Виктор Точинов - Черная гвардия Эридана
– Почему тогда на нем никто не говорит на Мнаурхе? – парировал фон Корф. – Там ведь живут и представители высших сословий, и врачи с инженерами.
Несвицкий пожал плечами. Он хотел услышать информацию от барона, но отнюдь не желал делиться наработками Отдельного корпуса по хултианской проблеме.
Не дождавшись ответа на свой вопрос, капитан второго ранга продолжил:
– И французский, и латынь, и английский некогда были живыми языками. Наши же специалисты пришли почти к единодушному мнению: хултианский язык изначально мертвый. Вернее, искусственный.
– Кажется, нечто схожее было и на Земле, как же он назывался… – Несвицкий порылся в памяти, но так и не вспомнил название.
– Эсперанто, – подсказал фон Корф.
– Вот-вот… Но отчего вы решили, Николай Оттович, что хултиане общаются на аналоге эсперанто?
– Ну… Я не филолог… Но специалисты утверждают: любой живой язык, или бывший некогда таковым, несет в себе массу исключений из правил. Неправильные глаголы, например, спрягаются иначе, чем остальные. У так называемого хултианского этих неправильностей не наблюдается.
Полковник согласно кивнул, вспомнив, сколько неприятностей доставляла в свое время в кадетском корпусе зубрежка неправильных французских глаголов… Но затем усомнился:
– Хултиане, они такие… – Несвицкий на секунду замялся, подбирая наиболее точное определение, – …педантичные, что вполне могли провести кардинальную реформу языка, ликвидировав все исключения.
– Могли… – не стал спорить барон. – Я ведь говорил: мнение почти единодушное. Но кое-кто высказал те же соображения, что и вы, Михаил Александрович. Однако помянутые соображения ни в коей мере не объясняют, отчего никто на Мнаурхе этот язык не употребляет. Логичнее было бы предположить, что представители высшего общества будут общаться на нем не только в гостях, но и у себя дома. Не так ли?
– Резонно, – согласился полковник. – Изучить аналогичным способом язык Мнаурха вы пробовали?
– Михаил Александрович… Мне кажется, вы знакомы с проблемой в достаточной степени. И должны представлять, с какими сложностями связано упомянутое изучение.
Несвицкий представлял. С эриданскими представителями принимавшие их хултиане на Мнаурхе общались на русском, а между собой, но в их присутствии, – все на том же языке, не то на мертвом, не то на искусственном. А разместить стационарную записывающую технику где-то вне стен посольства и двух представительств не представлялось возможным… Объем случайных фраз, записанных мобильной, на себе носимой аппаратурой, позволял сделать вывод: язык не тот. Но не позволял его изучить.
– Не предполагаете же вы, – сказал жандарм, – что искуственный язык создан ради нас? Единственно для того, чтобы нас дезинформировать?
Рапорт, в котором излагался именно такой вывод, отправил по инстанции коллега Несвицкого, занимавшийся хултианами, – штабс-ротмистр Панаев-четвертый. Назад рапорт вернулся, украшенный краткой, но емкой резолюцией: «Бред!», и размашистой подписью генерал-майора Григоровича…
Капитан второго ранга промолчал, сочтя вопрос риторическим. Или просто не пожелал делиться умозрительными предположениями. Несвицкий продолжил:
– К тому же, согласитесь, Николай Оттович, подозревать хултиан в каких-либо злоумышлениях трудно, – после той помощи, что они оказали в критический момент, когда вопрос стоял о самом существовании Империи.
– Оказали, – не стал спорить фон Корф. – Но, во-первых, не безвозмездно. Во-вторых, помощь предоставлена в достаточно ограниченном объеме: Империя устояла, но подавить мятеж одним сокрушительным ударом сейчас не способна… Нам грозит затяжная война, и нет уверенности, что в ходе ее наши противники – когда окажутся на грани окончательного поражения – тоже не получат помощь, и тоже весьма вовремя и весьма дозированную… Допустим, от человекоподобной расы, встреченной разведывательными кораблями Союза где-то среди межзвездных просторов. Не стану утверждать, что гипотетические союзники мятежников будут разговаривать между собой на каком-либо искуственно созданном для того языке. Но исключить такую возможность не могу.
Вот оно и прозвучало, – то главное, ради чего затеян разговор.
Жандарм встал, сделал несколько шагов по каюте. Вновь опустился на стул. Произнес медленно, негромко:
– Если здесь и сейчас в самом деле беседуют Управление и Корпус, то Управление должно иметь очень веские резоны для последних ваших слов, Николай Оттович.
