Ник Перумов - Череп на рукаве

А потом пришли тревожные вести. Нам было приказано готовиться к бою. «Матки» отлежались на океанском дне. И теперь медленно, но уверенно ползли к суше — и Пенемюнде оказался как раз на векторе их движения. Да не одной, а сразу двух из них.

По слухам, командование атаковало-таки затаившихся на дне «маток» срочно сработанными особо глубоководными торпедами — и якобы без всякого эффекта. Всего этого оказалось недостаточно, чтобы причинить чёрной броне хоть какой-то ущерб.

После этого якобы штаб стал срочно готовить вторую атаку, справедливо считая, что законы физики ещё никто не отменял и что дело всего-навсего в нехватке взрывчатки. Горячие головы предлагали пустить в ход ядерные торпеды, сохранившиеся с додревних времен, но на это адмиралтейство не пошло.

Наверняка это у них просчитано, думал я вечером, обозревая идеально отрытые щели, окопы и ровики своего взвода. Всё строго по уставу — но поможет ли устав в борьбе против такого врага?

Наверняка «матки» рассчитаны именно на такое противодействие — сверхмощные бомбы и так далее. Но если у них есть такой источник энергии, что позволяет взлетать с поверхности планеты и входить в подпространство «кротовой норы», — то почему бы не иметь им и силового щита? «Матки» станут уязвимы на краткий период времени, когда им придётся раскрыться, выпуская своё «оружие первого удара». Конечно, над нами постоянно висят спутники, несут дежурство самолёты радарной разведки и так далее; но всё равно, этот момент наверняка будет очень краток, чтобы его использовать на все сто, скажем, с бомбардировщиков. Куда больше шансов, что это сумеем сделать мы, десант.

Две «матки» ползли к Пенемюнде. Хотя «ползли» тут никак не подходило. За сутки они оставляли позади шестьсот-семьсот километров. И должны были достигнуть берега завтра. Нам предстояло принять на себя первый удар.

…Последняя ночь перед боем. Новички не спали — а вот Микки богатырски храпел, логично рассудив, что второго шанса выспаться у него, возможно, и не будет. Многие молились. Я тоже преклонил колени…Сколь же тяжкий труд порой молитва! Я не чувство-пал обычного облегчения, просветления духа. Только чёрные клубящиеся тучи, в которых ничего, кроме отчаяния и смерти…

На заре ожили офицерские переговорники и неестественно твёрдый голос оберст-лейтенанта Валленштейна холодно произнёс всего два слова:

— Они здесь.

По левую руку от нас, на востоке, вставало местное солнце. Морская гладь была тиха и величественна. Лёгкий прибой накатывался на золотистый пляж — Пенемюнде славился как неплохой курорт. Но сейчас голубизна сливающегося с горизонтом моря была пустынна — нигде ни паруса. Не рассекают лазурь виндсёрфинги, не закладывают петли яхты, не чертят, оставляя за собой пенные следы, моторки любителей глубоководного лова. Мертво и пустынно море. Мы ждём, подобно Персею, появления морского чудовища — только, в отличие от него, у нас нет в сумке отрубленной головы Горгоны, своего рода ultima ratio regum[17]. Хотя просто пушек у нас, без сомнения, хватает.

— Господа офицеры! — Голос Валленштейна в переговорнике. — Они в трёх милях от берега. Командование начинает огневую подготовку. Всем в укрытие! Минутная готовность!..

— Минутная готовность! — заорал я своему взводу. — Всем по блиндажам! Укрыться! Укрыться, мать вашу!.. Микки! Загоняй своих! Кряк! Ну ты-то хоть не мелькай!..

Оставалось всего пятнадцать секунд, когда я тоже нырнул в свой блиндажик. И жадно припал к стереотрубе.

Над нашими головами в эти мгновения развёртывалось то, во имя чего Генеральный штаб вполне мог затеять всю эту операцию. Мы раскручивали рулоны тонкой жаростойкой проволочной сети. Её натягивали над окопами, так, чтобы не мешала стрельбе. С огнемётной смесью, что неизбежно станет капать вниз, пришлось смириться.

Тот, кто планировал эту операцию и исполненным собственной важности голосом произносил «сверим часы», мог бы гордиться собой. Артиллерия, ракетные установки и бомбардировщики выполнили команду с точностью до секунды.

Грянул гром. А затем далеко в море взвились вверх белопенные столбы. Гром гремел теперь не переставая, снаряды падали почти непрерывно. Я представил, как вздрагивают на месте, окутываясь клубами сизого дыма, шести — и восьмидюймовые самоходки, высоко задрав свои хоботы. Вырываются из труб-направляющих «эрэсы»; у нас за спиной явно сосредоточено было никак не меньше целой артиллерийской дивизии РГК, идея которых была подхвачена «стержневой нацией» у победителей с Востока…

Прошло пять, десять, пятнадцать минут — канонада не смолкала. Полоса кипящего ада шириной в полкилометра. Артиллеристы могут сработать и точнее, но сейчас они, похоже, подстраховывались. С воздуха, очевидно, было видно куда больше, чем нам, — и сейчас огонь постепенно корректировался, смещаясь всё ближе и ближе к берегу.

…На огневых сейчас летят в сторону опустевшие зарядные ящики. Канониры стараются как могут. Они бьют в белый свет, не имея понятия о результате стрельбы. Только неумолимый голос в переговорниках, приказывающий всё больше и больше снижать прицел. Бьёт в исполинский барабан разъярённый бог войны, сотни стволов изрыгают огонь, и раз за разом чередуются забубенные команды:

— Feuerbereit!

— Zweihundret — eins ShuB — frei!!!

— Abgefeuret!

— Vierzig rechts — eins ShuB — frei!

— Abgefeuret!..

И так далее и тому подобное. Море кипело от падающих и рвущихся снарядов, однако, к моему полному разочарованию, команды остановить снижение прицела, то есть приближение к берегу точки падения снаряда, артиллеристы так и не получили. Твари ползли по дну и, судя во всему, даже и не собирались замедляться. Бешеный огонь их нимало не смутил.

И я невольно потянулся к коммуникатору. Ещё немного — и чёрные панцири поднимутся над водой После чего должны раскрыться. И если в этот миг их накроет артиллерия…

Сотни орудий продолжали методично избивать мор-гладь. Белые султаны воды, пены и дыма взлетали всё ближе и ближе к берегу. Судя по всему, ползущие твари чувствовали себя прекрасно и отнюдь не собирались погибать в ужасных конвульсиях.

— Внимание, — негромко сказал я в переговорник. — Огонь открывать по команде. Слышали, парни, — по команде!..

Что-то зло и остро толкалось в груди, словно сердце билось о ставшую вдруг колючей решётку рёбер. Что-то сильно и больно тянуло подняться из блиндажа, броситься вперёд, к тому, что поднималось из моря, влиться в него, стать одним из них…

Снаряды рвались уже в полосе прибоя, когда огонь внезапно и резко прекратился. Вода вспухла двумя громадными горбами, чёрные блестящие купола поднялись над поверхностью — гладкие неповреждённые купола, словно и не била по ним, не жалея зарядов, целая артиллерийская дивизия. Пенящиеся потоки сбегали вниз, разбиваясь о выступающие остроконечные гребни; тут их на самом деле накрыл целый залп РСЗО, вода, воздух, море — всё превратилось в сплошной пламенный океан. От громоподобного удара я на какое-то время оглох, не спасли никакие демпферы. Меня почти что отшвырнуло от стереотрубы, блиндаж заходил ходуном.