Бесёнок по имени Ларни - Кае де Клиари
Об этом говорят стражники и тюремщики, заключённые и их родственники, приносящие еду. Эти разговоры доходят даже в одиночку Зига. Он не удивится, если в один прекрасный момент его осудят за грехи согласно учению Инци… А ведь он нанёс ему последний удар… И никто не пожелает знать, что это был акт милосердия, а не убийство!
Те, кто перевирает сейчас слова Инци, уже говорят, что он – Зиг, прежде всего, виновен в смерти любимого учителя! А то, что бедняга в страшных мучениях корчился на кресте, это оказывается правильно… Мразь!.. Это оказывается какое-то там искупление, хотя непонятно что при этом было искуплено?! Их непостижимое стяжательство, что ли? А вместо него повисеть на кресте не хотите!!!
Ведь они спокойно торговали, когда тот, кого они сейчас обожествляют, стонал и метался на кресте от боли у них над головами… Сейчас они сочиняют сказки, что он был окутан неземным светом и что старая деревяшка, из которой был сделан крест, расцвела розами… Сволочи!!! Не было этого! Была страшная боль и кровь. Было нестерпимое страдание. Была несправедливость и полное равнодушие со стороны тех, кто сейчас бьёт ему поклоны… …
Зиг вспомнил, как тогда на площади он сказал дошедшему до предела человеку на кресте:
– Прости меня, друг!
И надо же, тот поднял голову и ответил ему со светлой улыбкой:
– Бог простит, и я прощаю!
С этой улыбкой он и умер…
А теперь вот Зиг сидит здесь, вспоминает его и сам ждёт смерти. В том, что его казнят, он не сомневается. Трусливый и подлый судья вообще не умеет оправдывать, даже если тот самый закон, который он защищает, всеми своими статьями вопит о невиновности подсудимого!
"Не судите, да не судимы будете!" Не Инци ли это сказал? Кажется он…
Зиг вдруг остро захотел поговорить с этим человеком, пожаловаться ему на своих обидчиков, испросить умного совета, который тот обязательно дал бы…
– Вот это звено с трещиной.
Голос раздался так неожиданно, что Зиг замер в оцепенении, чего раньше с ним никогда не бывало. Обычно в таких случаях он реагировал мгновенно и горе тому злоумышленнику, который посмел бы очутиться у него за спиной! Теперь он только-то и смог, что медленно повернуться всем корпусом, так как шея у него вдруг стала деревянной и потеряла подвижность.
Инци стоял у стены и смотрел на него с той же светлой улыбкой, которая так запомнилась Зигу.
– А у ножных кандалов заклёпки слабые, из плохого железа, – сказал он. – Твоими ручищами, малыш, их легко сломать безо всяких инструментов. М-м, дверь в твою камеру висит на одной петле, на верхней. Нижняя сломалась уже много лет тому назад, но об этом никто не знает, а дверь, между тем, держится на честном слове. Если хорошо нажать в этот угол, то образуется щель, в которую ты сможешь пролезть. Дальше будет пять решёток. Три из них не заперты, а стража крепко спит, так-как знает, что все узники закованы в цепи и закрыты в камерах. Две оставшиеся на замках, а замки эти крепкие. Ты не Золас – не пытайся их взломать подручными средствами. Ключи от них найдёшь на поясе дежурного офицера. Он в стельку пьян, лежит в открытой камере по соседству с тобой. Можешь переодеться в его одежду, тогда ты свободно пройдёшь через двор. На воротах часовые, которые ещё не знают, что тебя арестовали. Я прошу тебя никого не убивать – час этих людей ещё не настал и они нужны мне… Вообще-то вы мне все нужны, но, увы – жизнь ваша такова, что вам пока не обойтись без убийства друг друга… Так ты уважь, пожалуйста, хотя бы мою просьбу сейчас насчёт этих. Уходи отсюда и постарайся простить своих врагов. Наказание за свои злодеяния и глупость они получат в своё время от того перед кем нет смысла оправдываться и кому бесполезно лгать. Помни – на твою долю достанется ещё много испытаний и бед, но придёт время, и ты встретишь друзей, найдёшь свою любовь и обретёшь счастье!
Зиг сморгнул. У стены никого не было. Только в воздухе чувствовалось что-то лёгкое, неясное… То ли тонкий аромат, то ли звук, необыкновенной чистоты, ласкающий слух… Зиг не стал размышлять над всем, что видел и слышал, справедливо опасаясь за свой разум… Нет, просто он доверился тому, кого назвал недавно другом!..
Он нащупал звено на цепи своих кандалов, о котором говорил Инци, выкрутил цепь, так, что она встала на излом и нажал. Раздался хруст, как будто переломился деревянный сучёк и на ладони бывшего капитана тайной стражи оказались две половинки сломанного стального звена…
Через полчаса за городской заставой в непроглядную ночь умчался всадник. Стражникам он показал пропуск, подписанный такими чинами, от одного упоминания которых хотелось встать по стойке "смирно" и вытянуться в струнку! Они не подозревали, что этот пропуск, извлечённый из кабинета начальника тюрьмы, за который любой контрабандист Торгового города отдал бы десять лет жизни, через пару миль скомканный полетит в лужу!
Зиг не собирался возвращаться. Он захлопнул дверь у себя за спиной и выбросил ключ. Его больше не волновали пятнадцать лет, пропавшие даром, сломанная карьера, оборванные связи и знакомства. Он даже не вспомнил о значительной сумме денег, собранной за все эти годы и лежащей в Главном банке торговых гильдий. Сейчас он летел во тьме на отличном скакуне, "одолженном" там же, во дворе тюрьмы. Полной грудью Зиг с наслаждением вдыхал прохладный, слегка влажный, ночной воздух и про себя удивлялся, как он мог променять это… ветер… простор… свободу на жизнь в пыльном, душном, сумасшедшем людском муравейнике?
Глава 119. Истинное бессмертие
Несмотря на то, что Верентий лично обил стены их жилища толстенным войлоком и ещё сверху гобеленовой тканью, рёв Большого цирка был слышен здесь так же, как если бы они стояли на арене. Или ему так казалось? Ему-то было наплевать на эти взрывы людских эмоций. Он мог под этот грохот хорошо выспаться, но Мара! Она в последнее время жаловалась, что все эти вопли звучат, как будто не снаружи, а внутри её головы. Он знал, что она в последнее время не высыпается, но на арену всё равно выходит.
"Так я злее!"
Вот и сегодня ликованию публики не было предела, когда глашатай объявил, что сегодня на арене выступят любимцы граждан Торгового города – Марантания и Веренгай!
Верентий думал, что зрители с трибун повыскакивают, когда Мара появилась, приветственно подняв одну руку, а другой, придерживая свой большой живот. Конечно,
