Дмитрий Манасыпов - Кремль 2222. Восток

Что куртка, что штаны выкрашены особыми красками. Тяжело ремесленникам Кремля делать такие вещи, многого не хватает. Монахи помогают, ничего не скажешь, добывая в своих лабораториях необходимые красители, едкие, что при работе разъедают кожу мастеров-кожевников. Но как еще делать, как поступать, коли должны пластуны сливаться с мертвым городом, незаметно скользить между рухнувших зданий, серой земли и хищных растений, пробившихся через раздробленный и оплавленный в огне асфальт? Потому верхняя одежда Дуная серая, с редкими полосами черного и светло-зеленого цвета. В ней, скрытной и незаметной, прополз пластун на животе километры, часами лежал в пыли и грязи, почти ни разу себя не выдав.

Сапоги у пластунов особые, не как у дружинников. Куда короче, с ремнями вокруг икры и щиколотки, чтобы плотнее держало. Подошва толстая и мягкая, с невысоким каблуком, с карманами-ножнами под ножи. Ремесленники делают сапоги долго, снимая несколько мерок, чтобы нога сидела в них как влитая. За что и дружат с ними воины, благодарят как можно и никогда в обиду не дают, равно как и оружейников. Знают, что жизни их зависят от воинской справы, сделанной честно и с душой. Хорошо хоть, что сапоги старые и испытанные, не пришлось обувать неразношенные. Только портянки поменять. Ну вот и пришло время для оружия.

Дунай улыбнулся сам себе, не забыв похвалить запасливость и осторожность, мысленно показав кукиш Любомиру, оставшемуся в Кремле. Хрен те, дружинный, а не смерть безоружного пластуна. А за лестницу и подставу, видит Отец воинов, он с ним еще поквитается. Дунай не собирался вызывать молодого дружинника на поединок. Вот еще, давать честный бой выродку, что ударил под дых подло и коварно! Не дело с ним мечами махать, хватит с того и хитрости. Лишь бы успеть первым, ведь Любомир не дурак и понимает опасность пластунов. Но это ладно, все потом, первым делом надо Любаву искать, все остальное побоку. Дунай усмехнулся, наклоняясь над рундуком и начав доставать своих стальных друзей и помощников.

Ножи-засапожники спрятались в гнездах, не ощутимые и не мешающие при ходьбе. Штыри вошли в гнезда штанов, по три на каждую ногу. Дунай перекинул через левое плечо ремень колчана со стрелами, закрепил ремешками вкруг бедра. Стрелы у него особые, сделанные из металла, с нарезкой по концу каждой. Нашел когда-то сто – сто пятьдесят таких прутков, прочных и легких, и сразу же воспользовался ими. И сам себя хвалил потом сколько раз и всегда старался забрать назад выпущенные стрелы. Накручиваемые наконечники от граненого до срезня – вот они, в особом подсумке на поясе. Эх и ругался с ним Савва, безотказный ворчун, мастеря хитрым приспособлением нарезку на стрелах. Но вышло на славу, крепко и надежно. Перья у стрел от рукокрылов, с кончиков их кожаных простыней, где они идут жестким рядком по самому краю. Что дальше? Лук, старый добрый друг, близнец того, что остался в руках молодых дружинников, сделанный в мастерских по образцу когда-то найденного в оружейных подвалах Кремля.

Лук, оно же дело особое. Фузеи и дальнобойные пищали делались проще, когда свариваясь из плюющихся раскаленным металлом полос, когда высверливаясь в твердой железной чушке. С луками же у мастеров Оружного приказа срасталось поначалу тяжело. Лук – оружие непростое, одно дерево надо выдерживать много лет, да под гнетом, да постоянно осматривая. То-то и оно, а кроме этого, раз уж на то пошло, то и науки-то такой в Кремле так и не оказалось. Забылось, не воскресло мастерство само по себе, делали как могли. Вроде бы и дерево с рогом есть, и клей из нёба рыб-мутантов с реки варить выучились, а все не шло. Сподобил Отец воинов, огненнобородый Перун, послал находку в тех самых подвалах. Потому держал сейчас в руках Дунай стальной гибкий лук. Наверняка не хуже деревянного.

Складной, с шарнирами и замком посередине кибити [8] , раздвигающим плечи когда надо стрелку. Зацепы на концах тонких и прочных пластин надежные для натяжения кожаной вощеной тетивы. Дунай лук любил, пользовался им как никто другой. Вот и сейчас, раскрыв его для осмотра, почувствовал радость, взяв в руки немалый для обычного человека вес. Посмотрел, не нашел к чему придраться и, защелкнув, убрал в налучь за спину. Тетиву пластун надел прямо сейчас, зная – что не помешает, стрелять-то придется. Осталось немного – и можно идти наружу, в злой и негостеприимный город, каким обернулась для своих исконных детей Москва.

