуха, и оставить на неделю. По прошествии этого срока в живых останется только одна — самая сильная, злобная и прожорливая — крысак. Остальные будут съедены. Пожравшая сородичей тварь не примет больше никакой другой пищи. Выпущенная в трюм, она будет истреблять своих всеядных братьев и сестёр, расти и сеять ужас. Причём друг друга крысаки не тронут, даже близко постараются не ходить. Три-четыре таких бестии, в конце концов, выживают с корабля всю колонию. Не знаю, промышляют ли волколаки каннибализмом, но что-то общее между ними и крысой из ведра определенно есть.
Обычно собаки поодиночке не ходят. Они, как и люди — стайные животные. Единственное исключение — дряхлая, больная или раненая особь, которая стала бесполезной для группы. Но такие долго не живут, поэтому встречаются редко. Средняя стая насчитывает десять-пятнадцать животных, включая молодняк. Бывает и меньше, но это в основном недобитки, они либо подыхают, неспособные добыть пищу, либо, если повезёт, присоединяются к более успешной стае.
Трое, что поджимали в смятении хвосты, глядя на своего мёртвого вожака, оказались как раз из таких. Стая, видимо, не так давно попала под раздачу. Уцелевшие ещё не успели заметно отощать и ослабнуть. Правда, среди них был подранок. Один из псов прихрамывал на заднюю ногу. Серая шерсть на бедре слиплась в бурую колючую паклю. Но по скорости он всё равно дал бы мне фору. Тем более, что…
Резкая боль кольнула в левый бок. Я сунул ладонь под куртку и почувствовал, как пальцы липнут в тёплой вязкой субстанции. Плохая новость. Оказаться одному посреди пустоши, с простреленным брюхом, да ещё и в столь милой компании — это совсем не тот вариант, на который рассчитываешь.
В целом картина сложилась удручающая, или, как говорят не столь начитанные граждане — «полный пиздец». Во-первых, я не имел ни малейшего понятия о том, где нахожусь. Нет, примерный вектор движения я себе, конечно, представлял, благодаря солнцу, но вот расстояние… Сколько времени я шёл, покинув Навашино? Как далеко забрёл и в каком направлении? Эти вопросы оставались без ответа. Во-вторых, непредусмотренная конструкцией дырка в моём бренном теле, хоть и обошла ливер стороной, здорово кровоточила, что сказывалось на самочувствии отнюдь не лучшим образом. И, наконец, в-третьих, оставленные на месте моего недавнего триумфа собаки, схарчив дохлого вожака, вряд ли откажутся от идеи поживиться свежей человечинкой.
Обмотав рану откромсанным рукавом куртки, я кое-как протопал сотен пять-шесть метров прочь от развернувшегося пиршества, нашёл сухую канаву и занялся самолечением.
Никогда не думал, что буду рад схлопотать автоматную 7,62 в бочину. Разумеется, я был бы счастлив, пролети она мимо, но с другой стороны, на её месте могла оказаться, например, «пятёрка» — настоящий кошмар полевых хирургов. Из-за пустоты в головной части эта пулька имеет неустойчивую траекторию и, попадая в цель, начинает кувыркаться уже через семь сантиметров пути, оставляя за собой фарш. Чаще всего выходит донной частью вперёд, у неё там центр тяжести. А «семёрка» гораздо гуманнее. К тому же нашла она меня явно недалеко от стрелка, ещё не успела потерять скорость и, благодаря этому, прошла как игла через тряпку. Выходное отверстие получилось совсем небольшим.
Тем не менее, оставлять рану как есть было бы чревато. Из-под небольшого струпа, наросшего за время моей отключки, всё ещё обильно сочилась кровь. Левая штанина до колена покрылась бурой коростой, растрескавшейся на сгибах и осыпающейся при ходьбе. Тяжёлая, как с похмелья, голова то и дело норовила упасть и повиснуть бесполезным грузом. Глаза смыкались. Если не остановить кровь, то, рано или поздно, они закроются, и, скорее всего, окончательно.
В рукояти НР-2 — моего второго ножа, выполняющего хозяйственные функции — всегда хранится НАЗ. Обычно это моток тонкой стальной проволоки, точильный камень, леска с грузилом и крючками, спички, булавка, нитка, игла. А так же мешочек со смесью негашёной извести и медного купороса — средство жёсткое, однако весьма эффективное, к тому же помогает избавиться от сомнений в том, что человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Если действовать по рецепту, то хорошо бы добавить ещё яичный белок, но за неимением оного, и так сгодится. Можно, конечно, воспользоваться порохом, вот только поджигать его у себя на спине — занятие для настоящих энтузиастов, к коим не отношусь. Посему, я сунул в зубы ремень, отрезал лоскут от куртки, высыпал на него порошок и приложил к выходной дыре.
Сказать, что это больно, язык не поворачивается. Больно прищемить палец дверью, или на гвоздь наступить, а это — просто пиздецнахуйбля что такое. Тем сложнее было повторить процедуру для входного отверстия.
