Виктор Точинов - Черная гвардия Эридана
Вернул…
– Но как они умудрились… э-э-э… освоить такое количество половых клеток? – спросил кавторанг. – Ведь в большинстве своем инкубаторы остались у нас, а создание новых – сложнейший технологический процесс, и при их примитивной экономике едва ли возможен…
– В том-то и дело, что три четверти истраченных запасов они не освоили. Угробили бездарным образом. Банальное отторжение оплодотворенных яйцеклеток – и миллиарды новых жителей Империи никогда не появятся на свет. Как и миллиарды жителей Союза, впрочем.
– То есть…
– Да. Примитивнейшие операции по имплантации эмбиона – без анализов, без проверки совместимости, самым кустарным методом… Массово и втайне, без согласия приемных матерей, – женщины шли на обязательный ежегодный осмотр к гинекологу и в одной четверти случаев возвращались беременными.
– И никого не встревожил такой всплеск рождаемости?!
– Способных встревожиться добивали к тому времени в лагерях перевоспитания. Остальным объяснили: без гнета имперских кровопийц, под мудрым руководством партии… Ну и так далее.
– Но ведь тогда дети у них рождались… – начал было фон Корф и вдруг осекся.
Несвицкий удержался от каких-либо комментариев. Вот, значит, в чем дело… «Рождались непохожими на родителей», – наверняка именно это собирался произнести кавторанг, во внешности которого явственно просматривались кавказские черты, как-то не гармонирующие с остзейской фамилией. Дворянские роды Империи тоже пользовались донорскими эмбионами, никуда от этого не деться. Естественно, в подобных случаях очень осторожно и тщательно подбирался генотип будущего ребенка. Но иногда случались сбои…
Несвицкий, кстати, не знал и не желал знать, естественным ли путем родила его мать. Хотя, помнится, лет так в семнадцать однажды целый вечер просидел в своей комнате перед зеркалом, обложившись снимками отца в молодости. То казалось: похож; то – вроде не очень… Потом понял: какая разница? Что это меняет? Ничего, ни отношение родителей к нему, ни его к родителям… Так до сих пор и не знал. Фон Корф, по всему судя, знал точно.
Помолчали…
Затем барон вновь наполнил фужеры и произнес словно невзначай:
– Вы отчего-то не спросили, Михаил Александрович, чем же я занимался, прослужив пятнадцать лет в разведке, – если так слабо ориентируюсь во внутренних делах Союза.
– Все равно бы не ответили, – пожал плечами Несвицкий.
– Почему же? Отвечу.
Вот как… Похоже, разговор подошел к тому главному, ради чего он затеян.
– Ну и чем же вы занимались?
– Хултианами.
Несвицкий очень надеялся, что на лице его никак не отразились эмоции, вызванные единственным словом фон Корфа.
2
Сказать, что хултиане закрытая раса, а принадлежащие им планеты – закрытые планеты, – значит, не сказать ничего.
Закрытость закрытости рознь… Можно закрыть дверь, ведущую в комнату, где посторонние нежелательны, – притворить и повесить табличку: «Закрыто! Не беспокоить!». А можно воздвигнуть несокрушимую броневую преграду, и усеять ее множеством механических и электронных замков, заминировать, перекрыть все дальние и ближние проходы смертоносным излучением. Ну и табличку… Ту же самую.
Видеть у себя посторонних хултиане не желали категорически.
Нет, полный запрет на посещения они не ввели: официальные делегации с Эридана – с имперской его части, разумеется – регулярно посещали Мнаурх, столичную планету хултиан. Там же постоянно функционировало посольство Империи, работали торгово-промышленное и военное представительства. Этим дело и ограничивалось. Никакого межзвездного туризма, никаких поездок частных граждан по личным или коммерческим делам, – все контакты исключительно на государственном уровне.
Ни военные, ни грузовые корабли эриданцев никогда не прибывали в хултианские космопорты – и делегации, и потоки грузов попадали к месту назначения через подпространственные порталы, смонтированные и обслуживаемые хултианами. Никто из потомков землян не мог похвастать дружескими, личными отношениями с кем-либо из союзников. Не говоря уж о сексуальных – хотя с точки зрения физиологии препятствия возникнуть не могли. Считалось, что не могли… Чисто теоретически считалось.
