Охота на нечисть - Алекс Рудин

Узнав Сытина, вояка попытался встать навытяжку. Получилось у него хреново, но попытку я оценил. Сытин же только поморщился, плечом оттолкнул воина и быстро вошёл в сырой коридор. Я шагал за ним.

Сырой пол неприятно холодил босые ноги.

«Надо было у князя сапоги попросить» — ни с того, ни с сего подумал я.

— Степан! — громко позвал Сытин.

В конце коридора хлопнула дверь. Из неё, не торопясь, вышел здоровенный мужик с длинными, как у обезьяны, волосатыми руками.

— А, Василий Михалыч! — басом прогудел мужик.

— Здорово, Степан! — кивнул ему Сытин и повернулся ко мне. — Знакомься, Немой! Это Степан — городской палач. Профессионал, энтузиаст своего дела.

Палач протянул мне широченную, как совковая лопата, ладонь. Я осторожно пожал её. Он придержал мою руку в своей, наклонился и с интересом спросил:

— Немой? Язык рвали, или резали?

Я отчаянно замотал башкой.

— С рождения он такой, — сказал Сытин.

И ни хрена не с рождения!

— А-а-а, — протянул Степан и потерял ко мне всякий интерес. — Василий Михалыч, верёвка новая нужна для дыбы! Старая совсем сгнила от сырости. Позавчера узник упал, чуть не покалечился!

— А почему ты мне об этом говоришь? — строго спросил Сытин. — Где начальник тюрьмы?

— Так он спит пьяный! — пожал широченными плечами Степан. И с надеждой спросил:

— Разбудить?

— Не надо.

Сытин досадливо сплюнул на пол.

— Василий Михалыч, я верёвку и за свои деньги могу купить, но не дело это, — продолжал Степан.

— Не дело, — согласился Сытин. — Ладно, я разберусь. Степан!

— А?

— Помнишь женщину, которая мужа отравила? Приведи её в допросную.

— Сейчас, Василий Михалыч!

Степан, не торопясь, зашагал по тёмному коридору.

Я проводил взглядом его могучую сутулую спину и вслед за Сытиным вошёл в допросную.

— Кругом бардак, Немой! — пожаловался мне Сытин, садясь на скрипучий табурет. — Людей не хватает, времени не хватает порядок навести! Хоть разорвись, блядь!

Я молча кивнул и прислонился к стене.

В дверь осторожно постучали. Степан ввёл полумёртвую от страха женщину лет тридцати пяти. Её глаза глубоко запали, волосы были растрёпаны. Она безвольно опустилась на подставленный Степаном табурет и уронила голову.

— Били её? — отрывисто спросил Сытин.

— Нет, — прогудел Степан, — попользовать хотели, но я не дал.

— Ясно. Ну, выйди пока.

Женщина сидела неподвижно.

— Как тебя зовут? — спросил Сытин.

— Марья, — еле слышно отозвалась женщина.

— Мужа отравила?

— Отравила, — эхом откликнулась она.

— А за что?

Марья молчала.

— Ладно, — невозмутимо продолжал Сытин. — А чем травила? Где яд взяла?

Снова тишина.

— Степан! — чуть повысил голос Сытин.

Женщина вздрогнула.

— А? — в дверь просунулась голова Степана.

— Воды ей принеси.

— Так я уже!

Степан боком зашёл в допросную и поставил на стол кувшин и стакан.

Сытин поднялся из-за стола, налил в стакан воды и протянул женщине.

— Пей, Марья!

Марья схватила стакан и стала жадно, захлёбываясь, пить.

— Ей что, воды не давали? — строго спросил Сытин у Степана.

— Откуда же я знаю, Василий Михалыч? — пожал плечами палач. — Разве я могу один за всем уследить?

— Не травила ты мужа, Марья, — мягко сказал Сытин, когда Степан вышел.

— Отравила! — упрямо прошептала Марья.

— Он сам помер, — равнодушно продолжал Сытин, не обращая на неё внимания. — Заболел, весь высох. А потом помер. Так?

— Нет, отравила! — упрямо сказала женщина.

— Хочешь на виселицу? — спокойно спросил её Сытин. — А дети с кем останутся?

Женщина мелко, часто задрожала.

— Ох, и дура ты, Марья, ох, и дура! Испугалась, что соседи о болезни мужа узнают и дом сожгут, так? Чтобы хворь на них не перекинулась? Детей-то куда дела?

— Они дома, — глухо сказала женщина. — Старший за маленькими приглядывает.

— Ясно. Значит, слушай меня, Марья. Расскажешь мне, куда твой муж ходил перед болезнью, что делал. Подробно, всё, что вспомнишь. А потом пойдёшь домой, к детям. Поняла? Болезнь у него была плохая. Но не заразная.

Женщина с надеждой вскинула голову.

— Не вру, — строго сказал ей Сытин. — Но и ты меня не обманывай.

— Плотничал он. Когда работы не было — собирал в лесу мёд и продавал на рынке. А две недели назад пришёл без мёда. Сказал, что сильно устал, сразу спать лёг. А утром не встал.

— Куда ездил за мёдом?

— В Комариную чащу. Три дня в лесу пропадал. И вот, вернулся…

— Он старшего сына брал с собой?

— Брал иногда. А в тот раз не взял.

Марья беззвучно заплакала.

— А только всё равно я его отравила, — вдруг сказала она сквозь слёзы. — Он мучился очень, кричал, яду просил. Я и дала. Дети плакали…

— Ты этим своих детей спасла, — строго сказал ей Сытин. — И себя.

Он подумал и добавил:

— А, может, и ещё кого. Что мужу дала?

— Беладонну.

— Ясно, — разочарованно вздохнул Сытин. — Значит, беладонна их не берёт. Запомни, Немой!

Я кивнул. Ни хрена себе следствие!

— Степан! — снова позвал Сытин.

Палач приоткрыл дверь.

— Накорми её, дай ей воды умыться. А потом отвези домой, только сам. На вот тебе денег на повозку. И новую верёвку обязательно купи. После сразу возвращайся — у тебя сегодня работы много будет.

Сытин протянул палачу несколько серебряных монет.

— Понял, Василий Михалыч! Всё сделаю.

Степан осторожно помог женщине подняться с табурета и повёл к двери.

— Погоди! — окликнул их Сытин. — Марья, ты где живёшь-то? Сына твоего мне надо расспросить.

— На Плотницком конце, третий дом от ручья, — ответила женщина.

Сытин махнул рукой.

— Уводи! Идём, Немой!

Я с удовольствием выпрямился, только сейчас чувствуя, как от холодной стены заледенела спина.

Мы вышли из тюрьмы. У ворот по-прежнему скучал вояка в расстёгнутом грязном кафтане.

— Как зовут? — проходя мимо, спросил его Сытин.

— Крюк, — ответил тот.

— А имя?

— Прошка… Прохор!

— Женщину, которая мужа отравила, ты задержал?

— Нет, Косой с Митькой!

— Ясно. Слушай внимательно. Как сменишься — найдёшь Косого и Митьку. Скажешь, чтобы шли к палачу. Пусть скажут, что им полагается по десять кнутов без пощады — за то, что женщину не расспросили и не доложили. Потом разбудишь начальника. Ему двадцать кнутов — за бардак. Если выживет — отвезите в княжескую тюрьму, сдайте Никите Ильичу. Утром я нового начальника пришлю.

Сытин помолчал, глядя на побледневшего Прошку.

— Ну, и тебе десять кнутов — за то, как службу несёшь. Запомнил?

Прошка молча кивнул. Его толстый нос покрылся капельками пота.

— Не перепутай, — сказал Сытин. — Я проверю.

Мы вышли за ворота тюрьмы.

— Эх, хорошо! — с наслаждением потянулся Сытин, глядя на низко висящее солнце. — А