Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Но нынешнего ведь тоже звать Тарантоном, – заметил второй конник.
Все поглядели на молодого рыжего коня, который ранее принадлежал рыцарю.
– Да не тот это… Не тот Тарантон! – махнул рукой капитан. – Тот особенным был, может, и вправду зачарованным. Уж так жарко мой старик рассказывал о годах своей молодости. Если там есть хоть толика правды, то и я бы такого коня любил всей душой, пуще, чем семью свою! Какая баба сравнится с таким конем? Предложили бы мне принцессу, я бы и ее не взял! – И он повернулся к графу, который внимательно слушал с улыбкой на губах. – Милорд, так ли это? Правду ли мой старик говорил про околдованность?
– Все так, – тепло улыбнулся Филипп. Рассказ всколыхнул в нем воспоминания о чудном рыбаке и его кельпи. Это было тридцать пять лет назад.
– И водная демоница была? По-настоящему?
– И она была…
Больше Филипп ничего не сказал. Сейчас его внимание отвлек углубившийся в лес паж, шаги которого он слышал. К этому шуму добавился другой, странный, будто легкий звон осыпавшегося стекла.
– Жак! – позвал граф. И, привстав, повторил еще громче: – Жак!
Между тем Жак уже отдалился от благодатного света костра, льющегося сквозь корявые ветви. Тих был лес, черен. В руках у пажа лежала большая охапка валежника, да такая, что он не разбирал перед собой дороги. То и дело спотыкался. Услышав окрик, он засобирался назад и уже направился к костру, когда ему вдруг почудилось, будто в лесу что-то ненадолго засияло, затем тоненько так зазвенело. Он повернул голову и заметил, что подле толстой ели, за которой что-то вспыхнуло, кто-то стоит. Гвардеец? Попыхтев и повернувшись боком, Жак и вправду увидел человеческий силуэт, только одетый в пастушьи одежды. Человек подходил все ближе. Жак всмотрелся и узнал в нем одного из сыновей Ашира, а потому молчал и улыбался. Только чуть погодя он понял, что между Астернотовскими горами и местом их ночлега сотни миль…
Филипп уже сам готовился отправиться за мальчиком, поднявшись с поваленного дерева, укрытого льняником, когда услышал далекий детский вскрик. Тогда он резко повернулся к лесу, и его взор стал очень серьезен. Замерев, он прислушался. Подвесив на перевязь к ножнам с мечом еще и кинжал, граф приказал солрам:
– От костра не отходить! Если явится что-то из леса, не разбегаться! Ждать всем здесь! Ясно?
И пропал во тьме, слившись с ней, будто с родной стихией. Гвардейцы остались одни в полном недоумении, но, ощутив в словах господина угрозу, начали торопливо складывать посуду и собирать лагерь, оставляя необходимое лишь для ночлега. На случай, если придется быстро собраться и отправиться в путь.
Филипп шел по подтаявшему черному лесу. Он переступал корневища, продирался сквозь кусты, торчавшие проволокой, поднимался по холмам, проваливаясь по щиколотку в снег. Темная ночь была для него светлыми сумерками, но до чего же неприветлив этот ельник… В воздухе разливался свежий запах крови, и граф шел на него, пока наконец не обнаружил мальчика-пажа. Тот стоял и покачивался у толстой ели, повернувшись спиной. Голову он безвольно уронил на грудь. Его трясло, будто он сильно замерз, а у его ног был разбросан собранный им валежник. Еще чуть дальше лежал мертвый пастух с кровоточащей глоткой. У того в руке был нож, которым он сам себя и прирезал.
– Где она? – прогремел Жак полным гнева голосом. – Как посмел ты, смертный?!
– Никто не знает, – ответил ледяным голосом Филипп.
– Никто? Никто?! А ты?
В ярости Жак развернулся. Скорее это даже тело его будто развернуло какой-то силой. Из-под хмурых бровей взглянули глаза, пышущие лютой злобой, какой никогда не бывает у невинного ребенка. Жак вскинул руку, и Филипп почувствовал, как воздух вокруг всколыхнулся и сжался пружиной. Он успел среагировать, отпрыгнул, когда позади раздался грохот. Это затрещали ели, вырываемые с корнем, забились друг о друга камни, вздымаясь и летая в воздухе. Все вокруг наполнилось жужжанием, грохотом и стонами ветра. Вся эта злая атака, эта буря природы, призванная демоном, обрушилась на Филиппа.
Он успел уклониться от летящего в него валуна, обдавшего его россыпью земли. В прыжке прорвался сквозь острые как ножи палки, которые обрушились на него ливнем. Правда, часть исполосовала его лицо, повредила левый глаз, отчего он тотчас наполовину ослеп. Кровь полилась по разорванной щеке. Боль вспыхнула огнем, но граф притупил ее. Затем почувствовал, как под ним ходуном заходил холм, однако, не растерявшись, скакнул к велисиалу в теле Жака. Тот отступил. Перед ним образовался щит из камней, и Филипп тут же получил сильный удар в ключицу, когда стал от них уворачиваться. Плечо его с хрустом вывернуло, и графу, чтобы избежать смерти, пришлось отпрыгнуть в сторону. Остальные камни пролетели мимо в другом направлении.
«Он слеп, – понял граф. – Видит в ночи как человек. Бьет наугад».
Филипп был слишком быстр, двигался в окутывающей его тьме, едва различимый на фоне снега человеческим глазом. На него обрушивалась стихия, пытаясь смять, чтобы потом воспользоваться им как сосудом. Все вокруг визжало и билось с треском друг об друга, но Филипп расчетливо ускальзывал, пытаясь обнаружить в защите брешь. А когда нашел, то, раненый, но собранный, по-звериному скакнул к велисиалу, обойдя его со спины. Велисиал качнулся, заметив движение позади, попытался заслониться от удара поднятыми валунами, но тело его было по-человечески уязвимым. Он двигался медленно, вязко. Не успевал заслониться. Филипп скользнул к нему тенью, пригнувшись, вытянувшись стрелой. На мгновение блеснул клинок, отражая своими гранями снег, но вокруг велисиала вспыхнул щит. Лезвие запылало огнем. Расплавленный металл закапал на графские сапоги, прожег их и льняные обмотки. Тогда Филипп сжал зубы от боли, отбросил рукоять бесполезного меча и прорвал щит уже рукой, будучи невосприимчивым к магии. Его рука просочилась сквозь радужную мерцающую материю, а пальцы сплелись вокруг шеи пажа. Шея хрустнула, как сухая веточка.
Тут же буря улеглась, все стало с шумом осыпаться наземь: доселе летающие в воздухе камни, остатки сухой травы, а также хвоя и мох – все легло так тихо, будто и не случилось этой бури. Лег на снег и маленький бедный Жак.
Филипп осторожно отступил назад, держась за плечо. Тело его отозвалось острой болью на все произошедшее. Чувствуя, как загорелась пропоротая сучьями щека, а кровь залила белый снег, он отходил к бивуаку все дальше и