Люди на Мнаурхе – дипломаты, торговые и военные представители, – обладали весьма малой свободой передвижения. Имели полное право, разумеется, составить и вручить официальный запрос: желаем посетить такое-то место, и встретиться с такими-то хултианами. Но весьма часто получали стандартный ответ: «Вэйэ ду», что в переводе означало: «Это не интересно». Дошло до того, что расхожей фразой стали пользоваться и эриданцы-имперцы, правда, в несколько ином значении…
Естественно, тем большее любопытство вызывали внутренние дела хултиан у разведслужб Империи: не враг, конечно, союзник, – но все-таки неплохо бы знать, что у союзника происходит, и чего можно от него ожидать и в ближайшее время, и в длительной перспективе…
Естественно, при таких вводных развертывание своей агентурно-резидентурной сети на хултианских планетах казалось трудновыполнимым, а то и попросту невозможным.
Хуже того, в 327 году Исхода последовал рескрипт Его Императорского Величества: любая разведывательная деятельность в отношении союзников-хултиан воспрещалась.
Высочайший запрет есть высочайший запрет, но…
Но профессионалы тайных войн иногда лучше, чем власть предержащие, понимают, что можно, а что нельзя делать для блага Отечества. По крайней мере, Отдельный корпус жандармов разработку хултиан продолжил – негласно и крайне осторожно.
Свою агентуру не внедрить? Ну так проводились попытки вербовки хултиан, прибывавших на имперские планеты, – причем каждая обставлялась сложнейшей многоходовой комбинацией, позволявшей при желании выяснить, что подходы ищет кто угодно, но только не черные гвардейцы. В основном стрелки переводились на агентуру Эриданского Союза.
Результаты оказались плачевными – ни один хултианин завербован так и не был. Но аналитики трудились в поте лица, пытаясь по крохам, по обрывкам информации вычислить: что же происходит там, на хултианских планетах? Плоды их трудов тоже не радовали, слишком уж скудны оказались те крохи…
Но, в любом случае, вся работа по хултианскому направлению была одним из наиболее оберегаемых секретов Отдельного корпуса.
Имелись подозрения, что и иные родственные службы предпринимают аналогичные попытки, тоже в глубокой тайне, разумеется. И вот теперь барон фон Корф – после проверки на сочувствие коммунистическим идеям – выкладывает на стол этакую карту… Джокера, который может обернуться хоть тузом, хоть задрипанной шестеркой.
3
Несвицкий изобразил простодушное лицо и не сказал ничего. Хултиане, дескать? Ну и ладно, не мой профиль, а давний рескрипт двадцать седьмого года все поголовно офицеры Корпуса помнить не обязаны.
Барона показное равнодушие собеседника не обмануло.
Несколько секунд он внимательно вглядывался в лицо Несвицкого, затем произнес с легкой улыбкой:
– Сейчас и здесь говорят не просто капитан второго ранга фон Корф с полковником Несвицким, – но Отдельный корпус с Управлением разведки и контрразведки космофлота.
– Увы, я не имею полномочий для подобного разговора, – немедленно парировал жандарм.
– Однако донести его содержание до руководства не просто уполномочены, но и обязаны? – вновь улыбнулся фон Корф.
– Допустим, – сухо откликнулся Несвицкий.
– Допустим… – согласился кавторанг. – Тогда можно допустить и другое: ваше начальство весьма заинтересовано услышать отчет – пусть даже краткий и весьма неполный – о мерах, предпринятых Управлением РК космофлота по хултианскому направлению?
– Допустим и это.
– Ну тогда слушайте…
Кое-что из сообщенного бароном вслед за тем Несвицкий знал и ранее. Например, тот факт, что язык, на котором общаются меж собой хултиане, прибывающие на имперские планеты Эридана, в корне отличается от того, что служит средством общения для аборигенов Мнаурха. Собственно говоря, хултиане никогда и не предлагали учить их языки: вэйэ ду, дескать, – все их представители более чем сносно владели русским. Однако лингвисты Корпуса (после долгой и кропотливой работы с многочасовыми аудиовидеозаписями разговоров гостей между собой) более или менее изучили их язык, и подготовили нескольких переводчиков… Увы, ни слова из разговоров жителей Мнаурха те переводчики, включенные в состав делегаций, не могли понять. И как теперь выяснилось, флотские специалисты независимо от коллег проделали ту же самую работу.
– Не исключено, что язык, на котором говорят между собой хултианские офицеры и дипломаты, – это их вариант нашего французского, – высказал полковник предположение, в которое сам не верил. – Чужой, не родной язык, используемый для общения представителями высшего класса. Или же некий эквивалент наших мертвых, но все же употребляемых языков: латыни, которой пользуются юристы и медики, либо английского, без которого програмные инженеры едва ли поймут друг друга.