Проклятая Дорога (расширенная версия) - Роджер Желязны
— Не напугаешь, Черт. В этом городке тебе без меня не обойтись.
Тэннер взмахнул рукой, и левую щеку Слепыша украсил порез.
— И зачем это? — уныло спросил тот.
— Нравится, — процедил Тэннер и пнул его по ногам.
Слепыш качнулся, и Черт занес руку, чтобы полоснуть еще раз, но Грег перехватил его запястье.
— Ради бога! Остынь! — завопил он, когда Тэннер с левой врезал Слепышу в живот. — Вышвырни его отсюда, и хватит! Резать-то зачем?
Тэннер, все еще пытаясь высвободить руку, изо всех сил стукнул Слепыша коленом.
Тот, застонав, повалился ничком.
Грег оттащил Тэннера, пока тот не успел отпинать бедолагу по ребрам.
— Довольно, будь ты неладен! На пустом месте лютуешь!
— Уговорил! Но чтоб его тут больше и духу не было!
— Хорошо-хорошо, только ножик спрячь.
— Забирай отсюда этого подонка.
Грег отпустил Тэннера и помог Слепышу подняться с пола. Черт вытер кинжал о штаны и опять сунул его за голенище, а потом сел заканчивать трапезу.
Грег чуть ли не волоком вытащил Слепыша из конторы.
Через несколько минут он вернулся.
— Я там нагнал пурги насчет того, что случилось, — сказал он. — И мне поверили. Может, потому, что этот тип сидел… Но зачем ты его так?
— Заколебал!
— Чем?
— Этот паршивый толкач не понимает слова «нет».
— И что? По-твоему, достаточный повод так его отделать?
— Ну, еще было забавно.
— Гнусный ублюдок.
— У тебя тосты стынут.
— Что бы ты сделал, если б я тебя не остановил? Убил бы его?
— Нет. Пожалуй, выдрал бы пару зубов вон теми клещами, на столе.
Грег сел и долго, в задумчивости, разглядывал яичницу.
— У тебя точно шариков не хватает, — наконец выдавил он.
— А разве мы не все с приветом?
— Может быть. Но вот так, ни за что ни про что…
— Видно, ты и в самом деле не врубаешься, Грег. Я «Ангел». Последний живой «Ангел». Я стал «Ангелом» еще до того, как из-за этих проклятых бурь мы сменили джинсу на кожу. Понимаешь, что это значит? Я последний и обязан держать марку. Кто наезжает на «Ангелов», тот труп, и никак иначе. А этот тупой барыга вообразил, будто может мной командовать, раз где-то там у него есть кучка громил, а я пошел в рейс, собираясь везти товар другому. Поэтому он пришкандыбал сюда и начал строить меня, как последнего лоха. Я должен был наехать, понятно? Я дал ему шанс заткнуться, он не захотел. А терпеть такое — себя не уважать. Оставалось придавить гада.
— Но ведь клуба больше нет. Ты один, сам по себе.
— А разве последний католик — не папа римский?
— Ну, вероятно.
— И тут то же самое.
— Не думаю, что ты долго протянешь, Черт.
— Согласен. Но и ты вряд ли намного меня переживешь.
Тэннер содрал крышку со стаканчика кофе, отпил и, причмокнув, сыто рыгнул.
— И вообще я рад, что наконец прищучил эту сволочь. Он никогда мне не нравился.
— И почему они выбрали тебя?
— А я хороший водила. Я, между прочим, довез нас сюда.
Грег не стал спорить. Тэннер поднялся, подошел к окну и, приоткрыв щелку в жалюзи, выглянул наружу.
— Толпа малость поредела, — сообщил он. — Туча народу смоталась на ту сторону улицы и в конец квартала. — Тэннер поглядел на часы. — Пора бы нам двигать. Жалко убивать дневное время в этом городишке.
Грег не ответил, и Тэннер, маясь бездельем, выдвинул ящик с бумагами, внимательно осмотрел содержимое и снова закрыл. Отхлебнул кофе. Закурил.
— Интересно, как там машина? — бросил он.
Грег покончил с едой и выбросил пустые упаковки в мусорную корзину, собрал те, что остались после Тэннера, и, кинув туда же, проворчал:
— Свинья ты.
Тэннер только зевнул и опять уставился в окно.
— Пойду поищу главного, — объявил Грег и ушел.
Тэннер походил по комнате, покурил и в конце концов отправился поглядеть, что с машиной.
— Как дела?
— Пока все нормально. Видал, как парень покалечился?
— Угу.
— Ну и жуткий вид из-за всей этой кровищи.
— Масло менять будете?
— А как же!
— И долго еще провозитесь?
— Что-нибудь с час.
— Здесь есть черный ход?
— Обойди вон ту красную машину слева и увидишь.
— Есть там кто, не в курсе?
— Вряд ли. Только сорняки да свалка.
Тэннер, хмыкнув, направился в глубь мастерской, открыл дверь и выглянул — никого. Он вышел.
Воздух был теплым, и сквозь легкую примесь запахов солярки, амилацетата и бензина Тэннер уловил в нем иной аромат — так пахнет мокрая трава летним вечером (пусть по часам и выходило, что в действительности это вовсе не вечер, а мглистый, пасмурный день). Черт постоял, озираясь, пока не привыкли глаза, потом увидел узкую скамью, подошел и сел, привалясь спиной к серому бетону. В траве пели цикады. Тэннер, закурив очередную сигарету, бросил спичку в груду бесформенных, насквозь проржавелых щитков, осей и моторов под единственной тонкой, подрагивающей полоской белизны, что ледяной молнией застыла в черноте неба над внезапно зазудевшим теменем Тэннера. Почесываясь, он услышал крик птицы в вышине, в пестрой цитадели громадного дерева, чьи ветви свисали почти до земли за грудой лома. Тэннер прихлопнул комара, и тут его лица коснулось прохладное дуновение ветра, сулящего дождь, — не сказать чтобы к особой радости. Черт затянулся два раза подряд так, что кончик сигареты ярко затлел, швырнул камнем в крысу, вынырнувшую из кучи хлама, но промахнулся и досадливо крякнул, и тотчас в его сознании нити былой ярости и нового страха, рожденного предчувствием грядущей беды, сплелись воедино. Перед мысленным взором Тэннера забушевало пламя, огненные лепестки объяли вездеход, превратив его в цветок смерти. Внутри обугливались два остова — это серией мощных взрывов завершил существование их боезапас, а все те лохи, что ненавидели Тэннера по жизни (то есть человечество в целом), галдели, свистели, изгалялись над Чертом, потрясая полицейскими дубинками, приплясывая вокруг этого погребального костра. «Будьте вы все прокляты», — негромко вырвалось у Тэннера. Яркий мазок белизны в небе колыхнулся, чуть раздавшись в стороны, кривоватый, как выставленный в непристойном жесте палец, и раскат грома прозвучал язвительным смехом.
Тэннер позволил себе вспомнить дни, когда ходил в главарях, и эти мысли растравили душу. Он избежал огня и пальбы в ту ночь, когда эти прочесали Побережье и перебили или увезли всю его стаю. С тех самых пор Тэннер стал страной необитаемой. Огонь предназначался и ему, но развязка не