– Помилуйте, Михаил Александрович! Разве для интуитивных подозрений нужны резоны? Достаточно чувства смутной тревоги… И бездоказательных ощущений: что-то здесь не чисто. Я, напротив, очень надеюсь, что веские резоны были у вас. Когда вы сообщили мнаэрру Гнейи, – а значит, и всем хултианам, – новое местонахождение генохранилища. Должен признать, Управление РК недооценило вас, коллеги. Мы были уверены, что эта информация принадлежит исключительно нам. Иначе наш с вами разговор состоялся бы до военного совета.
Несвицкому показалось, что в каюте фон Корфа взорвалась граната. Невидимая, бесшумная, – но убившая наповал.
Про Елизавету-Умзалу, как про возможное местонахождение генохранилища, полковник сказал на совете с единственной целью: спровоцировать неизвестного противника на некие действия на планете… Действия, которые можно отследить. Но подобный результат провокационного заявления предвидеть было невозможно.
Несвицкий подозревал, что за лицом его наблюдают с разных ракурсов несколько замаскированных камер. И знал, что неподконтрольная разуму и воле микромимика наверняка отразила его крайнее изумление. Оставалось одно: изобразить дело так, будто вызвана та реакция совсем иными причинами.
– Удивительно… – недоуменно произнес жандарм. – Мы тоже пребывали в полной уверенности, что агенты Управления не предпринимали никаких действий в отношении Ново-Петербургского Портала.
– Мы и не предпринимали. Не стали терять время. У нас был очень хороший информатор, и возможность проверить его информацию из других источников. Мы заранее знали, что эвакуация через Портал – отвлекающая операция. Что контейнеры, вывезенные в ходе той операции, – пустышки. Зато флот все две недели битвы за Новый Петербург смотрел не только вперед, на врага, но и назад, и по сторонам… Назад даже внимательнее: где же вынырнет транспортник, ушедший в подпространство на орбите Петербурга? Мы не верили, что мятежники рискнут вывезти такое богатство в дальний космос, на неисследованные планеты. И не ошиблись.
Несвицкий понял, что спрашивать: где же вынырнул пресловутый транспортник? – не имело смысла. Здесь, возле Елизаветы. Логично, мятежники в тот момент считали Бету Эридана своим глубоким и надежным тылом… Теперь понятно, почему космофлот в ходе наступления неожиданно изменил направление главного удара – хотя, нет сомнений, перед Его Императорским Величеством были выдвинуты другие очень важные стратегические соображения… Понятны и намерения флотских: единолично выступить спасителями Отечества – одна, две, даже десять захваченных планет по важности не идут ни в какое сравнение с возвращенным генетическим запасом.
А потом, в самом начале наземной операции по освобождению Елизаветы, на борт «Святой Ольги» заявился Несвицкий и своим провокационным заявлением подставил под удар все великие планы флота. М-да, выдержка фон Корфа заслуживает высших похвал, наверняка для него информация, озвученная полковником на совете, стала настоящим шоком.
– Мне кажется, нам стоит… – начал было барон, и не закончил.
Джамп-база ощутимо содрогнулась, бокалы на столе тихонько дзенькнули. Псевдосвечи на мгновение погасли и тут же зажглись снова. И на тот же краткий миг возникло ощущение невесомости, затем снова заработала искусственная гравитация.
Нападение из космоса? Диверсия? Или случайная авария?
По помещениям «Святой Ольги» покатился, нарастая, мерзкий завывающий звук сирены.
– Оставайтесь здесь, господин полковник! – Фон Корф выкрикнул эти слова на ходу. Вернее, на лету, – пересекая каюту одним длинным, лишь при ослабленной гравитации возможным прыжком.
Капитан второго ранга нырнул – в самом прямом смысле слова – в отверстие мембранного люка, не дожидаясь, пока он полностью откроется.
Полковник остался один. Вновь, как давеча на космоботе, охватило чувство бессильной тревоги, ощущение полной зависимости от внешних причин, воздействовать на которые нет ни малейшей возможности…
Минуты тянулись медленно, тягуче. Хотелось куда-то пойти, что-то сделать, чем-то помочь, но полковник хорошо понимал: при любой нештатной или боевой ситуации он, профессионал совсем в других вопросах, будет лишь мешать флотским, делающим свое дело…
Джамп-база вновь вздрогнула, и еще, и еще. Не столь сильно, как в первый раз, и освещение с гравитацией работали без перебоев.