Проклятие Шалиона - Лоис МакМастер Буджолд
Стоящий следующим в очереди хорошо одетый человек издал смешок. Его губы изогнулись в улыбке, которая, однако, ничего не имела общего с пустым весельем. Скорее она была знаком одобрения этого акта вселенской справедливости. Стоящая рядом с Кэсерилом леди Бетрис нервно перетаптывалась и что-то шептала сквозь зубы. Словно порыв свежего весеннего ветра, по толпе прокатилась волна плохо сдерживаемого смеха и шепота – люди объясняли друг другу, что произошло.
Судья перевел свой взор на священника и, неловко дернувшись, протянул руку с подношением ему. Священник протянул было руки в ответ на этот жест, но отдернул их, и, повернувшись вполоборота к сидящему на троне воплощению Богини, прошептал уголком губ, впрочем, достаточно громко:
– Леди Изелль! Вы не можете… мы не можем… неужели устами вашими говорит Богиня?
Изелль повернулась к нему и ответила – так, чтобы слышал не только священник:
– Богиня говорит в моем сердце. Разве в вашем сердце ее нет? Я испросила ее поддержки в момент, когда разжигала светильник, и мне был дан знак.
Отменно держа себя в руках, принцесса посмотрела на человека, который был в очереди следующим после судьи, который стоял теперь как вкопанный, приветливо улыбнулась и сказала:
– Прошу вас!
Судья вынужден был отойти в сторону, а следующий за ним горожанин бодро вышел вперед, желая порадовать Богиню своими дарами.
Один из храмовых служек, понуждаемый к тому суровыми взглядами священника, попытался было подойти к судье, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию и найти выход, но принцесса пригвоздила его на месте суровым взглядом. Сложив руки за спиной, служка кивком головы дал понять рассерженному Врезу, что в присутствии его более не нуждаются. На другой стороне дворика провинкара, сидевшая в специально принесенном для нее кресле, задумчиво потирала переносье большим и указательным пальцами правой руки и сердито смотрела на внучку. Изелль же, не обращая внимания на взоры бабушки, продолжала действовать от имени Богини – принимала дары, благословляла и улыбалась горожанам, а те вдруг приободрились, понимая, что участвуют не в формальной церемонии, которая за многие годы оскомину набила, а в чем-то очень серьезном и важном.
Пока Изелль была занята состоятельными гражданами, снаружи храма служки принимали дары попроще: кур, яйца, телят. Отдав таким образом свой долг Весне, прихожане проходили внутрь, чтобы получить благословение и огонь новой жизни. Леди Хьюлтар и Бетрис присоединились к провинкаре, которая восседала на скамье для почетных гостей, и Кэсерил занял свое место позади скамьи, рядом с комендантом, который, нахмурясь, пристально смотрел на свою подозрительно скромную дочь. Толпа понемногу расходилась. Принцесса, не потеряв и доли своей жизнерадостности, приветствовала последних из тех, кто желал получить ее благословение: в конце перед ней прошли поставщик дров для светильника, углежог и городской нищий; этот в качестве своего дара Храму исполнил благодарственный гимн, за что получил благословение и улыбку Богини – такую же, какой она одарила первых людей Валенды.
Буря разразилась лишь тогда, когда семья вернулась в замок, чтобы торжественно отобедать.
Теперь Кэсерил вел в поводу мерина провинкары; комендант же твердой рукой взялся за повод белого мула, на котором восседала Изелль. Кэсерил хотел незаметно раствориться в толпе домочадцев и потихоньку исчезнуть, но провинкара, когда слуги помогли ей спешиться, приказала:
– Кастиллар! Дайте мне вашу руку.
Хватка ее была твердой, но рука заметно дрожала. Разжав сделавшиеся вдруг тонкими губы, она добавила:
– Изелль, Бетрис, ди Феррей! Следуйте за мной!
И кивнула головой в сторону дверей, ведущих в зал предков.
Изелль оставила ритуальные аксессуары своего наряда в Храме и теперь выглядела просто как милашка в бело-голубом платье. Нет, уточнил для себя Кэсерил, заметив гордо вскинутую голову девушки, – не просто юная особа, а принцесса. Под маской легкой тревоги таилась твердая уверенность в своей правоте и решительность. Кэсерил придерживал двери, пока все, включая леди Хьюлтар, не прошли в зал. В таких ситуациях, в те годы, когда он был еще пажом, его инстинкт недвусмысленно говорил ему: оставаться опасно! Растворись и исчезни! Но ди Феррей кивком головы остановил его, и Кэсерил прошел в зал вслед за провинкарой.
Зал предков был пуст. Горящие на алтаре свечи источали мягкое тепло. Они будут гореть весь день, пока не прогорят и не погаснут сами собой. Деревянные скамьи в зале были отполированы до мягкого блеска многочисленными посетителями, присевшими здесь либо помолиться предкам, либо просто отдохнуть. Провинкара вышла вперед и, повернувшись, сурово посмотрела на девушек, которые под ее взглядом встали рядом, касаясь одна другой плечами.
– Итак! Кому из вас двоих пришла в голову эта идея?
Изелль вышла вперед и, сделав глубокий реверанс, ответила:
– Мне, бабушка.
Голос ее звучал столь же ясно и звонко, как звучал в храмовом дворике во время обряда.
– Между прочим, – продолжила она, – я испросила позволения у первого огня. И я его получила. Бетрис посоветовала мне сделать это.
Ди Феррей сурово посмотрел на дочь.
– Ты знала, что произойдет? И ничего мне не сказала?
Бетрис сделала низкий реверанс, полностью повторивший движение Изелль.
– Как я понимаю, я призвана служить принцессе, а не шпионить за ней, папа. Ты же сам мне велел: защищай ее честь ценой своей жизни. Так?
И более спокойным и взвешенным тоном она закончила:
– К тому же, как я могла узнать, что произойдет, пока Изелль не выбила первую искру?
Комендант развел руками и беспомощно посмотрел на провинкару. С столь изощренным юным софистом ему было не совладать.
– Ты старше принцессы, Бетрис, – сказала провинкара, – и должна была должным образом влиять на нее. Внушать ей принципы поведения, коим обязана следовать богобоязненная и почтительная девушка.
Губы провинкары скривились, она с трудом сдерживала гнев.
– Наш егерь, Битим, воспитывает молодых щенков, запуская их в свору старших собак, и те обучают молодняк и прививают им навыки приличного поведения. Похоже, вас нужно было отдать под начало Битима, а не этих бесполезных гувернанток.
– Да, миледи, я согласна! – скромно потупив глаза, проговорила Бетрис, делая очередной реверанс.
Провинкара всматривалась в ее лицо – не иронизирует ли эта девица? Кэсерил прикусил губу.
Изелль глубоко вздохнула и проговорила:
– Если среди главных обязанностей богобоязненной и почтительной девушки есть обязанность терпеть несправедливость и не замечать горя и страданий ни в чем не повинных людей, то, должна сказать, этому меня не учили – ни священник, ни мои гувернантки.
– Еще бы они тебя учили этому! – резко ответила провинкара. В первый раз суровый тон ее речей сменился на нечто
