Эвис: Неоднозначный выбор - Василий Горъ

не меньше, чем своих супруг, и точно знал, что мои прикосновения и душевное тепло помогут ей вернуться из кошмарного прошлого в счастливое настоящее в разы быстрее, чем что бы то ни было. Беспокоило другое: каждый раз, разделив со мной боль воспоминаний, Найта словно отдавала мне очередную часть души. Причем отдавала навсегда, постепенно превращаясь из самостоятельной личности в настоящую Тень. Что самое грустное, иного будущего она не желала, считая, что ее место — за моей спиной. Или рядом. А жизнь и смерть неразрывно связаны с моими. Увы, убедить ее в обратном или оттолкнуть я не мог, так как прекрасно помнил слова Вэйльки:

«Она построила себя заново. На фундаменте, большую часть которого занимаешь ты. Так что теперь на той части души, которой мама обращена к окружающему миру, появились непробиваемые латы. А на внутренней, касающейся тебя, нет вообще ничего — ни поддоспешника, ни тоненькой нижней рубашки. И удара с этой стороны она не переживет…»

Первой меньшице я верил, как самому себе, поэтому относился к Найте, как к хрупкому стеклянному цветку, и каждый раз, когда ей не хватало тепла, отдавал его без оглядки на возможные последствия. А беспокоился самым краешком сознания и так, чтобы ненароком не сделать ей больно.

В этот раз Дарующая согревалась душой и телом минут сорок. Вернувшись в относительно нормальное расположение духа, благодарно поцеловала в щеку, повернулась спиной и требовательно толкнула задом. А когда я лег на бок и притянул ее к себе, подложила мою руку себе под грудь, накрыла ее ладошкой и… удовлетворенно прошептала:

— Еще девять поминальных свечей к усыпальнице Найтиры ар Улеми. Надеюсь, что там, в посмертии, она счастлива…

[1] Мать и дочь называют себя сестрами уже год, и Нейл к этому привык.

[2] Майру, Найту и Вэйль, считают уроженками Торрена, которых обычно называют либо инеевыми кобылицами, либо полуночницами. Подробнее — в первых книгах.

[3] То есть, эксклюзивные шмотки из лавки мэтра Колина.

[4] Потерять Свет — сойти с ума.

[5] Стражник — часовой. Слова «час» в этом мире нет.

[6] То есть, не лишатся зрения на какое-то время.

[7] ДРГ — диверсионно-разведывательная группа.

Глава 3

Седьмой день первой десятины первого месяца лета.

Через три дня после визита в Роустон[1] мы добрались до Дитрена и еще семь дней ехали вдоль полуденной границы на восход. Десятина получилась насыщеннее некуда: две тренировки в день, кратковременные заезды в небольшие городки и деревни за продуктами, беседы с крестьянами, ремесленниками, беженцами и, конечно же, охота за лихими людишками. Все это время принц не жил, а горел — исступленно тренировался, бегал пешим по конному, расспрашивал чуть ли не каждого встречного о тяготах жизни на Полуденной Окраине королевства и помогал вырезать те разбойничьи шайки, на которых нас выводила Стеша. Естественно, никаких особых навыков или знаний за десять дней вбить в ноги он не успел, зато забыл про гордость и спесь, и выполнял любые мои команды так же точно и вовремя, как, скажем, тот же Сангор. А еще по-настоящему зауважал Найту и моих вассалов. В смысле, не демонстрировал уважение, а ощущал его. Видимо, поэтому без всякого внутреннего сопротивления представлялся местным жителям Таргом ар Эвис. И откликался на это имя тогда, когда слышал его от нас.

Не скажу, что все это далось ему легко — первые дней пять, пока из-за непривычных нагрузок болели мышцы, наследник престола напоминал старика: еле ходил, еле наклонялся, еле забирался в седло и еле спешивался. А из-за постоянного недосыпания осунулся. Зато научился прислушиваться к окружающему миру и пребывать в состоянии постоянной готовности к действию, стал внимательнее, начал сбрасывать дурной вес и перестал казаться бабочкой-однодневкой. То есть, беседовал с подданными своего отца не о погоде, охоте и бабах, а целенаправленно и довольно последовательно вытрясал информацию о самом важном. О набегах шартов, о мздоимстве мытарей, о разнице цен между Окраиной и Лайвеном, о недостатках работы Пограничной стражи и Разбойного приказа. Что особенно радовало, с каждым следующим днем его вопросы становились все разумнее и разнообразнее. Само собой, не просто так — Амси, анализировавшая каждую его беседу, корректировала темы последующих лекций так, чтобы наталкивать будущего короля на нужные мысли. И, тем самым, постепенно помогала ему понимать смысл всего того, что ему рассказывали.

Нет, особой доверчивостью Террейл не страдал. Скажем, узнав от меня о том, что земли Окраины значительно плодороднее земель, расположенных в средней или полуденной части Маллора, долго перепроверял эту информацию, расспрашивая крестьян и торговцев. А когда убедился, что даже в этой «мелочи» я оказался прав, вдруг сообразил, что переселение любого землепашца из этой части королевства в любую другую хоть немного, да уменьшает доходы казны. Тем не менее, от переездов никого не отговаривал, прекрасно понимая, что без особой нужды землю и хозяйство никто не бросает. Поэтому, провожая каждую такую семью взглядом, злился, а некоторым, чем-то заинтересовавшим его беженцам, предлагал отправиться к себе в манор. При этом, придерживаясь нашей с ним договоренности, назывался моим человеком. А по вечерам, перед тем как заснуть, долго ворочался, заново переживая только что закончившийся день, и размышлял.

Долгожданное «прозрение» настигло Террейла на четырнадцатый день похода, если считать с момента выезда из Лайвена, на перекрестке двух проселочных дорог, на котором наш отряд столкнулся с отрядом Пограничной стражи, возвращавшимся в Олунг после двадцатидневного патрулирования границы. Тогда, пересчитав основательно поредевшую полусотню, посмотрев на изможденные лица, иссеченные кольчуги и многочисленные раны воинов, а потом и послушав мой разговор с десятником, принявшим командование после гибели полусотника, принц нахмурился и ушел в себя. А минут через двадцать, проводив взглядом удаляющийся тыловой дозор, вдруг полыхнул чувством стыда и жгучей горечью. Да так сильно, что мы с Найтой невольно переглянулись.

Заговорил он, правда, далеко не сразу, а только перед самым закатом — целый день ворочал в голове свое «озарение» и что-то там переосмысливал. Зато, когда пришел к окончательному выводу, тянуть не стал — подъехал ко мне с противоположной от Найты стороны и глухо заговорил:

— Мой отец был прав: всю свою жизнь я смотрел, но не видел и слушал, но не слышал! И теперь все, что казалось мне жизнью там, в Лайвене, то есть, охоты, приемы и балы, видится чем-то вроде пира на поле, усеянном трупами! Ведь пока я ел, пил и волочился за женщинами, подданных Шандоров убивали, насиловали, калечили, грабили и забирали в полон!