Алек Майкл Экзалтер - Бета-тест
— Но-но! Полегче, мозгодав!
— И зрачки как-то странно расширены. Может, полежишь недельку, другую у меня на обследовании? Заодно ментаторов твоих по тестам погоняем насчет шизофрении, тебя проверим…
— Нет уж! Лучше опять в бак.
Психиатрический оборот беседы сэру Хамперу нисколько не понравился. Потому как помимо псионики приват-профессор, доктор психологии и медицины виконт Айвен Редверт-Краснофф основательно занимался проблемами клинической психопатологии разумных и плодотворно практиковал в университетской клинике. Мозговед чертов!
— Ну, как знаешь. Мое дело предложить. А что доброму доктору уже и пошутить нельзя?
— Не стоит. Давай лучше займемся способами выявления нейтральных и враждебных целей. Я тут не совсем разобрался, как действует твоя псионика в толпе и в массе.
— Окна затемнить? А то, знаю, вы, антиподы-инсайдеры, не очень-то жалуете открытые выпуклые пространства и низкие пустынные горизонты.
— Агорафобией не страдаю, док. Айви! Пошутили и баста. Как говорится, сначала тело и дело. Остальное потом, Дядя Ванья.
— Опять как маленький по-старинному обзываешься? Стыдно, магистр Хампер.
— Это твое имя из древней фабулы, Айвен. Над ней братец Дит сейчас работает в Императорском театре.
— Не забудьте на премьеру пригласить.
— Обязательно.
Двумя с половиной месяцами ранее. Метрополия Террания-Прима. Хампер-манор.
В Хампер-маноре, располагавшемся на десяти с лишним квадратных километрах обширных горно-лесистых окрестностей, очень похожих на родные каледонские места, сэр баронет империи Хампер до поры до времени жил один, пока не взял на поруки и не приютил в дальнем углу владений далеко не близкого родственника, бывшего сержанта-рейнджера Маккену Робинроя, теперь находившегося под его покровительством, но под официальным надзором судебно-полицейских властей.
Ни в доме, ни в пределах манора больше никого не было. Сэр Хампер принципиально не держал слуг — ни натуральных, ни тем более, антропоморфных — не только потому, что среди инсайдеров это было не принято по мотивам приватности и неприкосновенности частной жизни. Просто Хампер совершенно не признавал услуг каких-либо метафорических воплощений объектов рабства древнейших времен. Он был убежден и неоднократно утверждался в собственной правоте, почему всякое подчинение должно быть до конца осознанной необходимостью и сугубо добровольным актом при наличии ясной и ничем неограниченной свободы выбора: подвергать себя принуждению или оставаться свободным. В то же время тонкая грань между живыми органическими разумными созданиями и синтетическим, но от того не менее живым разумом, (к слову, та же композиционная биотроника) бывает настолько незаметной, что для Хампера давно возник отнюдь не риторический вопрос: считать ли данный искусственно ограниченный человеком разум объектом вынужденного принуждения, а ментаторов, где квазиразум находит свое непосредственное применение, одиозными рабами на службе человечества? Разрешение данной антиномии магистр Хампер нашел в принципе, как он его назвал, аддитивной аппроксимации или дополнительной приближенности. Иными словами, чем ближе к человеку располагается биотроника, чем теснее она с ним взаимодействует, тем меньше антагонистическое, неразрешимое противоречие между орудием и рукой, данное орудие использующей. Исходя из этого, он считал своих квазиразумных имплантантов не отдельно мыслящими от него орудиями труда, а неотъемлемыми системообразующими частями самого себя, собственного тела, разума и познавательных возможностей. Тогда как хорошо известно, что бывает, когда часть выступает против целого. В психиатрии сие есть симптом шизофрении, в политике — сепаратизм, а в науке — чрезмерная специализация, когда за парой отдельно стоящих деревьев узкий профессионал не видит ни леса, ни флоры, ни фауны.
