Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
А люди тем временем оставались жить, десятки миллионов медивов, те, кто не смог или не успел бежать на запад. Они остались налаживать свою жизнь под пятой новых правителей, которых не любили, но и большой теплоты к фавийцем они также не испытывали, считая их предателями, бросившими их на произвол новой, страшной судьбы. Участь миллионов беженцев также была незавидной, огромные лагеря, в которых царили эпидемии, голод и антисанитария, криминал и беспредел.
Парир, столица Фавийской империи, древняя столица, насчитывающая тысячу лет истории, была теперь почти прифронтовым городом. Там, за лесами и лугами, в ста восьмидесяти километрах на северо-восток, стояли полки муринских солдат, злых, вооружённых и опьянённых победами. Генерал Маут со своими воинами без особых усилий прошёл по западным землям союза, смяв жалкие остатки гетерской армии, и в жестоких приграничных сражениях смог вновь переломить ситуацию на свою сторону. У города Прерий, в одноимённой провинции Фавии, произошло грандиозное сражение между генералами Маутом и Пфлюком, два беспринципных воина и полководца вели тридцатидневную битву за стратегический плацдарм. Пфлюку удалось избежать окружения и спасти армию, но провинцию он потерял и отступил в сторону Парира, заняв в двухстах километрах, от столицы заранее подготовленную линию обороны, которую огромными усилиями и потерями удалось удержать. Вся Фавия обнажила мускулы и усилия, отдав на фронт лучших людей, провизию и ресурсы. Маут был остановлен, но какой ценой. По стране, словно волна, пронеслась масса акций, стачек и восстаний, которые подавлялись с жестокостью, а следом шли аресты, казни, пытки. Следом в деревни пришёл голод, народ в один момент обнищал, деньги заменили карточками, по которым получались товары первой необходимости и скудный паек. Ситуация была крайне тяжёлой и взрывоопасной. Изо всех стран медивской унии стали прибывать войска и добровольцы, Ашабашовский монарх, будучи связанный с Залесом кровным родством, не жалел, ни сил, ни средств, для поддержки брата. Только к началу лета удалось стабилизировать фронт, по линии городов Гровир – Травий – Арт – Горин.
***
По узкой, мощёной брусчаткой, улочке Парира, ехал кортеж из трёх бронированных автомобилей. На чёрных, полированных бортах отражались пейзажи старого города, невысоких каменных зданий в три, пять этажей, с украшенными фасадами, высокими, округлёнными к верху окнами. В салоне, расшитым мягкими кожами и бархатом, в полумраке тонированных стёкол, ехал Пихте Залис. Высокий мужчина семидесяти трёх лет, грузный, но не лишённый мужского обаяния, глубокие морщины вились по его лбу, с щёк спускалась мощная, густая борода, средней длины, аккуратно стриженая. В руке его дымилась толстая сигара, с элитной эмблемой императорского двора. Салон был, словно в тумане, и монарх с ленью втягивал терпкий дымок, смотря на город через бронированное стекло. Времена были неспокойные, империя впала в самый тяжёлый кризис со времён своего образования, в городе словно тараканы, кишили муринские агенты и диверсанты, что уже один раз пытались организовать на него покушение. В тот день он ехал с похорон убитого на фронте генерала Хуна, что являлся его племянником, и в момент проезда заводского общежития из окна прилетел реактивный снаряд, что в клочья разнёс один из автомобилей, где сидела охрана монарха. Император остался жив, диверсантов поймали и публично казнили, отрубив головы на дворцовой площади, но страх остался. Теперь он ездил по городу лишь в бронированных автомобилях и всегда было тайной, в какой из них был монарх, две остальные передвигались пустыми. Кроме диверсантов, хватало и разъярённых горожан, что разочаровались в монархе и пытались всеми способами выразить своё зло, нападая на полицейских, громя пункты выдачи карточек, избивая богатых и расклеивая антиимператорские листовки.
За окошком менялись пейзажи, старый город с его классической архитектурой сменился новым центром, где огромные дома в десятки этажей, упирались шпилями в небо, сверкая зеркальными фасадами. Дороги стали шире и под колёсами зашумел асфальт. Меж домов мелькнула зенитная батарея с длинноствольной пушкой и нарядом солдат у неё, смолящими сигареты, защитная сетка приятно укрывала их от палящего солнца. Хмурые люди шли по своим делам, на их лицах читалась нервозность и страх, каждый военный напоминал им о близком фронте и о приближающейся к их домам войне. На улицах стало много попрошаек, грязных, оборванных женщин со сворой спиногрызов, что на чуть уловимом гетерском диалекте просили монетку или кусок хлеба. Рядом часто сидели безногие, безрукие и изуродованные солдаты гетерской армии, просящие порой лишь выпивки или сигарету, и получая оное, тут же с жадностью выпивали алкоголь словно воду или выкуривали папиросу, смотря на давшего пустыми глазами, в которых отражалась безнадёжность их загубленных судеб.
Городские власти всячески боролись с попрошайками, стараясь не пускать в столицу беженцев с востока, но те всё равно просачивались и вносили в спокойную жизнь горожан страх и опасность.
Дошли до столичных жителей вместе с беженцами и страшные рассказы о войне, про которые молчало радио и телевиденье: о силе маутовской армии, о жестокости их и лагерях, об ужасах ковровых бомбардировок, что ровняли города со всеми оставшимися в них жителях. По городу словно вирус распространялись панические настроения о непобедимости восточных варваров, о программах Хегера по полному истреблению медивов, об геноциде и небывалом оружии врага. Отдельные рассказы были про муринцев, воинов непоколебимых, кровожадных и не страшащихся смерти, которые шли в атаку на пулемёты и безжалостно казнили и пытали пленных. Далеко не всё в этих рассказах было правдой, но всеобщее напряжение и страх приближающегося фронта, вселял в людей недоверие к власти и СМИ, люди больше верили беженцам, чем официальным новостям.
Вскоре начались суды над паникёрами, тех, кто распространяли панику сначала ловили и сажали в тюрьмы, вскоре их начали вешать.
Залес почувствовал, как по машине прилетел какой-то тяжёлый предмет, он отскочил от двери и с дребезгом разлетелся об асфальт, это была бутылка, кто-то кинул её из толпы прохожих. Монарх не обратил на неё внимания, такое было уже не впервой, порой прилетали вещи и по серьёзней. Народ был испуган и зол, боялись они котивов, а злились на собственную власть. Он затянулся сигарой, выдохнул дым кольцами и, достав из внутреннего кармана золотую фляжку, ловко откупорил одной рукой и закинув голову, сделал два больших глотка. Алкоголь давно стал его слабостью, элитный, что стоил невообразимых денег, ароматный и приятный, обжигающий горло и неизменно пьянящий. Теперь, когда дело всей его династии приблизилось вплотную к пропасти, как никогда он нуждался в этом расслабляющем напитке, страх краха западных династий казался ему крахом всего мира, ведь он так привык чувствовать мир
