Ник Перумов - Череп на рукаве

Тварей разрывало на куски, но на их место вставали новые.

…В этот момент, очевидно, командование сочло, что бой решил все задачи. Мёхбау проревел нам приказ отступать. И как можно скорее, пока мы не изжарились в своей броне, потому что…

Остаток его речи потерялся в треске помех.

Стоит ли говорить, что эта команда была выполнена с похвальными стремительностью и рвением?..

Туча, верно, что-то сообразила. Но ринуться вниз, с относительно безопасной высоты она так и не успела.

Артиллерия заговорила вновь. И одновременно над морем, над лесом — со всех сторон — показались эскадрильи штурмовиков. По нашим опустевшим окопам ударили так, что мне показалось — в ход таки пошло тактическое ядерное оружие.

Весь берег, весь воздух над ним исчезли в бешеной круговерти взрывов. Рвались выпущенные штурмовиками ракеты — в самой гуще поднявшейся Тучи; там, где только что возвышались раскрывшиеся чёрные горбы «маток», рухнул главный удар тяжёлой реактивной артиллерии.

Демпферы старались вовсю, спасая мой слух.

Остановились мы только у крайних домов Пенемюнде. Здесь уже не было сетки, что предохранила бы нас от Тучи, и тут нас должна была ждать броня — но наши Schutzenpanzerwagen отчего-то не показывались.

— Да где же они?! — проскулил кто-то из новобранцев. Я не стал одёргивать паникёра — если нас сейчас накроет Туча, мало нам не покажется.

Однако артиллерия делала своё дело: за нашими спинами день превратился в ночь — там, где только что был пляж, в небо поднимался непроглядный чёрный дым пополам с рыжим пламенем. Там, похоже, горела даже вода. От витавшей в воздухе Тучи остались жалкие лохмотья, сейчас удиравшие во всех направлениях. Одно из таких лохмотьев пронеслось над нами, с гудением развернулось, словно на самом деле маленькое, но отлично организованное войско, и атаковало.

…Сейчас они уже не пытались спасти себя. Они атаковали, стремясь вырвать хоть кого-то из наших рядов.

Взвод успел перестроиться: «зонтик» над тяжёлым оружием, бесполезным сейчас, в ближнем бою, огонь по всем направлениям. Всё-таки это был Имперский десант, где даже из Раздва-кряка сумели сделать некое подобие человека.

Мы встретили их огнемётами. Этих уродливых жуков-переростков, метровых стрекозищ, маленьких птеродактилей и громадных летучих мышей. Мы встретили их огнемётами, часть лоскута вспыхнула, валясь на чистые тротуары чёрной жирной сажей; однако другая часть всё-таки добралась до цели.

Мой взвод до того не понёс потерь. Мы выбрались все, и сейчас отходили, прикрывая друг друга и ракетные расчёты. Шесть или семь ребят сразу же свалилось, окутанные с головы до пят шевелящимся живым ковром. Всё это напоминало фантасмагоричную картину какого-то одушевлённого завода: у меня не было времени рассматривать всё это подробно, однако Туча, казалось, устраивает на каждом упавшем что-то вроде мини-комбината по разрушению брони. Все эти твари наверняка были узкоспециализированными деталями сложнейшего самонастраивающегося механизма, подобно тому, что функционирует в каждой живой клетке.

Мы знали, что делать. Не только огонь, но и дробь — мелкая утиная дробь, которая не пробьёт брони, — миг, мы дали чёткий залп и аккуратный, маниакально чистый до этого тротуар у нас под ногами превратился в кровавое месиво.

Струи порошка уже сбивали напалмовое пламя с лежащих ребят, но под серым порошком проступили большие, с ладонь, проплавленные дыры на броне. Никто из лежавших не пошевелился, даже не застонал.

Не требовалось отдавать специальных команд санитарам, но понимал я, понимали все — ребята уже мертвы. Как Туча успела это сделать?

Мы подхватывали мёртвых, отступали дальше. Навстречу уже выкатывались отчего-то запоздавшие бронетранспортёры, распахивали дверцы в своё безопасное нутро.

Погибшие лежали на броневом полу, все присыпанные, словно пеплом, сбивавшей пламя пылью. У одного, ближайшего ко мне, на груди красовалась большая, в полторы ладони, брешь в броне; густо покрытая порошком пламегасителя, смешанного с кровью. Я пристально, взглянул — в ране что-то шевелилось. Мерзко, отвратительно шевелилось, словно там уже успели завестись черви-пожиратели.

Признаюсь честно — увиденное меня буквально загипнотизировало. Я протянул руку, коснулся плеча погибшего — Эугениуш, из последнего пополнения, вроде бы поляк. Наши новые бронекомбинезоны имели множество полезных штучек вроде термопар — я взглянул на показания, высветившиеся в левом нижнем углу забрала, и в тот же миг заорал, приказывая водителю немедленно остановиться.

Броня бедняги разогрелась до без малого пятидесяти пяти градусов. А это означало, что у него внутри сейчас как раз те самые пятьдесят шесть или пятьдесят семь по Цельсию, излюбленный «амёбами» тепловой режим.

Наверное, в тот момент я представил себе это слишком живо — несчастный парень, практически моментально убитый введением какого-нибудь нейротоксина, превращённый затем в идеальный инкубатор — стоит лишь немного подогреть его за счёт быстрого, ускоренного катализом распада органики, или, выражаясь простыми [словами, гниения.

Конечно, я не ожидал, что из раны на груди Эугениуша сейчас высунется какая-нибудь острозубая змеиная голова — в лучшем стиле древних фильмов-«ужастиков»; и тем не менее оставаться с этим трупом в замкнутом объёме десантного отсека я не намеревался. Взвод и так потерял слишком многих за считанные секунды боя. Оставалось только гадать, что случилось бы, встреться мы с Тучей в открытом поле, без натянутой сети…

БМД замерла, взбив гусеницами пыль и чуть не утыкаясь носом в землю — экстренное торможение. Ожила связь:

— В чём дело, лейтенант? — это Мёхбау.

— Избавляемся от трупов, господин гауптманн. Они заражены. Инкубаторы для Тучи, — я не мог вдаваться в подробности, но ротный меня понял мгновенно.

— Сбрасывай! Не мешкай! Сейчас трупоеды подойдут… — не совсем понятно закончил он.

— Взвод! — скомандовал я. — Все трупы — на дорогу! Немедленно! Броневые двери закрыть! Это приказ!..

— Господин лейтенант!.. — попытался кто-то запротестовать; оно и понятно, «десант своих не бросает, ни живых, ни мёртвых», но в переговорнике тотчас прорезался голос господина штабс-вахмистра, старшего мастера-наставника Клауса-Марии Пферцегентакля:

— Не слышал лейтенанта, дружок?..

Отчего-то после этой немудрёной реплики желающих спорить больше не нашлось.

Тем не менее трупы мы не сбросили. По мере сил аккуратно сложили на дороге. В эфире на командном канале перекликались голоса, мой батальонный, гауптманн Мёхбау, ротный — обер-лейтенант Рудольф, мой бывший командир взвода, часто упоминались всё те же непонятные «трупоеды» и «мясовозки». Потом наконец Рудольф обратился и к нам: