За тысячи лет до армагеддона (СИ) - Сопов Валерий

Так вот, возвращаясь к проблеме свободного полета моего тела после добровольному выхода из пещеры, обусловленному совокупностью неявных причин. Это падение было самым наглым образом прервано чем-то, вернее кем-то летающим, с размахом крыльев метра в четыре, которое все это время планировало невдалеке в ожидании вкусной и здоровой пищи. Так что при виде меня, летящего, тварь резко рванула вниз, совершив тем самым маневр, совершенно не вписывающийся ни в какие физические рамки, поскольку для подобного финта она уже должна была пребывать в крутом пику, причем со скоростью, гарантирующей практически мгновенное столкновение с землей. Но спрашивается, где физика, а где птеродактили. Монстр с этакой грандиозной небрежностью подхватил меня где-то метрах в десяти над землей. После чего крепко ухватив меня трехпалыми когтистыми лапами и попытался перенести в место, более пригодное для трапезы, нежели берег реки. Возможно даже в собственное гнездо, где меня с нетерпением ждали голодные птенцы. Сложилось впечатление, что мои плечи оказались зажаты стальными тисками. Я и раньше знал, что тот же филин может лапами раздавить заячий череп, но поймавший меня на лету монстр вполне мог бы оставлять оттиски когтей на латунных заготовках.

К сожалению, вернее к счастью, мне так и не довелось узнать, сооружают ли птеродактили гнезда и каким образом они снабжают пищей подрастающее поколение, поскольку в процесс вмешались два новых неучтенных фактора. Сначала не выдержала футболка, которая верой и правдой служила мне по крайней мере последние десять тысяч лет. Это если отталкиваться от абсолютных цифр. С учетом скачка в прошлое. А так турецкий ширпотреб, по случаю подаренный мне Леночкой, был совершенно новым. Еще не разу и в стирке не побывавшим. Футболка, отличающаяся завидной эластичностью, треснула по швам, резко сползла с моего торса и ошметками осталась в лапах обескураженного монстра. А я тем временем снова рухнул вниз, но уже с высоты, оставляющей неплохие перспективы для благополучного приземления. Птеродактиля же перспектива лишится заслуженного завтрака совершенно не устроила. Он снова издал скрип ржавой кладбищенской калитки и попытался меня перехватить. Вот тут-то и вмешался второй неучтенный фактор в виде Ахмета. Атлант вместе с моим другом стояли на выходе из пещеры и оживленно обсуждали перипетии моего падения. Судя по отдельным репликам они делали ставки на исход эпопеи с летающим монстром. Причем Атлант настаивал на том, что я расшибусь об камни, а однокашник — на том, что меня все же поймает на лету, а потом и сожрет летающая тварь.

Возможно, все это мне просто почудилось, поскольку столь оживленная дискуссия не могла произойти за отведенное мне на падение время. Разве что собеседники научились общаться на пятикратной скорости. Хотя с таким ранее я сталкивался только при чтении аудиокниг. И то эффект достигался использованием технических прибамбасов в виде ускоренной перемотки.

В любом случае Атлант поступил не по спортивному. Он запустил в птеродактиля, который твердо вознамерился исправить свое упущение, в прямом смысле этого слова, дубиной. Той самой, которой минутой назад нанес мне как физическую, так и душевную травму. Своим поступком Ахмет обеспечил безусловную победу вариантом с падением, поскольку монстр, получив ударом увесистой дубины по голове, в очередной раз издал возмущенный скрежет и гордо улетел вдаль в поисках более благодарной пищи. А я со всего маху копчиком шлепнулся на песок, счастливо избежав столкновения с расположенным невдалеке гранитным валуном. В добавок к больному пальцу добавился и больной копчик.

— Да что же это мне так в последнее время не везет, — возмутился я, — Даже акт суицида нормально исполнить не удалось. Зато душа перестала болеть, с удивлением тут же вынужден был констатировал.

Причем не сразу сообразив, что причиной тому послужило однозначное подтверждение того факта, что эффект аномальной энтропии на меня таки распространяется. Правда с определенными изъянами в виде отдельных телесных травм. Иначе, кроме как нарушением всех мыслимых и немыслимых законов бытия, своевременное появление птеродактиля объяснить невозможно. Психические качели, наверняка обусловленные Ахметовской бражкой, сделали рывок в обратную сторону и я снова полюбил жизнь.