Клинок, прямой, не изогнутый, с обоюдосторонней заточкой, короткий и хваткий, мягко вошел в ножны на левом боку. А еще здесь есть кое-что еще, оставленное в прошлый раз. Револьвер-пепербокс [9] , снарядив его заново сухим порохом и тяжелыми пулями, Дунай вложил в кобуру на поясе, сзади. Так… что еще?

Пластун быстро убрал длинные волосы в тугую косу, не забыв вплести в нее прочную цепочку с крупными звеньями. На нее же надел кожаный чехол, затянул его шнурки. Тяжеловато, но шею прикрывает от рубящих, да и не только, ударов сзади. А дополнительная защита в выжженных просторах за стенами схрона никогда и никому не мешала. Ну вот, осталось лишь прикрепить флягу с водой на пояс, взять заплечный мешок, бросить в него немного еды, пучок стрел без наконечников, порох и пули, бинты из прокипяченного полотна, обернутые в кожу. Кожаная же фляга с крепким – глаз вырвет – настоем лечебных трав, запасные рубаха со штанами, да и все. Огниво в кармашке пояса, а что еще нужно пластуну, идущему в поиск? Дунай закинул лямки на плечи, попробовал, как все закреплено, не лязгает ли где металлом или не шуршит лишнего.

«Идем?» – Мысленный голос Пасюка, хриплый и жесткий, возник в голове.

«Да».– Дунай окинул взглядом свое убежище, так часто выручавшее и дававшее отдохнуть. Подошел к вырезанному Перунову колесу, стоявшему отдельно на полочке. Приложил ладонь, зашептал еле слышно воинскую просьбу-молитву, говоря с Отцом воинов. Нет-нет, смерти Дунай не страшился, не хотелось только умереть без толку, не сделав обещанного. Вот и просил гневного бога ратных людей, чтоб помог, чтоб довел и не дал сгинуть просто так.

«Пасюк? – Крысопес повернул к нему голову.– Выходим через главный ход. Дай ленту».

«В косу заплетешь?» – Морду Пасюка снова растянула такая похожая на человеческую улыбка. Дунай понимал, что такое невозможно, что не может крысособака усмехаться, но глазам своим тоже верил, не говоря про смысл «сказанного». Пластун оторопел от второй подряд шутки мутанта. Думать про это следует позже, но, видно, находясь рядом с человеком, крысюк умнел.

«Тебе на шею нацеплю»,– подумав, ответил пластун.

«Зачем?» – Маленькие красные бусины глаз уставились на него.

«Для красоты,– Дунай хмыкнул в ответ на страхолюдную ухмылку-оскал товарища.– Все, пошли».

Выбравшись из схрона, Пасюк сразу двинулся в ту самую сторону, куда, по воспоминаниям Дуная, ушел маркитант Гед после встречи с недомерком Фенгом. Интересные дела вырисовались перед пластуном, равно как и перспективы. Если в деле как похитители оказались замешены торговцы, то все становилось еще более непонятным и запутанным. Мог, конечно, он и ошибаться в суждениях. Только… город не то место, где можно взять и спокойно посидеть-отдохнуть. Населенных анклавов разумных, и необязательно, существ, в округе не так уж и много. А Пасюк уверенно пёр именно в сторону дунаевских знакомцев из клана «черных» маркитантов. Вот и дела…

Глава четвертая

Верю всякому зверю, даже и голому ежу, а тебе, маркитант, погожу.

Кремлевская пословица

Дунай затаился, прижавшись к раздолбанному памятнику, на котором остался лишь низ лица с широко раскрытым ртом какого-то мужика. Или бабы, уж это со временем стало совсем непонятным. Губищи у статуи, что сковородники у поварих, широкие и вывернутые, пасть разинута. Чего орет уже который век? Подбородок голый, а верхняя губа осталась не полностью, вот и непонятно, то ли мужского пола, то ли наоборот.

Хотя сколько раз Дунай оказывался рядом, так столько же оно становилось без разницы. И всегда приходилось вжиматься в серое крошево, стараясь слиться воедино с мрачными провалами уцелевших окон в стенах, черных от столетней сажи. А все почему? Да очень просто. На верхушке отдельно стоявшего небольшого, потому и относительно уцелевшего дома ютились рукокрылы. И пластун точно не хотел сейчас оказаться ими замеченным.

Длинная, с обвалившимися домами улочка вела к перекрестку. По самим здешним развалинам пластуну бегать не хотелось, слишком уж много торчало из грязных куч всякого хлама, и слишком много здесь находилось незаметных воронок. То ли шандарахнули во время Войны неведомым Дунаю «кассетным» тяжелым боеприпасом, то ли еще чего. Оставалась сама улица и завалы на ней, редко торчащие огрызки зданий да просевшие до громадных кочек и заросшие крыш-травой остовы машин. Дунай пригляделся, положив руку на шею Пасюка, где волосы встали дыбом. Точно, вон они, паскуды крылатые.