Магистр палеографии Даг Хампер всегда был против узколобой специализации. Его научные интересы, к вящему недовольству его университетских коллег, простирались на довольно обширный круг знаний. Не чурался магистр Хампер и кибернетики в различных ее аспектах. В этой связи, будучи еще в амниотическом центре, он стал подбирать тезисы и антитезисы для будущей книги "Технологический аболиционизм", где собирался проследить генезис тупиковой ветви техногенной эволюции — человекообразных машин-антропоморфов. В новой работе он сделал попытку объяснить, почему в доступной Ойкумене не нашли широкого распространения ни человекоподобные бронированные роботы с тяжеленным оружием, ни более продвинутые киборги с некими позитронными мозгами, ни мужественные андроиды-симулякры, ни прекрасные телом соблазнительные гиноиды, вкупе с прочими сверхразумными порождениями прогностических способностей авторов научно-фантастической беллетристики, условно датируемой XX–XXIII веками от Рождества Христова. Обратился Хампер и к более далеким векам, вспомнив о могущественном джинне из кувшина, лампе Аладдина, огнедышащем ифрите-строителе, за одну ночь возводившем великолепные царские чертоги и тому подобных сказочных персонажах, включая древнерусские эпосы о глуповатом главном герое и его всемогущих помощниках. Не забыл наш магистр и о големах, гомункулусах, докторе Франкенштейне и докторе Фаусте из более поздних времен, а также о мечтательном вызывании мелких духов и крупных демонов, всяческих суккубов-инкубов в темные века феодальной Европы. Во всех этих фантазиях, по предположениям Хампера, нашла то или иное художественное воплощение вековечная мечта рабовладельца об обладании идеальным рабом, легитимизированном магией ли, наукой-техникой или мифологией, включая религиозные предания. Если не находилось идеала в жизни, то в фантастической литературе древности довольно часто сбывалась прекраснодушная рабовладельческая мечта о рабски преданном исполнителе: сильном, послушном, обладающим сверхъестественными знаниями и умениями, недоступными интеллектуально неполноценному и физически недоразвитому хозяину.
Авторы и распространители-копирайтеры фантастических существ, призванных рабски служить создателям-господам, сами осознавали ограниченность и несбыточность собственных мечтаний. Отсюда появились коварный джинн в бутылке, злобно дожидающийся освобождения, демоны, терроризирующие вызвавшего их мага, железные роботы, выходящие из подчинения, бесчисленные восстания фантастических разумных машин. Все точь-в-точь, как в традиционных взаимоотношениях деспотичных рабовладельцев и рабов, склонных к бунту по поводу и без повода.
Мечтой об идеальном рабе Хампер также объяснял существование мифа о дьяволе, готовом исполнять любое желание человека в обмен на бессмертную душу, выставляемую на открытую продажу, поскольку возможность подобной коммерческий сделки узаконена и освящена целым рядом религиозными источников. Здесь Хампер высказал предположение, что, возможно, литературно-бытовое явление дьявольского существа, вмешивающегося в людские дела, вызвано наивной теодицеей древних философов. Иначе говоря, стремясь по-гуманистически оправдать божественный разум, допускающий массу несправедливостей в подлунном мире, авторы и распространители дьвольского мифа находили не слишком много проявлений ему противоположного начала. Бог в белых ризах у них находился высоко и далеко, а черт с рогами — рядом, близкий и понятный, ловкий коммивояжер, умеющий убеждать клиентов. Или же верящие в дьявольскую реальность были столь убоги разумом и телом, что готовились продать собственное бессмертие, дабы с гарантией прикупить абсолютного исполнителя материализованных желаний.
Согласно аболиционистской теории Хампера, мечта об идеальном рабе — исполнителе сокровенных фантазий контрпродуктивна и апостериори являлась излишней или принципиально избыточной в универсуме суперлативных технологий. Подтверждение тому он видел в далеко не массовом производстве на планетах в системах Крейна Каф, Геона Тет и на некоторых других забавных и умелых сексуальных игрушек — квазиразумных антропоморфных существ обоих биологических полов — андроидов и гиноидов, а для любителей — изготовленных под заказ андрогинов-гермафродитов. Однако ни одному из пользователей оных кибернетических устройств даже в кошмарном сне не могло присниться, будто вовсе не люди, а тому подобные двуногие создания могут нянчить его маленьких детей в постнатальном институте, а тех, кто постарше учить в школе. Тем паче, в этом нет и не было ни малейшей социальной необходимости, мало-мальски педагогической или физиологической потребности, когда имеется практика пансенсорного секса, и каждый может легко найти себе настоящего партнера, за исключением, пожалуй, гермафродита. По крайней мере лично Хампер таких персонажей не встречал ни в развлекательных сетях, ни в театрах массового присутствия, где тоже существовали настройки, позволявшие уединиться симпатичным друг другу людям.