— Ужо мы им всем покажем, — радостно завизжал в душе кто-то мелкий и пакостный. — А птеродактиля, когда лет через триста налажу выпуск собственных монет, обязательно нужно будет приспособить для штамповки. Будет монеты с оттиском когтистой лапы клепать. Хрен кто из фальшивомонетчиков подделает.

— Да, задумчиво вмешалась во внутреннюю дискуссию, рациональная часть моего я. — С этим срочно надо что-то делать. И к психиатру в ближайшие пару-тройку тысяч лет не обратишься. Причем три тысячи лет, это в самом лучшем случае. Так что придется самолечением заняться.

— Или прекратить злоупотреблять Ахметовой настойкой на грибах поганках, включился в разговор кто-то третий. Участие которого и поставило точку в моих размышлениях по поводу… Поскольку я банально потерял сознание, не выдержав гвалта у себя в голове.

Очнулся я, судя по тому, что солнце перевалило за полдень, совсем не скоро. Дико болела голова. Голоса в башке напрочь исчезли. Ничего не хотелось. Так бы и лежал на песке, щурясь полуприкрытыми веками на солнце. К сожалению мои спутники всячески препятствовали подобному времяпровождению. Один из них совершенно неприличным образом навалился на меня сверху, то ли в экстазе любви, то ли и вправду пытаясь выполнить искусственное дыхание рот в рот, перемежая эти действия неумелой симуляцией закрытого массажа сердца. Осознав, что еще немного и мои ребра не выдержат подобного надругательства я попытался оттолкнуть от себя фельдшера неофита. Как только мне это удалось сделать, в битву с моим здоровьем вступил Атлант. Его действия оказались не менее изощренными. Великан не мудрствуя лукаво окатил меня с верху до низу ушатом воды. Причем в качестве тары для воды использовал злополучный сосуд из-под браги. Забыв при этом удалить из него остатки пойла. В результате чего я оказался не только мокрым но и вонючим. Вскочив на ноги и высказав своим сотоварищам все, что я о них думаю, я нарвался со стороны Жеки на вопрос, вызвавший у меня откровенное недопонимание.

— Палец показать можешь? — поинтересовался у меня однокашник.

Это несколько расходилось с каноническим тестом на адекватность у бывшего коматозника, очнувшегося после длительной комы, вызванной сотрясением мозга. Там по фэншую доктор тыкал пациенту в физиономию пятерней и интересовался: «Сколько пальцев видишь?». В ответ положено было заявить: «Семнадцать», после чего симпатичная медсестра станет тебя долго и всячески лечить, а потом и вовсе отдастся.

Так что вопрос товарища отвлек меня от матов и заставил задуматься. Впрочем природная сообразительность тут же подсказала правильный ответ. Я показал ему средний палец, демонстрируя интернациональный жест: «Fack».

Как ни странно, но мой поступок совершенно не оскорбил Женю, более того, однокашник обрадовался. А вот Ахмет возмущенно цыкнул зубом и пробормотал: «И где спрашивается справедливость? Почему одним все, а другим все что останется. Мало вам, погруженцам, аномальной энтропии, так еще и аномальную регенерацию вынь да положь». После чего стал отчаянно чесать щеку, покрытую заживающей коркой, оставшейся от ожога угольком.

Я с недоумением посмотрел на свой средний палец и обнаружил, что от кровавой раны оставленной дубиной Атланта не осталось и воспоминаний. Палец вернул свою прежнюю слегка кривоватую форму. Хотя последнее утверждение, несмотря на все попытки Ленки убедить меня в том, что у меня не только руки, но и пальцы кривые, не соответствует истине. Так совсем чуть-чуть кривоватые.

Через пол часа, посвященные тому, что бывалые путешественники в лице Жеки и Ахмета снаряжали меня в дорогу, мы наконец-то тронулись в путь. Оказалось, что нам предстоит совершить трехдневный переход до того самого места, где в настоящее время расположилось стойбище. Причем по местам диким и опасным. Так что я вынужден был смирится с тем, что мне на спину на взгромоздили двадцатикилограммовую котомку, предварительно облачив с ног до головы в звериные шкуры. Последние, по утверждению того же Ахмета, смотрелись на мне гораздо естественнее, нежели турецкий ширпотреб с принтом на груди в виде стилизованной красотки и надписью: «Наше все…».